Нечаев молчал и задумчиво буровил меня взглядом. Я понял, о чем он сейчас размышляет. В деле появилась какая-то спецгруппа, о наличии которой он даже не предполагал. И вот сейчас он решал, что ему со мной делать дальше в свете открывшихся обстоятельств. Перенести допрос до того, как он поднимет информацию о спецгруппе или продолжить давить сейчас.
— Ладно, оставим пока спецгруппу, — принял он решение. — Гражданин Лихолетов утверждает, что вы вымогали у него деньги в размере двадцати тысяч рублей.
— Ложь, — я был краток, ибо количество сказанного пропорционально длине обвинительного заключения.
— Вы знали, что он занимается незаконной деятельностью, изготовлением ювелирных изделии и последующей их продажей?
— Точно не знал. Такая информация была, но на тот момент она еще не была проверена.
— Ага, понятно, — мы опять вернулись к делам спецгруппы и следователь притормозил. — То есть вы утверждаете, что деньги у Лихолетова вы не вымогали и соответственно их от него не получали? — продолжил он основную линию обвинения.
— Нет, не получал.
— Тогда вы не против если мы это все письменно оформим под протокол? — он вроде как доброжелательно улыбнулся.
— Надеюсь, о моем допросе вы предупредили мое руководство?
— Разумеется! — уверил меня Нечаев и бодро застучал по клавишам пишущей машинки. — Да и допрашивать я вас буду в качестве свидетеля, а это же, согласитесь, не страшно, — поглумился он надо мной, понимая, что я тоже следователь и прекрасно знаю, как легко изменить статус участнику процесса.
Набив текст, Нечаев продолжил задавать вопросы:
— А как вы вообще вышли на Лихолетова?
— Поступила оперативная информация.
— Вы же не оперативник.
— Нет, но на тот момент я находился в составе спецгруппы.
— Понятно! — раздраженно бросил следователь. — Как считаете, почему Лихолетов вас оговаривает?
— Не знаю.
— Так и запишем, — пробормотал себе под нос Нечаев и вновь застучал по клаве. А вот следующий его вопрос мне совсем не понравился. — Фоминых Галина Германовна вам знакома?
— Знакома. Потерпевшей по делу о разбое проходила.
— И что за дело? — по виду следака было непонятно, знает ли он о Михаиле Олейнике, третьем подозреваемом, единственном из налетчиков, кто остался жив. Фоминых, в общем-то, могла о нем рассказать. Но это было бы тоже самое, что признаться в спекуляции нелегальным золотом и более того, в обмане своих же клиентов.
Я, конечно, подстраховался в свое время. Информацию об Олейнике я скрывал от следствия только до тех пор, пока тот находился в Союзе. Но как только тот уехал, я сразу же оформил отдельное поручение о приводе его на допрос. Приостанавливал же дело прокурорский следак.
— В сентябре, кажется, в дом Фоминых проникли вооруженные преступники и завладели найденными там ценностями. Сумму ущерба, извините, не помню. Но всю эту информацию можно запросить в прокуратуре. Дело было передано им.
— Понятно, — как-то безрадостно отреагировал Нечаев. И об Олейнике не спросил.
— А что с Фоминых-то? — не прояви я любопытство, это могло бы показаться подозрительным. Да и мне самому безумно интересно, что она там обо мне наговорила. Может тоже в шантаже обвинила?
— Она пропала. Вы не знали?
— Нет. Откуда? — я безмятежно улыбнулся.
— Тогда у меня к вам будет еще один вопрос. Что вас связывает с Виктором Сергеевичем Пахоменко?
— Уже ничего. Но когда я находился в составе спецгруппы, — следователь недовольно поджал губы, — к нам поступила информация о вымогательстве у Пахоменко взятки лицом, которое у нас на тот момент находилось в разработке. И Виктор Сергеевич согласился с нами сотрудничать.
— Вот прямо так взял и согласился? — спросил Нечаев, его губы сложились в ухмылке.
— Вас удивляет сознательная гражданская позиция у советского чиновника? — в свою очередь спросил его я.
— Альберт Анатольевич, вы же сами следователь, а значит должны понимать, что все должно подвергаться сомнению.
— Тогда я опять вас попрошу связаться с моим начальством и запросить у них доступ к информации о спецгруппе по борьбе с коррупцией.
