— Это кто у вас такой умный в цеху сидит и такие вкусности сочиняет? И при этом до сих пор не сидит.
— Да знакомец ваш, Фролов.
— Да. этот может. Хотя немного необычно, что он в эту сторону поглядывает. Я думал, он по другой части.
— Юр, хорош доматываться до Сашки, скажи лучше — вот это всё может сработать?
— Я в железнодорожных раскладах не очень. Но звучит убедительно. С экономической точки зрения всё чисто. Мы покупаем товар, берем на приход, эксплуатируем внутри завода. Другое наше имущество регистрируем и пускаем на сеть, потому что оно высвободилось с внутризаводских перевозок. Сколько купили старья, столько же вывели с завода. Нормальная тема. Одно не понятно.
— Что опять?
— Почему мы до этого не додумались?
— Может, опыта работы на железке не хватило? Ты сколько в МПС оттрубил?
— Да пошли вы! Прорабатывайте, у моей службы возражений нет.
Сам виновник новой активности, в данном случае слово «виновник» можно было использовать в прямом значении, абсолютно не переживал по этому поводу. Что ему не нравилось более всего в работе, так это рутина. Понятая, переосмысленная и выправленная под себя служба эксплуатации теперь наносила всё меньше внезапных ударов и проблем. Пётр осознал, что ему стало не хватать движухи и драйва, как стало модно говорить теперь. Страна всё глубже погружалась в новую реальность, оставалось надеяться, что она не захлебнется и в этом варианте Бытия. Новые словечки, новые машины, пусть в большинстве старые, новые отношения между людьми и сообществами. Пистолет под мышкой постоянно напоминал о новизне и неумолимости прогресса в обществе. Насчет неумолимости было особенно актуально, снимать кобуру желание не возникало.
Сказать, что на улицах прямо разгул преступности и беспредел, было нельзя. Во всяком случае память подкидывала информацию, что в другой реальности всё гораздо хуже. КГБ покусывал милицию, чтоб они окончательно не срослись с криминалом, милиция покусывала бандитов, чтоб не грабили всех подряд. Бандиты ходили в коридоре возможностей, ища тех, кого грабить можно и при этом экономически выгодно. Стал актуален грустный анекдот о том, что нельзя разбогатеть, грабя народ: мол с народа нечего взять. Вот и наш герой решил, что ничего он не должен бывшим коллегам, сейчас он играет за другую команду. За это ему и платят, честно говоря.
И таких перебежчиков в его команде было не так, чтобы совсем мало. Одним из начальников смены в цехе работал старый знакомый Петра бывший дежурный по Тульскому Отделению с очень тульской фамилией Токарев. То есть раньше он был старшим смены поездных диспетчеров, а теперь старшим смены железнодорожного цеха. Опытного и умного специалиста с железки выгнали за пьянку. А на Чермете подобрали, обогрели и приставили к делу. Человек осознал и воспользовался данным ему вторым шансом. А вторым встреченным на заводе старым знакомым был Володька Богомазов. Такой же бывший старший диспетчер, слетевший со своего места за ту же пьянку, на заводе по непонятной причине работал составителем поездов. Фролов планировал присмотреться и или уволить его, или поднять в диспетчеры. Оставалось понять, завязал приятель или продолжает катиться по наклонной плоскости. Разговор с глазу на глаз, имевший место тогда, ясности в ситуацию не внёс. Тем более, что поводом для этого был сход вагонов на стрелке по вине этого самого Богомазова. А еще через полгода Владимир был уволен. Та же самая причина, та же пагубная страсть к спиртному в рабочее время. Рассказ о том, что у бывшего диспетчера жена болеет туберкулезом, а дочь беременна, не помог. Всё та же четкая схема в голове Фролова «Лучше он останется без работы сейчас, чем без ног потом» не давала ему прощать пьяниц на рельсах.
