— Говорят, что больше восьмидесяти тысяч, но я думаю, что врут. Уверена, что денег больше было. Слушай, а что если ты…
— Ты, Нина, даже близко ничего не думай, я к этому делу ни на шаг не подойду, поняла меня? Сиди на попе ровно, продолжай работать, еще будут у тебя шансы…
— Когда? Когда они будут?
— Я думаю, что в течении полугода что-то произойдет. Поэтому веди себя как мышка, а если тебя хоть в чем-то заподозрят, никого из твоей родни в живых не оставят, понимаешь ты?
— Да я то понимаю, только время идет, а ничего н меняется, ты какие-то копейки дал…
— Нина, не начинай, я деньги тебе буду давать по графику, и больше ты ни копейки не получишь.
— Да ладно, я вообще то соскучилась…
— Нина, ты извини, но я до сих пор не….
— Ты хныкать прекращай, ложись, я тебя лечить буду…
А сегодня я, подсвечивая в темноте фонариком, провел ревизию сумки в бабушкином погребке, а потом долго матерился, стараясь не сесть на подмороженную капусту или не задеть курткой ржавый и мокрый металл лестницы…Денег было много, очень много, гораздо больше, чем заявили официально. Очень много места в сумке занимали солидные зеленоватые пятидесяти рублевые купюры, которые я никак не успею поменять на оставшиеся до январского безумия января одна тысяча девятьсот девяносто первого года полтора месяца.
Здорово! Узнал? — в трубке радостно забубнил мой одногруппник, что подвизался работать младшим юристом в облздравотделе области: — Что звоню то — ты курсовую по административным органам сдал? То же нет? Да у меня тема тупая — «Роль исполнительных органов местных Советов в профилактике бытового пьянства и алкоголизма». Вот, даже ты задумался. Я что звоню? Мне бы статистические данные по фактом обморожения, связанным с пьянством получить…Думаешь? По районам есть данные? Отлично, копию снимешь? С меня коньяк, дорогой. Да, куда скажешь, туда и подъеду, мне просто срочно надо, сам знаешь, надо в конце декабря все сдать.
Иван Павлович Зеленцов был грубым и сложным человеком. Возможно причиной были потерянная на войне нога, возможно другие причины, но людей Иван Павлович не любил. Поэтому семья сделала все, чтобы одноногому ветераны государство выделило отдельную однокомнатную квартиру, со всеми удобствами. Соседей инвалид тоже не любил, поэтому с бабками из нашего дома он общался исключительно на матах. Любил Иван Павлович только рыбалку и все ритуалы, с ней связанные. А так, как ветеран мог себе позволить, то рыбалке дед посвящал большую часть своего времен, в сезон исчезая на недели. Вот и сейчас ветеран отсутствовал по месту прописки, пару дней назад уехав к своему знакомому на юг области. Ключи от квартиры по старинке прятались под коврик, потому как имелся печальный опыт утери ключиков где-то на бескрайних просторах искусственного моря, что располагалось южнее Города. Я прислушался, потом достал простенький длинный ключ и осторожно открыл дверь. Выставив на стол две бутылки водки и десятку за беспокойство, я выложил на старую клеенку справочник медицинских учреждений области и закрутил прозрачный диск телефонного аппарат.
Глава 23
Глава двадцать третья. Жажда.
Павел Громов.
