— И все же, Софья Алексеевна, как вы разгадали эту загадку? Неужто супруга господина Тичикова оказалась так болтлива?
— Клавдия Никаноровна не обмолвилась ни словом. Это все благодаря вам.
— Мне? — а вот теперь он откровенно опешил. Выпучил глаза. Кажется, на мгновение, забыл, как дышать.
— Понимаете, когда собираешь пазл, самое главное — правильно пристроить все кусочки. И в этом помогают изображенные на них обрывки общего рисунка. Вот и в моей голове появился этот рисунок, благодаря вам, — да, я откровенно льстила, но… заслужил. — Стоило вам, Гордей Назарович, упомянуть господина Тичикова и родню в одном предложении, как я, наконец, сложила одно с другим. Отдаленная схожесть женщины на фотографии в доме Клавдии Никаноровны с найденными жертвами. Нежное отношение супруги господина Тичикова к ней. А все остальное: психология — маньяков. В нашем случае имеет место ярко выраженная гомицидомания [1]. Тут все как по учебнику, начиная от легкой возбудимости, агрессии по отношению к женщинам, в общем, и внешне напоминавшим мать, в частности, жизнь в неполной семье с авторитарным воспитанием…
— А это как стало известно?
— Ну, с маменькой Евлампия Евсеевича я, конечно, знакома не была. Зато супруга его оказалось невероятно властной женщиной. Такая не стала бы уважать кого-то менее авторитетного. Similis simili gaudet [2]. Как у нас говорят — рыбак рыбака…
В зеленых глазах пристава, в устремленном на меня пристальном взгляде, промелькнула тень уважения. Даже стало не по себе. Потупилась, щеки загорелись. Пришлось поспешно отвернуться и сделать вид, что снимаю прилипшую к рукаву платья нить.
— Нет более увлекательнее занятия, нежели следить за ходом ваших уникальных мыслей, Софья Алексеевна. Одного не разумею, как вы узнали о Юлии Павловне?
— Это было скорее предположение, связанное с той рекламой, что господин Тичиков сделал ей, когда мы были у него в гостях. Удивительное расположение к женщине, когда о всех остальных он отзывался либо дурно, либо никак. Вот я и решила проверить. А на ловца и зверь…
Ухмыльнувшись, он поаплодировал.
— И здесь сыграла ваша поистине невиданная удача.
Дело было раскрыто. Преступник схвачен и помещен в камеру. По всем классическим канонам история подошла к концу. Вот только призрак Алевтины даже и не думал засиять подобно солнцу и, как в фильмах, вознестись на небеса.
Все то время, что Гордей высматривал извозчика, пока я мерзла у крыльца «логова разврата», она летала рядом. То протяжно выла, то меланхолично вздыхала.
Поинтересоваться прямо, чего еще ей от меня надо, я пока не могла. Но твердо для себя решила — вернусь домой, останусь одна и задам прямой вопрос. Не отвертится.
Ладно еще новая реальность и окружение — к этому я успела худо-бедно привыкнуть и даже полюбить. Но совсем другое, получить в вечные спутники назойливого призрака. А если к ней присоединится еще один? А за ним другой? Кто бы не следил за мной там наверху, знай, я на это не подписывалась.
— Софья Алексеевна, вы уж не взыщите, потесниться нам придется, — вырвал меня из невеселых мыслей Ермаков, прежде чем взять под руку и подвести к стоящей за углом пролетке. — Экий дубак. Даже ваньки [3] по домам греются. Кой-как нашелся…
Из темноты внезапно выехал полицейский экипаж. Открылась дверь. Показалась рыжая голова бледного, как хрустящий под ногами снег, Яшки.
— Гордей Назарович! — И только глазища выделялись темными пятнами, заблестевшими от возбуждения, стоило ему отыскать фигуру пристава. — Слава богу, успел.
— Чего стряслось?
— Срочно в участок вам надобно, Гордей Назарович. Купец энтот, вами пойманный, шуметь изволит. Угрозами сыплет, с городничим повидаться требует. Кричит, не отпустим, он до самого царя дойдет, никому несдобровать. А мадам Жужу сообщить что-то срочно желает. Пренепременно вам.
Ермаков скрипнул зубами. Звук вышел протяжным, отчетливым. Зря он так их не бережет. Сомневаюсь я что-то в местных стоматологах. Кстати, тоже задача — выяснить уровень текущей медицины. Что доподлинно известно — антибиотики еще не изобрели. Как-то вот совсем не хочется ничем болеть.
