Разобрался я быстро, отметив себе на будущее, что от черновиков нужно избавляться сразу же, чтобы потом не путаться. А потом подумал, что к моим задачам по развитию газеты нужно добавить еще кое-что, раскрыл блокнот на последней странице и, озаглавив ее как «Список дел», быстро начеркал несколько строк:
— вывести «Андроповские известия» на лучший областной уровень среди районок и дальше на всесоюзный;
— по максимуму сохранить ценные кадры в пока еще далекие, но неизбежные девяностые;
— скооперироваться с местной телерадиостанцией, чтобы в будущем объединиться в медиахолдинг;
— избежать ликвидации типографии.
Последний пункт, признаться, долго не приходил мне в голову, хотя его важность нельзя было недооценивать. В советские времена почти все газеты печатались в областной типографии, которая располагалась в Калинине. При ней же действовала почтовая экспедиция, откуда потом по всему региону развозились экземпляры изданий. У нас же, в Андроповске, районку печатала своя типография, которую запустили еще в первые годы советской власти на базе национализированной частной. От старой гвардии я знал, что это было жутко неудобно в плане логистики: наши грузовики отвозили готовую продукцию в Калинин — в газетную экспедицию. И уже оттуда «Андроповские известия» везли обратно «Почтой СССР». Но у нас еще печатались газеты из ближайших районов Подмосковья, и из-за этого типографию не закрывали. Потом ее все-таки «оптимизировали» в девяностых, потому что рачительного хозяина не нашлось. И вот это я как раз хочу исправить. Если все задуманное удастся, я сделаю печатный цех частью холдинга. Но это потом, а пока…
— Валечка, вы не забыли пригласить ко мне Бульбаша? — посмотрев на часы, я вызвал секретаршу по коммутатору.
— Евгений Семенович, — по голосу девушки я заподозрил неладное. — В общем… Он дома.
Я еле сдержался, чтобы не выругаться вслух. Туманные слова секретарши могли означать только одно: Виталий Николаевич снова пьян. Ведь если бы он вдруг заболел, Валечка бы так и сказала. Так что иных вариантов нет. Но как⁈ Как так получилось? Почему? Он же никогда раньше не напивался в день сдачи!
— Валечка, спасибо, — поблагодарил я девушку. — Свяжите меня с ним, будьте добры.
— Але, — послышался в трубке еле слышный голос умирающего человека. — Женя, это ты?
— Виталий Николаевич, твою в душу!.. — я не выдержал и на сей раз выразился непечатно. — Ты опять? Сегодня же сдача номера!
— Женя, не губи… — Бульбаш еле ворочал языком и с трудом подбирал слова, чтобы звучать более-менее адекватно. — Вчера распробовал «Киндзмараули», Степанычу сын привез из Тбилиси… И не удержался. Женя, мне плохо… Евгений Семенович?..
Мне стоило титанических усилий, чтобы не разораться, а потому я просто кинул трубку на рычаги и, схватив ненужный лист макета, в гневе смял его и швырнул в угол. Затем проделал то же самое со вторым, третьим, четвертым листами… На восьмом или девятом меня отпустило, и я принялся размышлять. Волнением, паникой и гневом проблемы точно не решишь. А потому в таких ситуациях, что бы ни случилось, нужно в первую очередь успокоиться. И заниматься проблемами с холодным рассудком.
Бульбаш сорвался накануне сдачи номера и продолжал, судя по всему, до самого утра. Толку от него сейчас ноль. И хорошо еще, что мы вчера выполнили большую часть работы — я не то чтобы чувствовал подвох, просто привык всегда создавать для себя некую подушку безопасности. Так сказать, на случай человеческого фактора. Однако помощь мне все же потребуется, потому что подписать газету в печать нужно не позднее восемнадцати ноль-ноль. Проверить, поправить при необходимости, дополнить разворот Бродова актуальными цифрами из госстата — на это уйдет время. Кстати, об Арсении Степановиче — это же он угостил падкого на зеленого змия Виталия Николаевича грузинским вином? Стоп! А не просто ли так?.. Додумать эту мысль я не успел.
— Слушаю! — я схватил трубку затрезвонившего телефона.
