Затем, как только горизонт стал светлеть, пустил коня в галоп. Мой скакун помчался как стрела, выпущенная из лука. Мне надо было как можно дальше убраться от помаков. Оставить между нами безопасную дистанцию, так как в ночь они меня преследовать не будут.
Так начался мой второй дубль броска к Дунаю, с последующим форсированием реки.
Когда мой конь окончательно выбился из сил, солнце стояло уже высоко. От реки я был в километрах в 40-45. Найдя маленький ручеек, протекающий в лощинке, я спустился в нее. Выводил коня, пучками пожухлой травы вытер пот с лошадиной шкуры. Затем напоил лошадь, отпустил ее пастись минут на десять, а в это время напился сам и погрыз сухой сухарь, который я позаимствовал у покойного дезертира.
После чего занялся своими ранами. Собрал паутины, набрал несколько листов подорожника. Промыл свою разодранную до мяса ладонь, пожевал один из листьев до кашицы, смешал зеленую слизь с паутиной и наложил этот состав на рану. Сверху приспособил цельный лист подорожника и завязал все полоской ткани, которую оторвал от полы своей рубахи. Так же я обработал и раненую пулей руку. Порядок!
Времени терять не хотелось, так как по моим следам утром выехала погоня. Помаки вышли на тропу войны. Так что, вновь сев на трофейного коня, я снова отправил его шагом к северу. Держась глухих мест.
Почти до вечера мне счастливо удавалась избегать опасности. Раций же у помаков нет. И известить всех о беглеце они не могут. А дистанция между нами приличная. Это же не татары, которые так ловко на ходу меняют под собой лошадей. Горцы с лошадьми дело имеют реже, чем степняки.
Что касается встречных-поперечных, то я на первый взгляд не сильно отличался от турецких иррегуляров. Одет так же, темная борода отросла, но здесь хватает всяких странных личностей. К тому же я не блондин, в глаза иноверцам не бросаюсь. Рожа моя немытая давно утратила всякое отличие от местных дикарей.
Посадка у меня татарская, на спине лошади сижу как влитой. По следу за мной не бросятся, подковы трофейной лошади азиатского образца, так что никакой сторонний человек за мной не поедет. Нужно знать, кого искать.
Так что я ничего не имел против турецкой военной активности. Я даже приветствовал ее: в таком муравейнике на тебя не обратят особого внимания. Была только одна проблема, по-турецки я не очень. На уровне "Гитлер капут".
«Поэтому, если будешь мямлить да озираться, тут тебя и засекут, приятель», - горестно подумал я.
Так что я уверенно разыгрывал роль здешнего завсегдатая.
Все бы было хорошо, но мой конь выбился из сил, а я не знал безопасного пути, хотя и заехал в приграничную полосу, где кишели турецкие отряды. Вот я и налетел на посты аскеров. Или "милиции Исламие". Мне что-то закричали по-турецки, но я резко двинул в обход.
Зачем дразнить гусей? Будучи беглецом от шариатского закона, я справедливо считал теперь каждого встречного своим врагом и преследователем. Но турки без раздумий начали стрелять. Пуля зацепила моего коня в заднюю ляжку, животное захромало. Хуже всего, что при этом отряде нашлось несколько всадников, которые тут же азартно ринулись за мной в погоню.
За первым же холмом, так как лошадь моя совсем выдохлась, и не могла развить мало-мальски приличную скорость, я свернул с дороги и забился в гущу кустарника. Положил лошадь и сам лег на землю.
Всадники быстро приближались. Вскоре они очутились на одном уровне с моим укрытием, и так близко, что мне слышны были скрип седел и позвякивание шпор.
— Гыр-тыр-быр-хыр, — что-то произнес один из преследователей.
— Гар-тар-бар-пар, — ответил другой.
Турецкие конники, или отряд местных жителей в погоне за беглецом! Это неожиданное открытие заставило меня вздрогнуть. Я затаил дыхание, сцепил зубы и успокаивающим жестом положил ладонь на шею коня.
Внезапно я заметил, что всадники остановились и, понизив голоса, переговариваются между собой. Сквозь кусты я даже различал их темные силуэты, собравшиеся в тесную группу. Этакие персонажи семейки Адамс. Что могло их заставить так подозрительно остановиться?
Игра нервов, похожая на кошмарный сон: такие вещи в обычной жизни не случаются.
Снова раздались какие-то голоса и беседа, похожая на рычание голодных собак. Похоже, они собрались осмотреть дорогу, в том месте где мой конь с нее свернул. Хреново!
До меня донеслось звяканье шпор о стальные стремена и тупой стук о землю сапог спрыгнувшего с седла мужчины. Последовало короткое молчание, прерванное вскоре громким возбужденным восклицанием. Мое укрытие явно обнаружено.
Гори оно огнем! Я больше не медлил ни секунды. Сел, поднял и пришпорил бедного коня и направил его прямо в заросли. С дороги послышались возгласы, крики, затем выстрелы. Пуля свистнула у самого уха; задев за ветку, она понеслась дальше со своеобразным поющим гудением. Выстрелы и близость пролетевшего мимо свинца возбудили во мне живой и горячий протест, возросший до уровня почти неуправляемой страсти.
Я добавил щепоть свежего пороха на полку своего пистолета и тоже выстрелил. Может кого и зацепил, из всадников ломанувших за мной в заросли. По крайне мере, они остановились. Соскочили с седел и начали стрелять в ответ. К сожалению, из ружей.
Когда я снова развернул коня, и в тот же миг грохнул роковой ружейный выстрел. Пуля попала мне в левое предплечье и, как мне показалось, задела кость, потому что рука сразу безвольно повисла, выпустив повод. Испуганная лошадь рванулась вперед. Еще одна пуля просвистела мимо. Затем поворот дороги спас меня от верной гибели. Быстроногий конь, словно ветер, понес меня с длинного пологого холма.
Я не спешил обернуться. Я уже знал, чего следует ожидать. Главной же моей заботой в данную минуту была раненая рука. Я убедился в том, что кость, к счастью, осталась цела, но сама рана, нанесенная мягкой свинцовой пулей, достаточно крупного калибра, была исключительно опасной. Кровь текла из нее струей. Предоставив лошадь на время самой себе, я оторвал рукав и обмотал его вокруг раны и с помощью зубов и здоровой руки туго затянул. Затем я обернулся через плечо назад.
Число моих преследователей заметно прибыло. Всадники подняли целую тучу пыли на дороге, ведущей вниз с холма. Все новые и новые кавалеристы, привлеченные стрельбой,
