Инвестиго, из медика в маги (СИ) - Рэд Илья

Через пару недель это окончательно надоело, и он прекратил отношения. С треском, с последствиями, как и положено. Он улыбнулся, вспомнив, каким неловким был. До университета через него прошла ещё пара ничем не примечательных девушек, а вот на первом курсе Марк попал.

Странная вещь — ты понимаешь эту игру в «горячо-холодно», но всё равно как дурак попадаешься. Мозгами ты всё знаешь, но эмоции тянут за собой. Более опытная девочка с третьего курса заставила его танцевать джигу на раскалённых углях, жонглировать тарелками своих чувств, сдирать с себя кожу и кидать в лужу перед ней, нестись на скоростном «Сапсане» [25], высунув голову, и медленно жариться посреди пустыни. Маленькой ручкой с наманикюренными ноготочками она твёрдо держала рубильник с подачей электрического тока в его тело. А в конце, смочив руки влажной салфеткой, вышла из помещения, оставив без света.

После этого Марк застрял в посредственности алкогольных будней, чуть не вылетев с первого курса, но как коллекционер, как энтомолог сумел найти булавку, которой пришпилил этот эпизод на самое видное место. Это была его гордость — самый важный урок в жизни, полученный до этого.

Пальцы устали писать. Он встал из-за стола, посмотрев на результат — вполне сносно. Неплохо бы достать настоящий череп, а лучше — полный скелет и с него по памяти делать записи. А ведь ещё предстояло рисовать мышцы, кровеносную систему, связочно-сухожильный аппарат, органы, не помешает и табличка с нервными путями и… Боже, как же много всего — эдак он до конца жизни из-за стола не выйдет. Если с маной ничего не получится, то можно так и поступить.

В трудах дни пролетали как-то сами собой. Без перепадов настроения, всяких депрессий и прочей гнильцы, подтачивающей душу. На столе уже лежала целая кипа рисунков. Манапул застрял на отметке двадцать восемь, и Марк знал, что уже не успеет.

— Волнуешься?

Коррус запрыгнул на ограду и, свесив ноги, подсел к младшему брату. Солнце бешеным красным диском дырявило серые облака, медленно покидая горизонт. Скоро шестое марта. Марк станет на год старше и сможет сказать, глядя в зеркало: «Как же быстро растут чужие дети». Этот синеглазый ребёнок — не его.

— Немножко. — Марк сплюнул, и последние остатки маны нежно-голубой дымкой растворялись в воздухе с левой руки. Кор мельком взглянул на это и выпустил черно-синий поток маны. — Не выпендривайся, — улыбнулся Марк.

Слив ману, они продолжали смотреть на закат.

— Ты ходил к ментору? — спросил Марк.

— Да. Он сказал, с четырнадцати лет можно будет вступить в картель. — Коррус почесал щеку. — Нужно добрать пять сотен.

— Надо выделить тебе кристаллов.

— Нет, Гург, не надо. Как четырнадцать исполнится, маны будет достаточно. Лучше оставь себе и ребятам. Слишком дорого.

Везде нужны деньги. Солнце скрылось. Они спрыгнули во двор и пошли в дом. Ужин проходил в каком-то неловком молчании. Ребята уткнулись в свои тарелки, и даже Беф не сыпал своими остротами, а кисло ковырял вилкой.

— Кто-то умер? — пошутил Марк. Уголок рта Микульпа сдвинулся было в сторону, чтобы выпустить в улыбку, но хлыст воли не позволил растянуться ей до конца, поэтому он продолжил черпать ложкой суп.

Похоже, единственный, кто тут беспокоится меньше всего — он сам. Тишину нарушила Найша.

— Гург, если не получится…

— Найша, заткнись, тупица, — нахмурился Беф.

Удивительным было то, что она ничего на это не ответила и действительно замолчала.

— Я так поняла, мы не поедим, пока не поговорим. — Лавия отложила столовые приборы в сторону и откинулась на стуле. — Гург, милый, они хотели сказать, что переживают за тебя.

Беф быстрее стал уплетать овощное рагу, всем видом показывая, что его это не касается. Мур скрестил руки и смотрел в тарелку, Найша — на свои пальцы, Кор медленно жевал и лишь Мик беззастенчиво переводил взгляд туда-сюда с Марка на Лавию.

Полночь будет лишь через три часа. Тогда и станет ясен дальнейший вектор его развития.

