С улицы раздались громкие выстрелы из аркебуз. Еще и этот нелепый бунт буржуа, пытавшихся периодически доказать всему миру, а в первую очередь — самим себе, что и они достойны управлять государством, как та пресловутая кухарка. Обычно их хватало на несколько дней пьянства и дуракаваляния, но в некоторых ситуациях бардак мог продолжаться неделю и даже дольше.
Я выглянул во двор, так и не войдя в комнату Ребекки. Это просто заговор какой-то! Я надеялся, что мои бравые ребята не начали бить из мушкетов по толпе. Обошлось. Левый и Правый стреляли поверх голов, но на горожан это действовало самым отрезвляющим образом. Да и как тут бунтовать, когда мима уха свистит пуля, а потом пробивает изрядную дыру в доме позади. Воображение у буржуа было развито в достаточной мере, чтобы представить, какая беда ожидает того, кто поймает пулю своей головой. Да и промахнуться, стреляя из такого оружия, можно запросто. Допустим, метил ты в небо, а попал в глаз случайному прохожему. Чудеса, да и только!
Так что толпа перед воротами моего дома изрядно поредела. Буржуа собрались чуть поодаль и только грозили кулаками, но я видел, что напасть на дом у них духу не хватит. Вот если только у них отыщется опытный предводитель, который сумеет натравить толпу в нужную сторону… тогда и нам придется туго. Но, к счастью, пока такого вожака у них не имелось, и народ ограничивался проклятьями, разбавленными кислым пивом и слабым вином, которое тут же продавали уличные торговцы.
Пусть их. Каждый должен иногда выпускать пар. Я сделал знак своим, что их действия абсолютно правильны, и в очередной раз вернулся в дом, готовый лично прикончить каждого, кто в этот раз преградит мне дорогу к спальне.
В этот раз обошлось без задержек — этим я сохранил чью-то никчемную жизнь.
Когда я открыл дверь, то понял, что мог и не торопиться. Ребекка крепко спала, укрывшись толстым одеялом, набитым невесомым гусиным пухом. Выстрелы и шум за окном ее нисколько не беспокоили, настолько девушка вымоталась и обессилела.
Я сел у нее в ногах и долго смотрел в ее слегка тревожное лицо, на котором волна за волной менялись разнообразные эмоции. Она то хмурилось, чуть подергиваясь всем телом, словно стараясь вырваться и убежать прочь от неведомой опасности, а ее кулаки при этом сжимались и разжимались. То, наоборот, расслаблялась и даже улыбалась. Но короткие моменты спокойствия быстро вновь переходили в беспокойство.
Незаметно, я и сам задремал, и проспал, наверное, час или два, потому что когда я открыл глаза, за окном уже начало смеркаться.
Ребекки в постели не было. Если и она сбежала, то, честное слово, вернусь в замок Монро и останусь там жить навсегда! Буду разводить племенных жеребцов и «грабить корованы»!
Что за жизнь собачья? Ни секунды для личного счастья, а девки, которые меня окружают, делают ноги при первой возможности. Может, со мной что не так? Рожа, отражающаяся в старом венецианском зеркале, вроде бы не кривая, телосложение спортивное, рука твердая, кошелек туго набит… и чего им еще надо?
Окутанный подобными мыслями, я вышел из спальни и спустился вниз.
И тут до меня донеслись чарующие ароматы, учуять которые в этом месте я никак не ожидал. Пахло свежей выпечкой, кашей и чем-то до боли знакомым и родным. Словно вернулся домой после долгой дороги.
Мимо меня пробежало двое слуг, тащивших чугунные горшки, видно только из печи. Я пошел за ними следом, вошел в обеденный зал и поразился произошедшим там переменам.
Мои доблестные воины, не боявшиеся никого и ничего на этом свете — лично отбирал молодцов! — сидели вдоль длинного стола, аккуратно сложив руки на коленях, и терпеливо ждали. Молча ждали! Никто не ржал во весь голос, не отпускал скабрезные шутки, не играл в кости, не дрался шутливо между собой, не рассказывал истории о женщинах. Невероятно! До сего дня и полагал, что подобное попросту невозможно.
Стол же быстро заполнялся горшочками, судочками, блюдами, кувшинчиками, литровыми кружками, да глиняными тарелками, которые таскали из кухни слуги.