— Евгений Семенович, доброе утро, — вкрадчивым, но уверенным голосом заговорила Клара Викентьевна. — Я к вам с плохими новостями…
У меня буквально сердце упало, когда я это услышал. Интересно, что могло такого случиться, если мне лично сообщает об этом газетный парторг? Если я правильно понимаю, вчера мы все-таки пришли к некоему соглашению. Или что-то вдруг изменилось? Ничего не понимаю!
— Анатолий Петрович просит повременить с выходом материала о рок-музыкантах, — Громыхина тем временем объяснила, в чем сыр-бор. — Пришла директива из области, мы должны для начала заручиться, что в их творчестве нет ничего идеологически вредного.
— Но… — я судорожно глотал ртом воздух. — У нас же было «добро»! Как? Почему?
— Идея объединить рок-музыку и стихи комсомольских поэтов действительно имеет некие перспективы, — ответила Клара Викентьевна. — И вы правы, газета должна меняться… Однако после нашего разговора я много думала, размышляла о перспективах издания. В общем, я позвонила Анатолию Петровичу, и мы, посовещавшись, решили, что для начала будет лучше дать музыкантам проявить себя. А то мы напишем про них, и они откажутся петь с Котиковым и другими ребятами. Пострадать может репутация издания и ваша личная…
— Стоп! — ко мне вернулась уверенность, приправленная справедливой злостью. — Как вы сказали? Вы сами позвонили Краюхину и посовещались с ним? Или это все же директива из обкома?
На том конце трубки повисла пауза, а потом Громыхина произнесла ровным тоном, без всяких издевок:
— И то, и другое, Евгений Семенович. Областной комитет рекомендовал не торопиться, и мы, переговорив с Анатолием Петровичем, приняли решение внять их словам.
Я стиснул зубы.
Глава 29.
Случившееся стало для меня настоящим громом среди ясного неба. Причем двойным. Казалось, еще вчера я решил проблему маленького мятежа Бродова, а он, оказывается, не просто так ляпнул вчера про пьянство Бульбаша. Как в воду глядел… И все почему? Правильно — потому что сам напоил коллегу, известного своим пагубным пристрастием.
Дальше. Едва я решил, будто обрел в лице Клары Викентьевны союзника, она вздумала отменить материал. Еще и заручившись поддержкой Краюхина. Разумеется, первый секретарь райкома совещается с областным руководством и в любом случае не стал бы одобрять мою идею просто так, не будучи уверенным. Значит, какие-то подвижки после объявления в стране гласности все же есть, и Анатолию Петровичу развязали руки. Так сказать, разрешили инициативу на местах. Но вот он берет и вдруг дает заднюю! Быть может, Клара Викентьевна все же решила меня так кольнуть напоследок? Потому и накрутила Краюхина, настроила против меня?
Впрочем, не буду оголтело обвинять нашего парторга, а сначала все выясню и уже потом буду разбираться. Сейчас же первоочередная задача — заменить две полосы. Потому что оставить интервью Котикова без дополнения о рок-ансамблях значило бы нарушить саму концепцию. Оба материала я считаю одинаково важными и взаимодополняющими. А значит, придется ставить в номер что-то другое. Жалко Зою — мой предшественник в этом теле распек ее за статью, потом я предложил все же не оставлять эту тему и… В итоге я же обе ее статьи и отменю. Вернее, конечно, перенесу в другой номер, но все равно ей будет обидно. А мне еще, к слову, думать, чем заменить разворот. Здесь не получится, как в две тысячи двадцать четвертом, взять что-то с интернет-сайта и поставить в полосу.
— Валечка, Бродова ко мне вызовите, пожалуйста, — попросил я секретаршу.
К Арсению Степановичу у меня сейчас аж два дела. Во-первых, пусть объяснится, зачем угостил Бульбаша вином накануне сдачи газеты. И во-вторых, раз уж он мой второй заместитель, пусть мучается вместе со мной. Нет-нет, никакой мести и разборок. Сначала дело, а уже потом, когда можно будет спокойно выдохнуть, я еще раз поговорю с ним. Эх, Виталий Николаевич, слабый ты человек! Взял и напился, когда ты мне так нужен! Впрочем, ладно — не будем метаться, это не поможет. Надо действовать по обстоятельствам. Метранпаж Правдин, конечно, будет в шоке и еще раз мне выскажет все, что обо мне думает. Но что тут попишешь! C’est La Vie![1]
