маты своих командиров, пополнение из срочников металось у машин, залегая кто в кювет, кто у камней. Затараторили автоматы, но на километровой дистанции ими можно только застрелиться, хоть усрись, не добьют. Опытный начальник конвоя орал прекратить огонь, но было уже поздно. В панике новобранцы лупили длинными, не понимая, что лишь выдают свои позиции.
Один из валунов, за которыми прятался солдат, взорвался облаком пыли, хороня в своем облаке силуэт бойца — с холма ответили крупнокалиберным пулеметом. По грузовикам застучал огненный град, высекая искры, выламывая двери и доставая тех, кто укрывался за колесами.
На холме вновь показалось облако пыли и огненная точка. Башня транспортера зашипела, выстрелили дымовые шашки, на дорогу стремительно опускалось молочное облако. С ревом ракета прошла над моей головой и вмазалась в каток уже погибшего танка. То ли хотели добить наверняка, то не смогли скорректировать из-за дыма.
Не желая быть раздавленным взбесившимся транспортером, я отползал ближе к мертвому танку, ища укрытие. На полпути руки дрогнули, а в груди что-то оборвалось. Спустя мгновения, в помутненный разум начал пробиваться грохот автоматической пушки транспортера.
Наводчик охренел в край, отправляя сквозь дым снаряд за снарядом, уничтожая мои барабанные перепонки и пополняя больничную карту контузией. То ли у него там тепловизор стоит, то ли просто наугад долбит, но его-то мать…
Дальше все как в тумане, момент, где я почуял во рту вкус железа, сменился картиной сочащейся кровью пикселя и моих дрожащих рук, накладывающих жгут на ногу обколотого обезболивающим срочника. Впереди колонны ревел транспортер, пытаясь стащить с дороги подбитый танк, но даже с помощью двух грузовиков мертвые гусеницы едва скрипели. Неподалеку, на подстеленный плащ-палатках, лежал погибший экипаж.
Бой кончился так же стремительно, как начался.
— Была бы зима, могли бы снега ему навалить, чтоб кровоток замедлить, а так… Отнимут ногу, к гадалке не ходи
Под нос сунулась зажженная сигарета. Я хотел сказать, что не курю, но вместо этого почему-то жадно затянулся. Надо мной высилась покрытая шрамами рожа командира разведчиков. Заслышав засаду, их дозор кинулся назад и сходу атаковал холм напрямик через поле. Не ожидая такой наглости и тупости, партизаны бросили позицию и свалили в закат.
— Так че, это ты тот пиджак, которого нам в роту обещали?
Я на автомате кивнул.
— Свезло, вовремя приехал. Еще вчера у них ничего тяжелее гранатомета не водилось. Погоди, через пару месяцев им и атомную бомбу пришлют… Короче, привыкай, дальше будет хуже. Ну, где там этот гребанный микрофонщик?! Ты мне сегодня связь дашь или мне по мобильнику звонить? Я те дам, «батарейка села»!
Офицер ушел к своему подразделению, оставляя меня над бессознательным телом и вместе со стайкой притихших срочников. Слова разведчика привели их в еще большее уныние. Я буквально кожей чуял, как в голову каждого закрадывалась мысль, что домой они уже не вернутся. Так и до дезертирства недалеко…
Вот же дебил изуродованный! Вообще за базаром не следит, только стрелять и умеет.
Я выплюнул сигарету и поднялся, стараясь выдавить из себя улыбку:
— Ну что, бойцы, дали вы лохмачам просраться, а? Они теперь еще год со своих нор не вылезут. Войну они уже просрали, а это они так, от отчаяния бесятся, на убой последнее мясо шлют. Как там про зверей в углу говорят? Вот это оно и есть.
Полная херня. Беспросветное вранье и гонево. Но оно работает. И даже не потому, что я какой-то невероятно талантливый балабол, а потому они сами того хотят. Чтобы придать смысл тому дерьму, которого только что хлебнули.
Точно так же, как я суюсь в каждый кипиш, будто пытаясь доказать Коллет, что она не зря погибла, принимая на себя мой арбалетный болт.
Погоди, а кто такая Коллет?
Я резко сел, уставляясь тупым взглядом в плетеную стену незнакомого сарая, сквозь щели которого пробивались последние лучи заходящего солнца.
Несмотря на общую слабость, лицо почти не болело. Касаясь свежего шва, я ощутил какую-то жирную мазь, усеявшую добрую половину моей рожи.
— С возвращением в мир живых. — голос Коллина заставил вздрогнуть.
Рыцарь развалился на мешках с зерном, со скуки пересыпая ячмень между пальцами. В сарае мы были одни.
— Г-г-где, м-м-м…
Голос подвел меня, во рту было сухо, как в бочке с солью. В ответ на хрип Коллин сорвался с места и поспешно протянул глиняный кувшин с водой.
С чего это он вдруг такой добрый?
Оборачиваясь, будто убеждаясь, что мы в сарае одни и никто не подслушает, блондин смущенно почесал затылок:
— За всеми невзгодами и злоключениями, мне так и не выдалась возможность выразить благодарность. И, полагаю, я должен принести извинения за свои подозрения. Я зря почитал тебя за нанятого «рыбой» убийцу. Похоже, Дюфор для тебя еще больший враг, нежели честность и благородство. Но не мысли лишнего! Я не позабыл, по чьему умыслу оказался в заключении и кто повинен в утере моего меча!
Охтыж елки…
— Слышь, цундерка средневековая, не для тебя в детдоме ягодку растили, завязывай краснеть! Не, серьезно, не дай бог Пегги увидит, подумает чего… Она у нас та еще «яойщица».
Тьфу, черт, опять за языком не слежу.
— Короче ладно, проехали. Вернемся к главному: где мы?!
— В мерзкой деревушке, лигах пяти от городских стен.
Лига, лига… А, вспомнил, полторы тысячи парных шагов. Выходит, где-то в районе пятнадцати или двадцати километров, смотря какая именно лига.
Чертовы местные, как же я скучаю по метрической системе…
Причина, по которой мое бессознательное тельце здесь очутилось, как ожидалось, была донельзя идиотской.
Деревенские детишки собирали ягоды и грибы, когда наткнулись на нас. Поглядев, как одна психопатка скальпелем режет рожу несчастному мне, пока двое других поочередно удерживают меня на земле, дети разумно сдристнули домой и сообщили взрослым. Деревенские бабы, среди которых отчего-то почти не было мужиков, проявили гражданскую ответственность и толпой завалились на пашню.
В объяснения, что здесь происходит медицинская операция, а не изощренное убийство или колдовской ритуал, бабье с тяпками и вилами не поверило. Но и сборная солянка из аптекаря, спортсменки и высокого дуболома мало походила на разбойничью шайку, а потому обошлось без мордобоя. Так и не определившись, крестьяне настойчиво пригласили продолжить операцию поближе к их «колхозу», чтобы под присмотром.
— Сделаю вид, что понял. Другой вопрос, где остальные?
— В жилище старосты. Уж прости, но звать тот бревенчатый позор «домом» у меня язык не поворачивается. Предрекая
