понимаю, повезло с бабой! Мне б такую — я бы, может, и вовсе не бухал.
— Тебе б такую, ты бы от аллергии помер, — проворчал я. — Ладно, веди уже в камеру. Так и быть, с бухлом завтра разберёмся.
Охранник привёл меня в ту же камеру. Ну, или в точно такую же. Только подстилка с пола исчезла, а вместо нее появилась застеленная койка.
— Что, мебель обновили? — кивнув на койку, спросил я. — А чего сантехнику не поменяли? — повернулся к зарешеченной дыре в углу. Задрал голову: — И потолок не побелили…
— Да ничего я тут не менял, — простодушно отозвался охранник. — Я перваков всегда на подстилку складываю.
— Кругом дедовщина, — возмутился я. — Что за произвол? Почему это перваков — на подстилку?
— Дак, а если б ты, к примеру, не согласился гонять? Тебя тогда — куда?
— Куда? — заинтересовался я.
— Дак, известное дело — в расход! Куда тебя ещё-то? А мне бельё менять. Вот и приноровился, не ставлю сразу койку. Этьен, дубина, ставит. А я нет. — Охранник горделиво посмотрел на меня.
Похвастался, типа — али я не гений?
— Ну… молодец, чё, — только и смог выдать я.
А койка выглядела неимоверно притягательно. Надо брать, пока дают. Пока охраннику ещё какая-нибудь гениальная идея в голову не пришла… Я рухнул поверх аккуратно застеленного одеяла, скинул ботинки и вытянул ноги. Ух, хорошо-то как!
— Душ здесь, — сказал охранник. И встал в угол с забранным решёткой полом. Показал на торчащий из стены рычаг: — Воду включать здесь. Вверх холодная, вниз горячая. Вот на эту хрень нажмёшь, она мыло выплюнет.
— Угу, — пробормотал я — чувствуя, что глаза закрываются. — Ты иди, а то я раздеваться стесняюсь.
— Порошок-то дать от головы? У меня с собой, — охранник похлопал по карману.
— Не надо, прошло уже.
Гудение действительно унялось. Да и в целом я себя неплохо чувствовал, разве что спать хотелось до смерти.
— Ну, пойду тогда, кошке твоей отнесу. Жратва попозже будет.
Как охранник вышел за дверь, я уже не видел. Дрых без задних ног.
Проснулся от того, что меня трясли за плечо.
— М-м-м? — не открывая глаз, пробормотал я.
Снилось что-то восхитительное. То ли Диана, эротично снимающая мою футболку, то ли товарищ инструктор, несущийся по трассе с фейерверком в заднице. Но точно что-то такое, чем можно любоваться бесконечно.
— Ужин, — объявил мужской голос. Спросонья я не сразу узнал охранника. — Вставай, а то назад на кухню отнесу.
— У вас отвратительно жестокий мир, — пожаловался я. — Встречу вашего Творца, башку сверну.
Открыл глаза и увидел в камере ещё один новый предмет обстановки: металлическую тумбочку типа «две полки без дверцы». Сверху стоял поднос с пластиковыми судками, на полках лежали две стопки чего-то.
— Бельё и полотенца, — проследив за моим взглядом, пояснил охранник. — В гоночном костюме долго ходить нельзя, а то разъёмы забьются. Снимай.
Я расстегнул и стащил куртку.
— Как там мой навигатор?
— Кошка-то?.. Нормально, только грустная какая-то.
Ну, еще бы. Несколько дней подряд хлестать пиво без ограничений, а потом оказаться в мире упоротых трезвенников. Кто бы не взгрустнул.
Я понимающе кивнул:
— Это она по родине скучает. Ностальгия, слыхал?
Охранник сделал умное лицо.
— Слыхал, конечно. — Задумался. — А она же с Кошачьего Е@лища, да?
— Угу.
— А правда, что они там все?.. Ну, это самое?
— Правда. Мы с Фионой, думаешь, как познакомились? Я оттянуться приехал после гонок. Ну, адреналин там, напряжение снять — сам понимаешь.
— Понимаю, ага. — Охранник снова задумался. — А только чего ж ей тогда по родине скучать? Наоборот, радоваться должна, что ты её из борделя забрал.
— Да я б не забирал! Я кошек вообще не очень. Вот змеедевочки — другое дело. Была у меня одна, Гадей звали. Такое вытворяла, ух! Пятую жизнь живу, до сих пор фигею. Но однажды она обиделась, что я ей нечаянно хвост прищемил, и в окно уползла. В общем, долгая грустная история, — закруглился я. Что-то не чувствовал сегодня вдохновения — устал, наверное. — А Фиона прицепилась, как банный лист — люблю, говорит, не могу, забери с собой! Буду век тебе верна, и все такое. Хочешь, говорит, твоим художественным редактором буду — я тогда стихи сочинял, — хочешь — навигатором. Гонял-то для денег, жить на что-то надо. Ну, я её и забрал. А теперь оба мучаемся. Она и меня любит до смерти, и по родине скучает. Профессию ведь тоже любит.
— Профессию? — обалдел охранник. — Это е@аться, что ли?
— Да тьфу на тебя! Вечно вы, грубые приземлённые люди, всё опошляете. Не е@аться, а дарить любовь. Кто такие гейши, знаешь?
Охранник помотал головой.
— Ну, погугли как-нибудь на досуге. Это, в общем, за деньги — но настоящая любовь. Такая, что помирать будешь — вспомнишь. Ты с кошкодевками — ни разу, что ли?
Охранник помотал головой.
— Сочувствую. Но тут, видишь ли, тонкий нюанс. — Это я заметил, как подозрительно заблестели глаза охранника, и спохватился. — Надо, чтобы ты её тоже любил. Искренне и беззаветно. Иначе ничего не получится.
— Бл@ буду, люблю, — сказал охранник и ударил себя в грудь. С надеждой посмотрел на меня.
Я помотал головой:
— Не… Как говорил один широко известный в узких кругах моего мира человек, не верю. А кошки — они пипец до чего чуткие, их не обдурить. Если хочешь феерического секса, надо влюбиться без памяти. По-другому никак.
— Прям, без памяти?
— Угу.
Охранник снова впал в задумчивость.
— А ты зачем спрашивал-то? — прикинулся идиотом я. — Запал, что ли?
Охранник покраснел. Застенчиво выдавил:
— Она красивая. И понимающая.
Не, ну про красоту — спору нет. А вот насчёт понимания — а это мужик, видимо, про бухло, поскольку других точек соприкосновения я у них с кошкодевкой не заметил — тут самым сложным оказалось не заржать.
Понимающая, ага. Ты бы знал, насколько.
— У вас же с ней — несерьёзно, да? — Охранник с надеждой уставился на меня.
— У тебя ж аллергия, — напомнил я. — Ты ж Фиону даже охранять отказывался! Если