— Здравствуйте! Районная больница? Областная молодежка беспокоит. Специальный корреспондент Митрофанов. Мне в облздраве сказали, что подробности можно у вас уточнить. Мы готовим серию статей о связи между пьянством и травматизмом. Вот у вас за прошлую неделю по цифрам облздрава поступило четверо с обморожениями разной степени тяжести. Подскажите, сколько из пострадавших было в состоянии опьянения? Все? Понятно. А характер травм и последствия можете подсказать? Даже ампутация. Понятно. А подскажите пожалуйста…
Прессу пока в нашей стране любили и с журналистами общались охотно. Поэтому через час я выяснил, что в медицинские учреждения трех районов области за интересующий меня период с обморожением ступни правой ноги поступил только один гражданин — житель села Отрадное Сизинского района. Как пояснил пострадавший при поступлении в больницу, во время зимней рыбалки на реке под ногами стал трещать лед. Рыбак подхватил имущество и побежал в сторону берега. Лет продолжал трещать, человек не заметил, как с правой ноги слетел и остался где-то в толще снега и валенок, а через несколько метров и портянка. Пять километров пострадавший бежал до своего дома, сутки лечился сам, но боль в ноге усиливалась, поэтому человек приехал в больницу. Гражданину был поставлен диагноз — вторая степень обморожения, а сегодня он выписывается. Из всех пострадавших за эти дни, поступивших с аналогичными диагнозами, лишь у этого человека травма не была связана с пьянством и алкоголизмом.
В паспортном столе Сизинского РОВД на мой запрос бросили лишь короткий взгляд и без волокиты сняли копии с карточки формы один на всех ранее судимых жителей села Отрадное. Я поблагодарил, спокойно сложил в папку пятнадцать копий бланков, отъехал сто метров от здания милиции, после чего не выдержал, и притерев машину у обочины, быстро достал из кипы нужную копию. Сомнений не было — с небольшой фотографии мне в глаза испуганно смотрел любитель оральных ласк — его своеобразное, узкое и вытянутое лицо трудно было спутать с другим. Гражданин Бобров Василий Семенович, ранее судимый за кражи государственного имущества (две ходки), был женат и работал скотником в совхозе «Путь коммунизма». Я посмотрел на время и понял, что успею заехать и в село Отрадное.
Село раскинулось на берегу реки, было большим и вполне процветающим. Возле ухоженных домов стояла техника, как совхозная, так и личная. Семья гражданина Боброва жила на улице Прибрежной, зады огородов выходили к небольшому сосняку, по которому мелькали цветастые шапочки детей, скользящих на лыжах, наверное, школьники откатывали задание на уроке физкультуры. Я медленно ехал по улице. У калитки дома Бобровых стояло две крепкие тетки в обязательных телогрейках и серых теплых платках, оживленно что-то обсуждая. Я проехал до конца улицы и вернулся на трассу по другой дороге — не хотелось, чтобы мой «пепелац» тут примелькался.
Плохой.
До места мы домчались за полчаса. Федор показывал дорогу и в предвкушении делился с нами, как он потратит тысячную премию, полученную за найденные гроши.
— Федя, уймись! — я не выдержал: — Почему ты думаешь, что деньги у этого кума Кири и почему их во время обыска не нашли?
— А ты в деревенском доме давно был? — лицо Федора стало очень язвительным: — там если спрячешь, то без хозяина хрен что найдешь. Мне парни, что на обыск ездили, рассказали, что там ни хрена не искали, надеялись этого кума, его кстати Кузьма зовут, расколоть, чтобы он им сам сказал, где деньги лежат. А там и подпол, и чердак, и сарайки, и свинарник с коровником, и на участке спрятать можно…
— А как мы войдем?
— Да ты не боись, скажем, что по старому постановлению можно дополнительно обыскивать. Вы будете в доме и где придется смотреть, а я за хозяйкой следить. Быть такого не может, чтобы она не знала, где деньги лежат. Сто процентов, она себя выдаст, если вы близко к деньгам будете, задергается.
Машина приткнулась к дому, вокруг которого теснились сарайки, пристройки, омшаники и прочая деревенская недвижимость. На двери белой краской была намалевана цифра «тридцать пять», а из трубы шел дымок.
— О, приехали, пошли пацаны — горячий, как уголек, Федор выскочил из салона и замолотил в крепкую дверь.
— Открывай хозяйка! Хозяйка!
Мы успели все собраться у входа в дом, когда за дверью раздались шаги и женский голос испуганно спросил:
— Кто это?
— Открывай, милиция! Уголовный розыск! Открывай.
Дверь распахнулась, Федор рванул вперед, но натолкнулся на перегородившую дорогу невысокую женщину с бледным, но решительным лицом.
— Какая милиция? Что случилось?