Руководила ими Ребекка… нет, теперь это была Катерина! Одетая в длинное платье до пола, подвязанное поясом чуть ниже груди, с толстой косой ниже пояса, она стояла посреди зала, уперев руки в крутые бедра, и командовала прислугой.
— Тащи, тащи, чего рот разинул! Смотри, муха влетит, подавишься! Ставь сюда, прямо между щукой и карасиками. А этот горшок с кашей по центру ставь, чтобы любой дотянуться мог. Что значит, кашу плохо есть изволят? Кто тут собирается манкировать блюдами моей кухни? Может ты, здоровяк? Или ты, умник?
Правый и Левый, на которых указал ее перст, отрицательно затрясли головами. Кажется, они были слегка напуганы.
— Вот и славно, господа, вот и славно! Силь ву пле, как говорится!
Тут она заметила мое появление, и тон ее резко изменился. Из командного стал ласковым и нежным. Катерина низко поклонилась мне и произнесла по-русски:
— Исполать тебе, добрый молодец, избавитель мой! — и тут же добавила на французском: — Прошу к столу, господин барон!
Ее русский был слегка архаичным, но я прекрасно понял все, что она сказала и тут же, не подумав, ляпнул в ответ тоже на русском:
— Милая… как же я рад, что нашел тебя!
Прежде на родном наречии мы с ней не говорили. О ее настоящем имени я узнал лишь из записки, которую Катерина оставила, когда неожиданно покинула этот дом пять лет назад. И я знать не знал до этого, кто она такая на самом деле. Соответственно, и общаться нам приходилось исключительно на местном языке.
Катерина опешила. Услышать от меня фразу на языке далекой страны, о которой большинство французов и не подозревали, было неожиданно и удивительно. Хотя мое произношение и отличалось от ее, но мы оба друг друга понимали.
— Но как?
— Давай поговорим об этом позже, — я вновь перешел на тот язык, к которому уже привык за эти годы, — а сейчас отдадим должное прекрасному ужину!
И ужин начался. Мои бандиты, дождавшиеся, наконец, разрешения, набросились на пищу активно, но проявляя некоторую осторожность относительно неизвестных им блюд.
Катерина лично подкладывала мне куски на тарелку, комментируя каждое свое действие.
— Это «няня». В бараний желудок добавляли мозги, мясо, лук, гречневую кашу, после этого рубец зашивали и томили в глиняном горшке. Для правильного приготовления томить надо долго, несколько часов, так что тут на скорую руку… что успели!..
Вкус у блюда был великолепный, хотя и несколько непривычный. А Катя уже рекламировала очередной шедевр.
— А это «жаренное тельное из осетрины» и немного «сныти» для аппетита. Конечно, расстегаи, фаршированный заяц, каша со шкварками, да в придачу окуньки в сметане и блины. Было бы чуть больше времени, научила бы этих обормотов, местных поваров, правильную уху готовить, да щи. Но ничего, еще успеется. Я и квасок поставила настаиваться, и морс клюквенный.
— И котлетки бы с макарошками… или пюрешкой, — мечтательно протянул я себе под нос, пораженный всем этим изобилием.
— А завтра велю на заднем дворе сруб бани ставить! Негоже немытым по вонючей Европе шататься! И эти морды, — она вновь ткнул пальцем в сторону моих бандитов, — как миленькие, будут по два раза в неделю туда шастовать! От них же несет, как от козлов горных!
«Морды» зарделись и засмущались. Даже грубый Мерентрин незаметно понюхал, как пахнет у него подмышкой, но ничего необычного не унюхал и лишь недоуменно пожал плечами.
Я был счастлив, сообразив, — Катя решила остаться тут надолго. Иначе не стала бы наводить свои порядки. Слушались ее, как по мановению руки. И если Лулу могла командовать лишь слугами, то воле Катерины беспрекословно подчинялись и бравые солдаты, не знавшие в жизни слов любви. Вот что значит царская кровь!
После ужина мы поднялись в спальню. За окном стемнело. Горожане горланили песни, жгли костры, пили. Нас не трогали, и ладно. Каждый волен развлекаться по-своему.
Приоткрыв окно, я почувствовал, как прохладный ветерок приятно обдувает лицо. Сзади неслышно подошла Катерина, прижалась всем телом.