— Гордей Назарович, вы обо мне не беспокойтесь, поезжайте, — поспешила я облегчить муки совести пристава, — Отсюда до моего дома — рукой подать. А для вас лишнее время, большой крюк. Лучше поторопите Поля Маратовича с заключением по ножу. И господина Тичикова обследовать прикажите, на предмет царапин или ран от удара табакеркой.
Не сильно успокоили Ермакова мои слова. Но, видимо, деваться было некуда. Поморщился, едва слышно выругался. Стряхнул снежинки с рукава темного кафтана и бросил на возвышавшегося над нами извозчика хмурый взгляд.
— Барышню до дома домчишь. Головой отвечаешь.
— Будет исполнено, ваше благородие. Никуда не сверну.
— А пассажир? — кивнул Гордей на притаившийся в уголке пролетки черный куль.
— Так господину, хорошему, тоже до Кривоколенной надобно. Уж свезу…
Господин и вправду оказался «хорош». Стоило приставу подхватить меня за талию и усадить на обитое красным сукном сиденье, укрыв сверху меховой накидкой, как в нос ударил кислый запах перегара. И такой мощный, что не сиди я уже, свалил бы с ног.
Лошади тронулись с места. Коляску закачало, как на волнах.
— Гордей Назарович, я завтра к вам, с утреца, — помахала рукой отдалявшейся фигуре. — Прошу, дождитесь меня к допросу.
Ветер донес до уха отрывистый смех. И вот пойми, то ли принадлежал он приставу, то ли показалось…
Гул в ушах, стук копыт по мостовой, перезвон колокольчиков — оказались до того убаюкивающими, что я не заметила, как заклевала носом. И только встрепенувшийся сосед — громко закряхтевший, решивший поменять бок, к которому привалился — заставил вздрогнуть.
— Ой, простите.
— Софья Алексеевна? — раздался рядом смутно знакомый запинающийся голос. — Вы ли это?
Признаюсь, я не сразу его узнала. Голос показался знакомым и только. Но стоило мужчине стащить с головы черную накидку, и пройтись ладонью в овчинной рукавице по примятым волосам, как я удивленно захлопала глазами.
— Ефим Ефимович?
С нашей последней встречи отчим моего несостоявшегося жениха несколько изменился. Все та же седина, уныло обвисшие усы. Вот только бледное, уставшее лицо и ввалившиеся глаза, густо обведенные черными кругами.
Так и не скажешь, что передо мной муж вдовой графини. Весь помятый. Дорогое пальто в грязных пятнах, будто его где-то валяли. И исходящий от тела удушливый, кислый запах, способный даже лошадь свалить с ног.
— Какая неожиданная встреча, — искренне подивился он. — Вот уж кого не чаял, не гадал здесь встретить.
И вправду, занятный пассаж.
Мне не должно было быть дела, до постороннего, в общем-то, мужчины. Но, учитывая, что в округе из всех общественных мест — только булочная купца Камзолкина и бордель мадам Жужу. Не профитроли же он, право слово, в таком состоянии покупал? Тем более что заведение, ввиду позднего времени, уже закрыто.
Алкоголь редко шел рука об руку с логикой. А потому Ефиму Ефимовичу до таких мелочей не было никакого дела. Он продолжил взирать на меня с добродушной улыбкой. Изредка икая и поправляя стоячий воротник.
— Наслышан, вы Сереженьке нашему на дверь указали. Помолвку надумали разорвать? Напрасно, ох, напрасно…
— Почему же?
— Долгий это разговор, — покачал он головой. — А мы без малого у дома. Ежели только остановить загодя, по парку прогуляться. Ветерок, благо, утих.
И вправду, пролетка летела словно выпущенная из ружья пуля. Извозчик, явно вдохновленный наставлением Гордея, яростно понукал лошадей. Вот показался небольшой парк. Названный Кривоколеным, как и улица, на которую он выходил. И где соседствовали наш с тетушкой дом и Бабишевский особняк.
С одной стороны, разговаривать с нетрезвым мужчиной большого желания не имелось. С другой — это ж сколько вопросов я могу ему задать?
И по поводу пасынка его, что внезапно, с бухты-барахты, воспылал к барышне Леденцовый пылкой страстью. И про роковой для убиенной Сонечки праздничный обед.
