Милый Ванечка. Давай начнем сначала? Я уверена, я чувствую, что мы связаны! Ты моя половинка, я хочу быть только с тобой.
Пишу тебе эти строки, и слезы капают на страницу.
Верю. Надеюсь. И жду.
Лиза».
— Лиза? — ехидно спросила Даша. — Эта та мымра с химическим бараном на голове?
— Как-то ты зло о бедной девушке, Дарья, — я осуждающе покачал головой. — Она ведь как Татьяна Ларина... Письмо написала...
— Просто так внезапно взяла и написала? — подозрительно прищурилась Даша. — Придумала себе все, да? Между вами на самом деле ничего не было, да?
— Ну почему же не было? — я пожал плечами. — Мы гуляли... Дарья, подожди! Ты что, ревнуешь?
— Вот еще! — фыркнула Даша и отвернулась, упершись кулачками в подоконник.
«Ты обиделась?» — «Нет!» — «А сильно?» — «Да!»
— Милая, я не собираюсь с ней ничего начинать с начала, — я подошел к Даше и обнял ее за плечи.
— Ты не понимаешь! — она дернулась, пытаясь высвободиться из объятий. — Я бы вообще ни разу не расстроилась, будь это кто-то... Ну, если бы девушка была классная, понимаешь? А эта твоя Лиза...
— Даш, ну перестань, — я коснулся губами ее шеи, но продолжать не стал. Во-первых, мне уже нужно было бежать, во-вторых, не очень люблю использовать секс как примирение. Ну или сегодня мне не хотелось так делать. — Лиза не такая уж и плохая девушка. Добрая... Но встречаться с ней я не стану. Вот, смотри. Я выбрасываю ее письмо.
— Ага, то есть ты все-таки с ней встречался! — Даша бросила на меня короткий взгляд через плечо и снова уставилась в окно. На уличный фонарь, в свете которого вихрились на ветру снежинки.
— Ну извини! — я развел руками. — Такой вот я тебе достался. С прошлым. Не в заводской упаковке.
Даша фыркнула. То ли рассмеяться хотела, то ли презрение выражала таким образом.
— Милая, я бы с удовольствием обсудил с тобой все наши морально-этические дилеммы, но мне правда надо бежать, — сказал я и снова ее обнял. Коснулся губами уха. — Забей на это дурацкое письмо. Оно ничего не значит.
— Ты же хотел поесть чего-нибудь... — сказала Даша, наконец-то поворачиваясь.
— У Феликса поем, — отмахнулся я. — И колбаса на завтрак останется.
Чутье и желание сбежать от не самого приятного разговора меня не подвели. Феликс распахнул дверь и убежал по своей обычной привычке. На кухню, откуда доносились головокружительно вкусные запахи чего-то мясного и пряного.
— Иван, вы раздевайтесь и проходите сюда! — раздался из сумрачных глубин его профессорской квартиры взволнованный голос. — Я тут, изволите ли видеть, новый рецепт пробую, а он, собака такая, требует, чтобы я не отходил от плиты и все время мешал...
Я стянул пальто, переобулся в тапки и прошлепал по паркетному коридору следом за своим коллегой-приятелем. Тот стоял у плиты в бордовом махровом халате и помешивал в кастрюльке белесый соус.
— Ирина сказала, что это очень простой рецепт, и я даже склонен с ней согласиться... — протянул он, шкрябая ложкой по дну кастрюли. — Но стоит на секунду отвлечься, как он немедленно пригорает с дну... Впрочем...
На кухонном гарнитуре звякнул таймер.
— Аллилуйя! — воскликнул он. — Моя каторга закончена! Иван, я надеюсь, что вы голодны? Потому что еды получилось так много, что одному мне ни за что не справиться!
Некоторое время мы ничего не обсуждали, потому что Феликс принялся наполнять тарелки. Гвоздем программы было запеченое в фольге мясо, шпигованное чесноком и морковкой, а сверху он щедро полил все блюдо жидковатым, но вполне пристойным на вкус сливочным соусом. В желудке от запахов отчаянно заурчало, и всякие мысли о деловых разговорах пришлось на время отставить в сторону.
Потом мы переместились в кабинет, прихватив с собой чайник, заварку и коробку со свежими эклерами. Как можно в доме у Феликса обойтись без эклеров?
— Иван, я тут провел небольшую разведку... — начал Феликс, наполняя фарфоровые чашки ароматным чаем. — И пришел к устрашающим выводам...
— Это про девочек-подростков? — спросил я.