Не мог же я сказать чекисту о том, что добился сотрудничества от Пахоменко с помощью шантажа. Оставалось надеяться, и у меня на такой исход были большие шансы, что он не расскажет на чем я его прихватил, ведь тогда ему придется сдать сына, на что нормальный отец никогда не пойдет.
— Что ж, Альберт Анатольевич, вопросов к вам у меня больше нет. Пока, — многозначительно добавил Нечаев. — Ознакомьтесь и подпишите. Формулировку сами знаете, — он положил передо мной проток допроса и подвинул ручку.
— Все верно? Отлично! Сейчас тогда едем в СИЗО, — следователь сделал умышленную паузу, — проведем там очную ставку с Лихолетовым. Вы, ведь не устали? Может вам в туалет нужно? — проявил он заботу.
— Юрий Владимирович, я не устал и в туалет мне не надо, но я хочу знать какое отношение имеет дело о взятке к КГБ? Это же прокурорская статья.
— Прокурорская, — тут же согласился Нечаев. — И мы обязательно выделим из уголовного дела, по которому задержан гражданин Лихолетов, эпизод со взяткой, если она, конечно подтвердится, и передадим его прокуратуре. Если вопросов больше нет, то прошу, — он показал мне рукой на дверь.
Несмотря на субботний день в СИЗО нас пропустили беспрепятственно, видимо, Нечаев заранее согласовал проведение следственных действий. В качестве участника процесса я здесь впервые. Ни с чем не сравнимые ощущения. Стены давят, специфический запах становится невыносимым, прислушиваешься к каждому шороху и, главное, появляется страх отсюда не выйти, который нарастает по мере твоего пребывания там.
Но, думаю, было бы хуже, если бы я зашел сюда не по своему удостоверению.
Лихолетов, увидев меня, напрягся, но все же повторил под протокол, что я вымогал у него двадцать тысяч и даже получил их. Вот урод. Чего он этим добивается?
— Какую услугу Чапыра предложил взамен запрошенных денег? — донельзя довольный, что подозреваемый не отказался от своих показаний спросил его Нечаев.
— Обещал, что меня трогать не будут, что познакомит с новым начальником городского ОБХСС.
«Ты еще про попытку убийства следака расскажи, дебил», — послал я ему мысленный посыл. Но, понятное дело, он этого не расскажет, а еще хуже то, что этот гад понимает, что и я буду молчать, ведь иначе все станет намного серьезнее. Появится связь между мной и Фоминых, которая пропала.
— Познакомил с кем обещал? — поинтересовался следователь КГБ.
— Ну, можно и так сказать, — Лихолетов сверкнул на меня глазами. — Задерживал меня именно тот начальник. Обманули вы меня, гражданин следователь! — процедил он, глядя на меня.
— При каких обстоятельствах состоялась передача денег? Где и когда это произошло?
— Так в его дворе, в машине. Вечером, двадцать седьмого декабря.
— Вы все сказанное подтверждаете? — Нечаев перевел свое внимание на меня.
— Нет, не подтверждаю. Этот человек меня оговаривает.
Очная ставка закончилась, все остались при своих.
— Вот видите как все нехорошо для вас складывается, Альберт Анатольевич, — посетовал Нечаев, когда мы сели с ним в машину, в ту же служебную «волгу», в которой меня сегодня утром привезли в дом смерти. — Лихолетов продолжает настаивать, что вы получили от него деньги. Вы мне глубоко симпатичны, Альберт Анатольевич, поэтому я хочу сделать вам предложение. Мы не проводим обыск в вашей квартире, не пугаем вашу молодую жену, не позорим перед соседями, а оформляем добровольную выдачу. Как вам?
— Шикарное предложение, — оценил я его широкий жест. Вот только нечего мне было ему выдавать. Не получал я этих денег. Лихолетов, действительно, меня оговорил. Отомстил таким образом за порушенные надежды. Если скажу, что потратил, не поверит и все равно проведет обыск. А в квартире у меня есть вещи намного интереснее банальной взятки. Золото, ювелирные изделия, признания Олейника и Фоминых. Со всем этим я и поеду в СИЗО к Лихолетову. Дальше меня ждет суд, несколько лет тюрьмы или вообще расстрел, исполнение которого тоже придется ждать год или два. Так стоит ли до этого доводить? Я ведь уже один раз умирал. И ничего, встал, отряхнулся и пошел в новую жизнь. Может еще раз повезет?
