Он не помнил, сколько времени провел так, то забываясь коротким сном, наполненным кошмарами, то снова приходя в себя. Сначала он пытался звать — но никто не откликался. Кормить его не было нужды — все нужные вещества поступали в тело через специальные, прикрепленные к нему трубки. Учитывая особенности тела иршасов, в туалетных комнатах, как таковых, нужды не было, но от этого он чувствовал себя не менее мерзко… Слишком грязным, слишком униженным и растоптанным. Даже если бы захотел, он не мог бы ни сопротивляться, ни колдовать, теперь даже кричать не мог — спустя десятую попытку вызвать таким образом хоть кого-то — даже палача — появился полуседой иршас с поблекшей чешуей — видимо, место было не самое благоприятное для работы — и все также не говоря ни слова вставил в рот распорку, не дающую кричать — только тихо шипеть, вспыхивая от неслыханного унижения.
Ненависть — вот то единственное чувство, что владело им спустя бесконечность одиночества. Она давала силы не сойти с ума от отчаянья. Проваливаясь в очередную черную бездну сна, он все чаще начал разговаривать с окружающей его темнотой, чувствуя, как оттуда следят чьи-то внимательные, холодные глаза — или он уже свихнулся и это только казалось? Впрочем, это было неважно. Это стылое чувство обреченности казалось знакомым, а темнота — родным убежищем. Словно все это уже было когда-то. И отчаянье, и боль, и… смерть. Он не сдался, нет, но ждал её почти с облегчением. Он знал, что во всем виноват сам.
«Знаешь, я только об одном жалею — Кио усмехнулся, скаля клыки и свертывая хвост клубком — здесь, во тьме, он был совершенно свободен, — что Рин-э обо всем этом подумает. Ей и так тяжело приходится, карри Илшиарден не может сейчас ей помочь, а Лэи сама вынуждена быть настороже. После того, как она сбежала в лес, и вызвала Повелителя фэйри, знатный скандал разгорелся… в узких, конечно, кругах. Только обвинить её даже и не в чем. Да, покинула самовольно академию, но опять-таки по уставу отлучиться к родственнику она имеет право. А повелитель теперь её кровный отец… как же дан Палач и наследник бесились… — улыбнулся слабо в ответ на смешок темноты. — я бы хотел сказать сестренке, как сильно она мне дорога, хотел бы предупредить. Мы всегда думаем, что у нас много времени, а потом вдруг его больше не остается, да? Должно быть, тебе смешно меня слушать, но я бы многое отдал, чтобы все изменить»…
— Правда? — холодный едва слышный шепот разнесся в пустоте неожиданно громким эхом, заставляя вздрогнуть и взвиться вверх, скаля клыки.
— Ты мне не скалься, не напугаешь, перерожденный! Ответь, ты готов заплатить цену за то, чтобы восторжествовала Справедливость? — последнее слово словно подчеркнули интонацией, выделяя, — ведь ты знаешь уже свой приговор.
— Понимаю, тан…
Смешок. Невидимок касание — будто ветер гладит по лицу, скользя по волосам.
— Клянусь сутью божественной, что не потребую от тебя ничего, противоречащего твоим принципам.
Весомая клятва. Странный разговор. Проклятая надежда!
— Так вы…
— Нет! Прямого вмешательства не будет… — чуть смягченно, — это не в моих силах, но тебе не стоит волноваться.
— Что вы имели в виду?.. — сотканная из тьмы перчатка легонько коснулась хвоста, щекоча.
— Тебе это вовсе не нужно знать, змееныш. Неведение для тебя — это благо.
Ответ ничем не хуже прочих. Снова игры, снова недомолвки, как же это надоело!
— Ещё узнаешь и успеешь пожалеть, глупый.
Он раскинулся, невольно подставляя чувствительную чешую под уже две умелые руки, надраивающие её до блеска, и блаженно шипел, прикрыв глаза. Хорошшо… спокойно…
Маг смерти расслабился, чувствуя, как очищается душа от грязи унижений — он начал проваливаться в сон, понимая, что его мягко заставляют замолчать, но все же не удержался от последнего вопроса:
— Кого же мне благодарить?
— Сестру справедливости, — звонкий хохот осыпался клочьями тьмы, накрывая разум блаженной пеленой.