— Всё в порядке, честно. — Марк посмотрел по очереди на всех. — Давайте уже жрать.

— Гург, ну просила же тебя не говорить так, — сказала Лавия, подвинув к себе столовые приборы. — Ты же не свинка.

Марк кивнул и утвердительно хрюкнул. Небольшой ворох улыбок, так уже лучше. Застучали ложки, вилки, зашуршал, а затем в полную силу полился разговор о семейных мелочах. Прямо как у них с отцом и матерью когда-то, подумал Марк. Он что-то клал себе в рот, но был погружён в свои мысли и поэтому вкуса особо не чувствовал.

Правильным было бы не привязываться ни к кому. Рассматривать ли здешнюю семью помехой? Есть ли у него моральное право так сделать? Что бы он ни думал, он уже висел на крючке, так или иначе заинтересованный в их судьбе. А может, для него они как ценный ресурс? Пока он во многом от них зависит. Марк мог думать что угодно, но на уровне физиологии он — ещё ребёнок и иногда некоторые эмоции гипертрофированы. Излишняя слезливость, привязанность, местами даже инфантильность. Что будет, когда он повзрослеет? Это всё разрушится, и холодный расчёт всё вытеснит?

Он поднялся по лестнице к себе на чердак. Найша и Лавия убирали со стола, ребята вышли подышать свежим воздухом. Марк смотрел на них в окно. Кор что-то объяснял Муру, а тот лишь кивал, рассеянно слушая. Беф учил Мика апперкоту, медленно показывая траекторию удара. Снег ещё оставался в тёмных местах, медленно уходя под землю. Чувствовалось, что скоро всё забьётся жизнью и вытеснит серую угрюмость и зимний сон.

Ближе к одиннадцати все разбрелись по своим углам. Настала тишина. Марк лежал в кровати и смотрел в потолок, выставив руку вперёд. Старые настенные часы медленно двигали стрелки. Внизу он чувствовал себя увереннее, а сейчас мерзкая тень сомнения нашёптывала гадости. Зависеть от воли случая тяжко. Сидеть и ждать. Но как-то же люди живут? Взять те же стихийные бедствия — сколько ни готовься к ним, всё равно будут жертвы и разрушения. А те, кто живут в пустыне? В вечных песках, растворяясь в духоте палящего солнца, приняв свою судьбу, смирившись, отказавшись обуздать природу и подстроившись под правила, не рассматривая её как врага.

Нужно ли ему ассимилироваться, отказавшись от прошлого «я», подобно восточным народам, признать, что он — маленькая песчинка и ни на что не влияет?

Он не мог позволить себе дурман религии, соблазнительно протягивающий руку. Нет уж, спасибо. Свои проблемы он решит разумом. Марк повернулся на бок. Когда-то он читал книгу про учёного, который заблудился в пустыне, разыскивая определённый вид мух, живущий в песках, и был вынужден ночью остановиться в небольшой деревушке.

Проснувшись, он обнаружил себя в доме на дне ямы, в которую ветром сдувало песок, а у обрыва была сама деревня. Вместе с ним жила женщина, и обоих заставляли бесконечно копать песок лопатами и паковать в бидоны, иначе деревню внизу засыплет. Можно сказать, они были как рабы. Каждый день приезжал пикап и забирал этот песок, поднимая наверх верёвками. Их обеспечивали едой и водой. Сил хватало лишь на копку.

Проклятый песок был везде: сыпался через потолок, подтачивал постройку, гноил доски, залезал в глаза, в рот, натирал вспотевшую кожу. И в этом аду повседневности они работали, бессмысленно копая день за днём. Это стало их рутиной. Женщина была образцом смирения, а вот мужчина не сдавался и пытался бороться со стихией. Он пробовал бунтовать — его лишили воды. Пробовал сбегать — его ловили и возвращали назад. Никакие переговоры, угрозы и обещания не помогали.

В конце концов, он частично сдался и принял тот факт, что копка песка ничем не отличается от его повседневности наверху, суть одна и та же. Была и последняя надежда. Он вкопал бочку без дна и сделал из неё ловушку для ворон. Мужчина хотел с ней отправить письмо, привязанное к лапке, но шли дни, а вороны никак не реагировали. Однако, в один день на дне бочки начала медленно набираться вода, вытягиваемая песком из подводного источника. У него появилось оружие против деревенских.