Очнулся я от сильной головной боли, в камере пыток, на дыбе, голый до пояса. В свете факелов я увидел, стоящего возле ворота, подмастерья палача, здоровенного детину, глядевшего на меня скучными, невыразительными глазами. Сам палач, стоял у камина, глядя на пламя. Я повернул голову в противоположную сторону. Стол дознавателя был пуст. Ни его, ни писца не было.
"Понятно, ждут их прихода, — сообразил я, но тут же следом возник вопрос. — Стоп. А где тогда Гошье?".
Голова болела и кружилась. Напряжение внутри меня начало расти, так как опять ничего не понимал. Чувство страха я пока контролировал, но при этом знал, что это ненадолго, так как прекрасно представлял, на что способен опытный палач. Мертвая тишина сделала свое дело, заставив напряженно вслушиваться в малейшие звуки, именно поэтому я нервно дернул голову на скрип двери.
"Вот и все… Началось… Или нет? — мой короткий недоуменный вопрос относился к появившейся на пороге фигуре… брадобрея, а следом в голове вспыхнула догадка. — Мать вашу! Так это была проверка?!".
Оливье подошел, остановился в двух шагах, затем мы с минуту смотрели друг другу в глаза. У него был укоризненный взгляд школьного учителя, заставшего своего ученика за мелкой шалостью.
— Вот зачем ты вчера, Клод, разгневал его величество? Ты и сам должен знать, что у короля много врагов. Ты своими глупыми ответами заставил его заподозрить в тебе шпиона. Теперь не жалуйся, потому как сам во всем виноват.
До его последних слов, я пропускал все, что тот говорил, мимо сознания, просто привыкал к мысли, что остался жив, но стоило ему заявить, что это я во всем виноват, у меня появилось жгучее желание врезать ему кулаком так, чтобы он проглотил свое наглое вранье вместе с зубами. Правда, сейчас я контролировал себя, поэтому ярость, как вспыхнула, так и пропала.
— Виноват, господин. Чем я могу искупить свою вину? — вступил я в игру, придав покаянное выражение своей физиономии.
— Искупишь, "лисий хвост", обязательно искупишь, — и он повернулся к палачу, который уже подошел и стоял рядом, в ожидании распоряжений. — Отвяжите моего приятеля! И пусть его приведут ко мне, да как можно скорее!
Отдав приказ, Оливье развернулся и вышел из камеры пыток. Подмастерье палача меня развязал, помог одеться и проводил меня до выхода из тюрьмы, где меня уже встретил слуга цирюльника, который отвел меня к своему хозяину. Переступая порог камеры пыток, я ощутил громадную усталость, которая погребла под собой все мои чувства, оставив полностью опустошенным, но стоило только выйти на застекленную галерею, полную тепла и солнечного света, как где-то внутри меня затрепетало, забилось, пока еще слабое, ощущение радости. У меня не было ни малейшего желания встречаться и говорить с Оливье. Вот если мне предоставили возможность избить его до полусмерти, а потом спокойно уехать из замка, я бы не пошел, а побежал к нему. Только, к сожалению, я так поступить не мог, поэтому спустя какое-то время слуга подвел меня к двери кабинета брадобрея. Быстро и коротко постучав, он, приоткрыв дверь, коротко мне поклонился и сказал: — Проходите, сударь.
Войдя, в свою очередь, я вежливо поклонился Оливье, а тот при виде меня брезгливо сморщился. Ничего удивительного в этом не было, так как от меня за версту несло тюрьмой.
— Знаешь, Клод, это я попросил короля, чтобы дать тебе возможность проявить себя, — с ходу, нагло и цинично, соврал мне королевский советник по прозвищу Оливье Негодяй.
"Действительно, негодяй. Вот только как-то ты грубо работаешь. Впрочем, то дерьмо, которое раньше было Клодом Вателем, посчитало бы тебя благодетелем и было готово лизать твои башмаки. Благодетель, мать твою!".
Изобразив, насколько смог, выражение преданности на моем лице, я сказал:
— Благодарю вас, господин, за то, что вы поверили в меня и прошу вас передать мое нижайшее почтение его величеству, за оказанное мне доверие. Я навеки его преданный слуга.
— Вот сейчас я вижу перед собой прежнего Вателя, который всегда умел найти верные и правильные слова. Теперь, приятель, тебе надо привести себя в порядок. От тебя воняет, как от козла.
Он дернул за шелковую ленту, после чего через пару минут дверь открылась и на пороге встал слуга.
— Жан, покажи ему комнату и приведи его в порядок.
Тот коротко поклонился брадобрею, а мне сказал: — Следуйте за мной, сударь.