На допрос Киоран явился полностью умиротворенным. Неясно, какое воздействие применила древняя богиня, но он очнулся совершенно здоровым, полным сил, спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Да, долго это состояние не продлилось — ведь по-прежнему был скован, лишен магии и беспомощен, но страх уже не застилал разум, хотя, увы, наяву можно было только мечтать о тех чувствах, что он испытывал во сне. Хвост отковали, позволив надеть широкий традиционный пояс на талию, но руки остались скованными, а вместо распорки между зубов на шее защелкнули противно леденящий ошейник. Будто не змей, а пес. Интересно, к кому же его поведут?
Конвоиры — два серебристо-серых иршаса с золотыми полосами по хребту и нашивками-браслетами стражи — с ним не разговаривали. Обвиненный в государственной измене (меньшее, судя по тому, как его упаковали, не предъявят) переставал существовать для обывателей. Пустое место. Ничтожество. Цыц, тоска! Лапы прочь, отчаянье!
Полупустая комната. Высокий столб напротив стола — с двумя горизонтальными перекладинами, куда приковывают руки и закрепляют цепочку так, что невозможно пошевелить головой. В реальности его чешуя грязная и тусклая, нет былого глубокого, иссине-черного оттенка, а золотые полосы на груди побледнели. Волосы под сеткой зверски чесались… вот сейчас как напустит им блох… Правда и юмор, и напускная храбрость помогли мало, когда он увидел обвинителя. Высокий, огромный иршас с покрытым вздувшимися шрамами лицом и холодными, мертвенно-синими глазами. Идаршасс дан Аранаш, генерал-майор, начальник отдела специальных расследований, личный вассал императора. Это дело не отдали ал-шаэ. Внутри все заледенело от презрительного взгляда одного из лучших умов Империи.
Яркий свет лампы-светляка ударил по глазам, заставляя щуриться, затекшие руки почти не ощущались, горло хрипело, но ему не давали отмолчаться, добивая раз за разом меткими, четкими вопросами.
— Вы были в районе Ильбе?
— Вы передавали планы перемещений императорской охраны?
— Вы были связаны с заговорщиками?
— Вы убивали дана Льирна?
— Вы насылали некромагические эманации?
Он не мог больше, не сдержался, понимая, что из-за защиты ментальный допрос невозможен, а потому он все-таки обречен. По собственной глупости.
— Да, да, Арташ вас побери! Да, я признаю, я виновен!
Он резко дернулся, зло шипя, раздвоенный язык тронул воздух, ощущая чувства собеседника.10ff63
— А теперь, раз вы довольны, уведите меня!
Силы закончились — разом, резко, так, что он почти осел на руки появившихся конвоиров.
Тяжелый взгляд обвинителя буквально пригвоздил к земле, заставляя задохнуться. Он же знал, что все так и будет, но почему же до сих пор так больно?
— Вас казнят через два дня, ваша вина доказана, Киоран.
Вот так, без приставки и имени рода. Преступник… — Обрежьте ему волосы, — равнодушное, теряется в диком отчаянном крике.
Нет ничего страшнее для мага, чем потерять основной источник своей силы, а для аристократа — знак своего положения и статуса.
«Будьте вы прокляты», — шепчут посеревшие губы, но никто не поймет, кого именно он проклинает.
Все наваливается разом, придавливая к земле, заставляя позорно дрожать от ощущения собственной ничтожности. Он сейчас не помнит обещаний, не имеет надежды, и когда острый кинжал ловко срезает слипшиеся от пота и грязи волосы осунувшаяся фигура молодого иршаса оседает на плиты тюрьмы без звука. На лице потерявшего сознание мага не было ни кровинки.
Столица, Ал-шаэ Нильяр
Мужчина отвернулся от прозрачной пленки экрана, бесстрастно отражающей потерявшего сознания от лишения источника магии преступника. Отрезать заговоренным кинжалом волосы — все равно, что скальп снять. Нильяр чуть сощурил глаза, стискивая клыки. Император ясно дал понять, что отстраняет его от этого дела в виду возможной предвзятости. Что тут расследовать? Преступник во всем сознался и будет наказан. И будь это кто-то иной, наследник сам бы безоговорочно поддержал отца.
