В фойе общежития чуть не попался на глаза Егору, но укрылся за широкой спиной в тяжелой собачьей шубе и прошмыгнул на второй этаж незамеченным.
И вот сейчас я умиротворенно смотрел на снежинки и думал, что вот и наступил новый год. Восемьдесят первый. Скоро уже зазвенит будильник, и нужно будет спешно бежать на троллейбус, второе — рабочий день. А после работы наконец-то состоится судьбоносная встреча насчет моего жилья.
Очень хотелось сесть и расписать цели на этот год, как я часто делал в прошлом, которое на самом деле будущее. Но я пока что гнал от себя эти идеи. Хотя бы потому, что сам праздник у меня оказался весьма символичным. Вместе с боем курантов мироздание как будто намекнуло, что пока я вот с этой всей темной историей, которая пока что в единую картинку не складывалась, не разберусь, этот удивительный мир моей советской мечты так и останется для меня как будто за стеклом.
Да что там! С самим собой-то можно было не миндальничать. И всякая эзотерика, вроде мироздания тут ни при чем. Если я не разберусь, меня прикончат. Те же самые люди, которые выкинули меня из окна. Возможно, это именно им Аня должна была передать, что все отменяется. В том, что Игорь звонил перед самым Новым годом именно Ане, я практически не сомневался. Раз однажды они меня уже убили, значит живой я представляю для них опасность, и они обязательно попробуют еще раз. Так что, Жан Михалыч, погоди пока строить грандиозные планы на светлое будущее.
У тебя его еще может и не быть.
— Ваня? — сонно пробормотала Анна из постели. — Сколько времени? Тебе уже пора на работу?
— Пять утра почти, — сказал я. — Так что еще час у нас точно есть...
«Гудит как улей родной завод...», — подумал я, просачиваясь через проходную. Как всегда я заходил вместе с рабочими. Для большинства обитателей административного корпуса рабочий день начинается в девять.
Обычных рабочих эти наши графики выходных дней не касались — станки пахали круглосуточно, стране нужны шины, отдыхать некогда. Впрочем, что-то мне подсказывает, но ночная смена в новогоднюю ночь не так чтобы и сильно перетрудилась. Даже захотелось будущий год встретить на заводе. Сделать репортаж из цехов и курилок о том, как ударно трудятся в новогоднюю ночь рабочие. Черт, вот почему мне раньше эта идея в голову не пришла? Сейчас бы как раз был бы готов отличный материал для статьи...
Я поднялся на свой этаж и увидел, что в сумраке пустого коридора кто-то стоит прямо напротив редакции. Опять Мишка?
Но нет, это оказался не Мишка, а совершенно незнакомый мужик. Я бы даже сказал, дедок. Если бы борода была чуть менее куцей, а волос на голове чуть побольше, то он был бы похож на упитанного, но побитого жизнью Деда Мороза. На лице его явственно отражались следы вчерашнего праздника, но был он уже в том возрасте, когда чтобы заполучить общую помятость и мешки под глазами, вовсе необязательно было всю ночь куролесить, запивать водку пивом и ложиться спать за час до звонка будильника.
— Ты что ли Мельников? — спросил он, придирчиво оглядев меня с головы до ног. Голос и выражение лица у него были такие, словно он с отличием закончил тайное высшее учебное заведение для всех советских вахтеров. И потом каждый год не забывал проходить курсы повышения квалификации. А, ну точно! То-то мне лицо его показалось смутно знакомым! Я же его довольно часто вижу. Он то в Бюро пропусков, то на вахте в проходной маячит. Пропуски то выписывает, то проверяет.
— Так точно, товарищ вахтер! — отчеканил я. Спать мне хотелось, конечно, нещадно. Но настроение было настолько благодушное, что ни одна кислая рожа не в состоянии его испортить. Даже если сейчас из-за двери на меня выскочит жирная туша нашего парторга, не расстроюсь. Опасные заявления, конечно, но вслух я ничего подобного не произносил. Как-то не хотелось заигрывать с мирозданием, которое ох как любит в таких ситуациях отвечать: «Окей, парень, вызов принят!» — С Новым годом кстати!