«Что ж за жизнь такая? — спрашивал он порой у себя, почему я должен выгонять с работы своих знакомых и приятелей?» На самом деле, ответ он знал. Нельзя требовать на работе от подчиненных по-разному, основываясь на личных чувствах. «Закон суров, но это закон» — так говорили древние римляне, так считал Пётр. Кстати, его имя в переводе с греческого означает камень. Случайно ли? Да вообще, случайно ли он стал тем, чем стал? Или кем стал? А кем был? Можно ли считать его человеком в классическом смысле этого слова с его винегретом в башке? Большую часть времени Пётр старался не задавать себе такие вопросы, чтоб не искать неудобные для себя ответы. Лучше принять себя таким, какой ты есть. Вообще, не факт, что в мире больше нет кого-то с подобным блюдом под костями черепа. Не зря же шизофрения считается достаточно распространенным психическим заболеванием.
Глава 23 Будущее
Схему с покупкой вагонов, исключенных из инвентарного парка, то есть списанных, если говорить нормальным языком, было решено не откладывать. Поскольку была большая вероятность, что потом Чермету достанутся вагоны на совсем уж изношенных колесах. Они, конечно, стальные, но рельсы у нас тоже не из хлеба выпекают. За срок своей службы обод колесной пары стачивается с толщины в семьдесят миллиметров до двадцати. Практически как резиновая покрышка. Вот только после этого сдавать в утиль приходится не покрышку, а всю колесную пару. Многочисленные замечательные эксперименты и даже как бы отработанные технологии так и не стали массовыми. Сплошь и рядом наплавленные слои стали периодически отваливались, создавая аварийную ситуацию.
Так что, хочешь вкусных почти живых вагонов по цене лома — поспешай, да еще подмажь кого надо. Кем надо в нашем случае стали некие ответственные товарищи из Отделения дороги и вполне конкретные работники вагонного депо, помогавшие отобрать самые приличные вагоны из числа тех, которые были поставлены в отстой до лучших времен. А вагонов таких оказалось неожиданно много. Всё, что докатывалось до капитального ремонта или требовало замены дорогостоящих узлов, сейчас отставлялось в запас МПС. Но выглядел этот запас скорее как кладбище.
Впервые увидев пути, забитые мертвыми вагонами, ржавыми и с уныло провисшими люками, Фролов вдруг понял, что его новая миссия сравни труду некроманта. Поднятие нежити, наделение её псевдожизнью, чтобы ожившие мертвецы могли поработать на благо нового хозяина. Прогуливающийся рядом с ним под осенним таким же беспросветным дождем Андрей Дорохин, начальник вагонной службы Чермета, тянул на одной ноте:
— Ну чего тут смотреть, ну мусор же один. Мы потом устанем восстанавливать это барахло. Запчастей же не напасёшься. Да кто это вообще придумал…
— Я придумал.
— А, тогда понятно. Вечно от тебя головная боль. Когда тебя уже уберут куда-нибудь.
— А куда меня должны убрать? И, кстати, когда?
— Да хоть сейчас, да хоть куда. Пусть хоть в производственный отдел заберут, раз ты такой умный.
Дорохин стал главным вагонником Чермета, придя с железки, где он работал мастером вагонного депо. Должность серьёзная, но не так, чтоб очень. Пётр вообще удивлялся с того кадрового винегрета, который творился вокруг него. Кто принимал кадровые решения, по каким соображениям? Такое складывалось ощущение, что серьёзным участком дали поиграться человеку, ранее никогда не работавшему на большом предприятии. Снова в голове всплыла поговорка времен царизма «Умных много, верных мало». Нахрен новым феодалам умные не нужны. Впрочем, в советские времена подход был таким же. Сначала на должности управленцев ставили преданных делу ленинизма, потом преданных лично кому-то. Никто из власть предержащих не боялся провалить дело, всяк боялся быть преданым недостаточно преданными подчиненными и соратниками. Такой вот грустный каламбур.
— Так что ты, Андрей, говоришь, эти вагоны хуже наших внутризаводских?
— Нет, лучше. Но Лузгин про новые вагоны говорил, вот их и надо покупать.
— Ага, а цены ты на новые видел?
— Нет.
— Вот в том и дело. Этот хлам в десять раз дешевле нового вагона, вложить немного, он еще десяток лет походит. А там или Чермет в горе будет, или уже никакие вагоны ему не понадобятся.
