и на собачьих одеялах, которых раньше в спальне не было. Как случилось, что в мою комнату перебрались волкодавы: раньше они остерегались сюда входить — и правильно делали. И почему на моей кровати, привалившись на бок и свесив ноги, спала Шиша — в повседневной одежде, будто среди дня заглянула в мою комнату за какой-то надобностью, да случайно уснула. Девчонка хмурила брови, словно видела тревожный сон. Сжимала кулаки.
Снова взглянул на окно. Небо за стеклом посветлело. Деревья больше не казались мрачными тенями. Рассвет. Почувствовал… странность и неправильность того, что видел. Попытка разобраться в ситуации привела к звону в ушах и всё нараставшей головной боли. В прошлый раз я испытывал похожие ощущения, ещё будучи студентом. Тогда проснулся после весёлой пьянки в чужой комнате общежития с незнакомой девицей под боком. И вот так же пытался сообразить, как дошёл до такой жизни.
Девица под боком — это не три собаки.
Почему оказался на полу рядом с клифами я не помнил. Но воспоминания о том, что привело к такому финалу, появились — пусть и весьма обрывочные. Я воскресил в памяти ту БОЛЬ, что ночью рвала на части мой мозг, пыталась навечно превратить меня в скулящий, пускающий слюну овощ. Вздрогнул. Разбудил Надю. Собака открыла глаза, насторожила уши. Посмотрела мне в лицо, будто соображая, хорошее ли у меня настроение. Радостно взвизгнула. Получилось это у неё громко. Приподнялась — лизнула мой нос.
«Ну и гад же ты, профессор», — мысленно пробормотал я.
— Мастер Карп! — услышал я звонкий голос Шиши. — Вы очнулись!
* * *
Я слушал рассказ девчонки о том, как она услышала вечером мои крики, как наперегонки с волкодавами примчалась в мою спальню. По словам Шиши, она увидела меня на полу. Я катался от кровати до стены, сжимал руками голову и жутко орал. «У вас очень громкий голос, мастер Карп». Девочка хотела понять, что со мной произошло. Попыталась меня осмотреть, найти раны. Но я не подпустил её к себе. Стучал кулаками в пол, сжимал свою голову, пытался то встать на колени, то снова падал — стучался лбом о половицы. И продолжал «реветь, как раненный зверь».
«Ну и гад же ты, профессор», — твердил я.
Ощупывал лицо — в подтверждение рассказа Шиши, находил на нём запёкшуюся кровь. Чувствовал болевые покалывания в полученных ночью ссадинах. Смутно припоминал, те картины, что мелькали перед глазами ночью: испуг в глазах юной продавщицы, её решительно стиснутые губы, жалобные взгляды клифских волкодавов, яркое пятно фонаря на стене. А ещё тогда мелькали перед глазами похожие то ли на паутину, то ли на осьминогов рисунки. Память услужливо подсказала, что это и были руны, которые я заучивал, подвывая от боли.
«Ну и гад же ты, мэтр».
Вспомнил причину той БОЛИ, при мысли о которой до сих пор хотел жалобно всхлипнуть.
«Четверть часа? — простонал я. — Она длилась четверть часа? Ну и гад же ты, профессор!»
Не удивился бы, узнав, что за эту ночь полностью поседел. Потому что обещанные Мясником «пятнадцать минут» длились, судя по словам Шиши, несколько часов. А если верить моим собственным воспоминаниям — целую вечность. Девочка сказала, что хотела мне помочь, старалась допытаться, что со мной случилось, порывалась броситься на поиски лекаря. Я наорал на неё, велел оставить меня в покое, запретил выходить из дома. А ещё «очень плохими словами» ругал «мясника» — она сделала вывод, что я отравился, что у меня «колики».
Девчонка изредка поила меня вином — когда я на время умолкал, успокаивался. Держала меня за руку, гладила по голове. Проверяла, дышу ли я; прижимала ухо к моей груди, чтобы услышать биение сердца. Несколько раз ей казалось, что я вот-вот усну. Потому что моё лицо «разглаживалось», становилось «спокойным». Даже волкодавы в такие минуты переставали скулить — боялись спугнуть мой сон. Но потом я вновь хватался за голову, вырывался из её рук, метался по комнате и «ревел».
Шиша не смогла точно сказать, когда я уснул. Мои буйства в очередной раз стихли. Она сумела вновь ко мне подобраться. Опять проверила наличие дыхания. Уложила мою голову себе на колени, следила, чтобы я не проглотил язык. Поначалу девочке казалось, что успокоился я лишь на время. Но когда стали зевать и притаившиеся у стены волкодавы, она велела им принести одеяла. Потому что не могла меня перенести на кровать: не хватало сил. Сама уселась ждать — гадала, как пройдёт ночь.
«Почему ты меня обманул, мэтр?» — спросил я.
«Никакого обмана не было, юноша», — ответил профессор Рогов.
«Ты обещал, что боль если и будет, то продлится не дольше четверти часа. Ты говорил: пятнадцать минут! Фиг там! Чтобы ни померещилось мне ночью, но даже по словам девчонки я корчился едва ли не с полуночи до рассвета! Скажешь, не так? Я чуть кони не двинул от такой учёбы, мэтр! Какова на самом деле была вероятность моей смерти? Или того, что я навечно останусь идиотом, спятившим от боли?»
«Вероятность вашей смерти немного превышала семнадцать процентов. А вероятность получить критичную психическую травму — не более двадцати трёх».
«Двадцать три?! Я едва не стал дурачком. А может и стал, но сам теперь этого не пойму. Замечательно. Это ты называешь: не было обмана? Тебе не кажется глупостью идти на такие риски только для того, чтобы выучить жалкие семь рун и защиту от призраков, придуманную древним умником? Почему заливал мне о «четырёх» процентах? Для чего понадобился этот обман?»
«Вероятность летального исхода изменилась по причине увеличения объёма переносимой информации, — заявил профессор Рогов. — Пропорционально возросшему объёму требующих переноса данных. По этой же причине выросло время усвоения полученных знаний».
«С пятнадцати минут до фиговы кучи часов? — сказал я. — Ты издеваешься надо мной, мэтр? И что это за увеличение объёма такое? Ты можешь объяснить по-человечески? Без этих твоих увёрток и намёков. Как человеку, которому ночью вскипятили мозг — просто и подробно».
«Вы сами, юноша, пожелали получить всю имевшуюся в памяти профессора некромантии Лотара Рогова информацию о рунах, — сказал Мясник. — «Обо всех сразу». А это сто семнадцать первичных рун и двести сорок восемь готовых рунных конструкций. Профессор не заучивал специально все открытые учёными-рунологами рабочие комбинации: предпочитал использовать справочники. Литературу о прочих рунных конструкциях вы сможете найти в его личных вещах, когда посетите жилище профессора».
«Какие сто семнадцать? Что ты…»
Я