— Нет-нет, поразмыслив, я решил не касаться этой темы, — замахал руками Феликс. — Но наткнулся на кое-что другое. Возможно, оно не столь скандальное, но все же... Иван, сейчас я постараюсь рассказать, по возможности по порядке. А потом хотел бы послушать ваше мнение, хорошо?
— Договорились, — кивнул я и устроился в кресле поудобнее. Феликс был взволнован, бородка его воинственно топорщилась, волосы растрепаны. Легко было представить, как он обдумывает свои сложные мысли, ходит из угла в угол, треплет себя за бороденку и то и дело запускает пальцы в шевелюру. Едва не спихивая с носа очки. Впрочем, он всегда так себя вел, так что ничего сверхъестественного не происходило...
Феликс принялся рассказывать. Как обычно, перескакивая с пятого на десятое и отвлекаясь на воспоминания из своей студенческой юности, ни к чему не привязанные байки и войну с тараканами. Но картина при этом вырисовывалась страшноватая. Часть пациентов психиатрических клиник находились там вовсе не потому что им это было действительно необходимо, а скорее по семейным обстоятельствам. В общем-то, почти каждый пациент заводил шарманку о том, что его, здорового человека, упекли в застенки недоброжелатели всех мастей. Но потом он, как правило, начинал нести такую околесицу, что на месте родни я и сам бы поторопился изолировать этого человека от общества. Но Феликсу начали попадаться другие. Бабушка, на квартиру которой положил глаз неблагодарный сынуля. Потерявшая внешний лоск дамочка, чей супруг возжелал сменить ее на более молодую и крепкозадую девицу. Взбалмошный дед, жизнь с которым показалась родственникам невыносимой.
— Понимаете, Иван, в нашей области поставить точный диагноз не всегда представляется возможным, — сцепив пальцы, разглагольствовал Феликс. — И некоторые не очень чистоплотные люди обнаружили это и воспользовались в своих целях. Ведь как у нас все происходит? Поступает вызов. Бригада является по адресу. Человек начинает все отрицать и наотрез отказывается ехать. Возникает ссора, в процессе которой...
— Получается, что койко-места в психлечебницах занимают абсолютно здоровые люди, которых просто туда упекли? — спросил я. — И наша система такие вещи позволяет?
— В самую точку, Иван, — вздохнул Феликс Борисович. — Что думаете? Можно из этого сделать материал, как вы считаете?
«Более чем... — подумал я. — Прямо-таки идеальная фактура для отличной скандальной статьи. Любая желтая газета недалекого будущего с руками оторвет подобную публикацию...» Я прямо таки увидел аршинные заголовки и слезливые откровения пристегнутых к кроватям несчастных, чья родня безжалостно подписала им приговор только лишь за то, что они посмели быть неудобными. Карательная психиатрия Советского Союза — это тема, о которой газеты будут трубить слаженными оркестрами, открывая все новые грани этой чудовищной темы. Особенно, правда, будет педалироваться не бытовая, а политическая сторона вопроса. Но время гласности еще не наступило. Так что если попытаться написать об этом сейчас, то...
— Что-то мне подсказывает, что журнал «Здоровье» такую статью не примет ни под каким видом, — хмыкнул я.
— Но... — Феликс вскочил и заходил взад-вперед по комнате, громко шлепая тапками. Было заметно, что тема эта вызвала в его душе нешуточный раздрай. Феликс был человеком странноватым, с закидонами, но вот что в нем подкупало несомненно, так это идеализм. В каком-то смысле он был как ребенок. Верил во все лучшее. А сейчас он столкнулся с дремучей несправедливостью. И ему немедленно захотелось взобраться на броневик, чтобы объявить этой самой несправедливости войну. Плохо было еще и то, что сам он оказался частью той системы, карающий потенциал которой активно использовали. И это противоречие прямо-таки разъедало его изнутри до состояния: «Не могу молчать!»
Но если прошлая серия публикаций, про несущую свет и добро психиатрию, с которой мы так старательно смывали черные краски городских легенд, изрядно добавила ему очков в академических кругах, то статья о злоупотреблениях способна поставить на его карьере жирный крест. Не дойдя до широкого круга читателей, а просто если он отнесет ее хотя бы одному редактору. Тот капнет, куда надо. Там, где надо, отреагируют. Феликсу сделают внушение, а если он начнет что-то доказывать, то его по-тихому переведут из благополучного новокиневского психдиспансера в какой-нибудь сельский сумасшедший дом, где он до пенсии будет выносить ночные горшки за свихнувшимися на почве бытового алкоголизма и среднерусской тоски колхозниками обоих полов. И о вкусных свежих эклерах придется забыть, разумеется. В пользу самогона и вареной картошки...