— Ты в следующий раз для своей почты ящик вешай! — сварливо проговорил вахтер. Степень моего «ага, вспомнил этого дядьку» оказалась не настолько высокой, чтобы еще и имя мне подсказать. — А то мне всю ночь бабы письма для тебя оставляли. И со вчера еще осталось. Целый мешок набрался, вот!
Он потряс полотняным мешком, на котором с одного боку маячили крупные неровные буквы и следы от сургуча. Хм, а неслучайно я подумал про сходство с Дедом Морозом, когда его увидел!
— Виноват, товарищ вахтер! — радостно отчеканил я. — Сегодня же исправлюсь! Хотите чаю?
— Некогда мне тут чаи с тобой гонять, — пробурчал он. — Мне домой давно пора, а я тут почтальоном работаю!
— У нас овсяное печенье есть! — похвастался я, заглянув за занавеску. — Прошлогоднее, правда, но чем богаты...
— Ты вместо того, чтобы лясы точить, почту свою забери лучше! — вахтер сунул мне в руки мешок. — А мешок верни! А то не напасешься на вас!
Мешок был явно из тех, что на почте надевают поверх посылок. А полустершиеся буквы — это адрес. Ну да, какой Дед Мороз, такой и мешок.
Правда, подарок очень уж хорош. И очень своевременно...
Я двинулся к столу Антонины Иосифовны, походя включил селектор, и выгреб из мешка письма. Некоторые были в конвертах, некоторые свернуты «фронтовым» треугольником, некоторые просто выглядели как двойной тетрадный листик, свернутый вчетверо.
— Вы в следующий раз не трудитесь, — сказал я. — Ящик мы, конечно, сделаем, но пока его нет, я буду сам заходить и почту забирать. Вот, держите ваш мешок. Спасибо вам огромное за труды!
— Спасибо в стакане не булькает, — пробормотал он, рачительно сворачивая тряпичные мешок и засовывая его в карман коричневого, под цвет характера, пиджака.
— Предложение насчет чая все еще в силе! — широко улыбнулся я. На что вахтер поджал губы с таким видом, будто я ему предложил испить крови невинно убиенных младенцев. Чай, еще бы, придумаю тоже!
Селекторное совещание вышло куцым. Половины участников предсказуемо на рабочем месте не оказалось. По очень уважительным причинам, разумеется. Так что директор сухо упомянул какой-то ночной инцидент, но вдаваться в подробности не стал, потому что произошло это «что-то» в подготовительном цехе, а его начальник как раз и не присутствовал. Так что разбирательство было перенесено на понедельник. Я посмотрел на часы. Семь минут. Да уж, в рекордные сроки уложились сегодня!
Выключил селектор и принялся разбирать почту.
Нет, я конечно ожидал, что будет некоторый общественный резонанс. Но писем пришло реально много. Общим числом сто двадцать три. Ничего себе!
Я распечатал первое. Крупный неровный почерк, написано с ошибками, зато от души. Бесхитростная история о переезде из деревни в город, как быстро выскочила замуж, а сейчас муж пьет, а она пластается сверхурочно, и еще успевает готовить всем домашним и порядок поддерживать, потому что у мужа мама старенькая, да и своих двоих детей поднимать надо.
Еще письмо. От решительной разведенки. Известное дело — алименты не платит, с детьми не сидит, крутишься, как белка в колесе, а что делать? Надо жить, дочка в третий класс пошла, сын еще в детском саду. Спасибо, дорогая редакция, что хоть душу вам излить можно!
Третье письмо. Четвертое. Пятое. И на каждой странице, в каждой строчке — обычная и обыденная жизненная драма.
— Что это ты такой счастливый? — раздался внезапно веселый голос Даши. — Хорошо Новый год отметил? Ой, что это у тебя?
— Это мне с утра Дед Мороз подарок принес, — усмехнулся я. — Это, Дашенька, моя индульгенция. Знаешь такое слово?
— Иваааан! — с упреком протянула она. — Ну за кого ты меня принимаешь?! Я же все-таки факультет журналистики кончалаа, а не вечернюю школу! Индульгенцию выдавали священники, чтобы освободить своих прихвостней от наказания за совершенные преступления. А ты что, преступление совершил?
— Не то, чтобы, — я подмигнул. — Стакан воды вылил на не в меру разгоряченного товарища.