Спальня, которую мне отвели, судя по всему, являлась комнатой для личных гостей Оливье. У меня даже не сомнений не было, что она прослушивается. Обстановка была стандартной: кровать с пологом, стол, два стула и стоящий в углу сундук. Солнечный свет проникал сквозь небольшое окно. На столе стоял подсвечник с тремя свечами.
— Сударь, дайте мне вашу одежду, ее надо почистить. Что еще желаете?
— Еды и вина, — ответил я.
После того, как слуга ушел, я уселся за стол в одних подштанниках. Лечь на кровать не решился, так как знал, что не выдержу и засну. Вскоре мне принесли таз с горячей водой, у которой был цветочный запах, мыло и полотенце. Не успел сполоснуться, как принесли еду. Завтрак на серебряном подносе мне принес уже другой слуга.
— Что-нибудь еще угодно, сударь?
Я быстро оглядел, что лежало на подносе. Кусок жареной свинины с гарниром из тушеных овощей, нарезанная ветчина, какая-то птица, политая соусом, хлеб и кувшин с вином, а помимо этого, на подносе стояла глубокая миска с цветочной водой для ополаскивания рук и полотенце. Я ткнул пальцем в птицу: — Это что?
— Куропатка, сударь.
— Больше ничего не надо. Иди.
Ел я, не просто с наслаждением, а с чувством праздника в душе. Понимая, что такие минуты коротки и эйфория быстро проходит, но при этом старался растянуть их на как можно большее время. Не допив вино, уже находясь в полусонном состоянии, я добрался до кровати, закрыл глаза и сразу заснул. Сказалось напряжение и бессонная ночь в тюремном подвале. Меня разбудил стук в дверь. Поднял голову, судя по свету, падающему из окна, было уже далеко за полдень.
— Входите!
Дверь открылась и в спальню вошел слуга брадобрея Жан.
— Сударь, ваша одежда.
— Положи на сундук.
Он положил чистую и приведенную в порядок одежду на сундук, но вместо того, чтобы уйти, неожиданно сообщил: — Вас ждут, сударь.
Как не хотелось мне доспать, пришлось одеваться и идти. Жан подвел меня к кабинету Оливье, постучал в дверь, затем открыл ее и доложив о моем приходе, отошел в сторону. Перешагнув порог, я уже во второй раз оказался в кабинете брадобрея. Оливье, сидя в кресле, быстро и цепко оглядел меня с ног до головы и, похоже, остался доволен увиденным, после чего впервые, за время моего с ним знакомства, предложил сесть. Судя по всему, разговор предстоял длинный, и я решил, что именно сейчас пойдет разговор о моей будущей работе, после чего застыл в напряженном ожидании.
— Значит, Клод, ты совершенно не помнишь, чем занимался раньше?
— Не помню, господин.
Оливье многозначительно хмыкнул, после чего с ярко выраженным налетом пафоса произнес: — Ты, Клод Ватель, был королевским шпионом, глазами и ушами нашего христианнейшего повелителя.
"Что?! Трусишка Ватель был шпионом? Это как понять?".
При этом он бросил на меня цепкий и внимательный взгляд, пытаясь увидеть, как я отреагирую его слова. Свое удивление я не мог скрыть.
"Значит, я буду работать по специальности? Вот это фокус! Правда, условия работы, как и задачи, здесь другие, но та же суть. Красть чужие тайны, выпытывать секреты и вербовать агентов среди врагов".
— Ты удивлен? Я вижу. Но нам нужен ИМЕННО ТАКОЙ человек, Клод. Другой нам не нужен.
Этим он четко дал мне понять, что при отказе я могу снова оказаться в подвале.
— Я согласен. Только мне надо кое-что знать.
— Конечно. Спрашивай, — брадобрей снисходительно улыбнулся.
— Что представлял собой Клод Ватель?
— Интересный вопрос, особенно, если, задавая его, человек спрашивает о самом себе. Скажу тебе, как есть. Тот "лисий хвост" был жадным, тщеславным, очень осторожным, вплоть до трусости, человеком, но при этом умел найти подход к почти любому человеку, разговорить его, влезть ему в душу. Его обаяние, умение играть на лютне и сочинять слезливые стишки, влекло к нему женщин, служанок и дам, с непреодолимой силой. Еще он был неплохим актером, с легкостью натягивая на себя чужую личину. В прошлый раз ты должен был привезти для нас ценные сведения… Но увы! Вместо этого ты утратил то, что должен помнить. К тому же ты, как говоришь, переродился! Если раньше я видел Клода насквозь, то теперь даже не знаю, что от тебя ожидать. Вот как я тебе могу доверять? Кстати, ты умеешь бренчать на лютне или сочинять стихи? А жонглировать?
