Последний, добродушный и сияющий улыбкой мужик, хлопнул в ладоши, увидев нас и приглашающе замахал рукой, воскликнув:
— Ну наконец-то!
Только один из наших сопровождающих сел за стол, другой технично слился, исчезнув за тяжелыми портьерами, скрывающими проход к уборным. Ну и моя «дама» еле отпустила мою руку, но уселась рядом, вызвав неожиданно живой интерес у жизнерадостного игрока:
— Мадемуазель, — он приветственно кивнул и поднял свой стакан, чуть не выплеснув янтарное содержимое на ткань стола.
Я поправил сползающие закатанные рукава и нагло поставил локти на борта, с усмешкой оглядев всех и остановив взгляд на крупье. Невозмутимый тощий мужик, затянутый в фирменную одежду смотрел на меня испытующе.
— Ну и чё тут за игра? — хмыкнул я, мысленно тяжко вздохнув.
Самая моя нелюбимая роль, но что не сделаешь ради спасения святого. У крупье дернулась щека, но спокойное выражение лица он умудрился сохранить.
— Холдем, господа, — адресовал он свой ответ мне и Герману, который тоже заинтересованно уставился на него.
— Ааа, — скучающе протянул я. — Ну тогда подай мне чего покрепче. А тебе, сиятельство? — повернулся я к графу.
— Фу, — сморщился оракул. — Шампанского! Лучшего!
Мишель дернула меня за рукав и я посмотрел на неё, словно забыл про её существование. Махнул рукой и разрешил:
— И даме всё, что она пожелает.
Чего там желала пенсионерка любовного промысла, я не слушал. Задумался о стратегии. Нам придется гульнуть на очень широкую ногу. И переживал я не за себя. Ещё на пирушке по поводу сожжения ганзейского острова, то есть его спасения, я понял, что моя родовая устойчивость к дурманам имеет ещё один нюанс. А именно неспособность сильно опьянеть.
Так что я роль злоупотребляющего юнца мог выполнять без особых последствий. А вот Герман нет. Пусть он и клялся мне, когда мы обговаривали детали этой операции, что умеет пить так, чтобы простоять всю ночь и удовлетворить небольшой гарем. И вот бахвалился он или нет, предстояло выяснить сейчас.
Игра началась, как обычно, разогревом и низкими ставками. Игроки изучали друг друга и осторожничали, официанты подносили напитки, чтобы никто не сидел с пустыми руками. Зал закрыли и воздух наполнялся дымом и ароматами парфюма и дорогого алкоголя.
Первым ретировался князь Меньшиков. Он бросал на меня затравленные взгляды и в итоге не выдержал, откланявшись и пожелав всем удачи. Как бы мне не хотелось отвести его в сторонку на разговор, из-за стола я уйти уже не мог.
Постепенно, раздача за раздачей, напиток за напитком, атмосфера накалялась. Парню его черные очки совершенно не помогали, потому что он выдавал себя, слегка поджимая губы. Улыбчивый мужик вообще не скрывал своих переживаний. Только женщину было сложно раскусить, ей было всё равно на любые комбинации, оказывающиеся в руках.
Герман громко вздыхал, вскрикивал и даже хлопал по столу, изображая весь спектр эмоций. Шулер весьма недурно отыгрывал, в нужные моменты выдавая себя едва заметным перестуком пальцев.
Ну а мне приходилось считывать всех, чтобы не выигрывать. Тяжелая же работа у этих разводил. После того, как я скинул каре и моя жаба с громким хлопком лопнула на десяток маленьких жаб, я даже поморщился. Благо остальные это списали как раз на мой проигрыш.
Ещё я был вынужден постоянно следить за любопытным носом Мишель, «случайно» показывая только проигрышные карты и позволяя постепенно выводить себя из игры.
Так как моя роль была придурка настоящего, а Германа — воодушевленного, его и вели к мнимой победе. Оставлять нас двоих за столом было бы глупо. Я проигрывал, злился напоказ и налегал на прохладительное. В котором с каждым разом было всё меньше льда.
Граф, выигрывавший партию за партией, приходил в противоположное состоянии, уже без стеснений опрокидывая в себя бокал за бокалом и засовывая фишки в декольте Мишель.
— Ах, значит в любви мне сегодня определенно не повезет! — картинно печально заявлял он, бросая такие взгляды на парня, что тот поперхнулся и уронил свои очки.
Я чувствовал, как бежит время, но наручные часы оставил вместе со своими вещами у Шепарда. В таких местах смотреть на них было не принято. Как и в принципе их иметь.
— Выхожу, — я бросил карты на стол и они рассыпались веером.
Тянул до последнего, пока не увидел почти неприкрытую радость в глазах «нашего» жулика. Бренчащая золотым запасом небольшой страны женщина уже ушла. Сдался и жизнерадостный мужик, с сожалением покрутив одну оставшуюся фишку между пальцев.
Оракул посочувствовал мне и объявил, что намерен продолжить и оставить тут всех без штанов. При этом снова глядя на паренька в очках. Отличный способ деморализовать противника.
Мне позволили остаться и наблюдать, но предупредили, что вмешиваться нельзя. На что я чуть отсел, велел принести добавки и даже приобнял Мишель, отчего жрица вспомнила свои должностные обязанности и схватилась за моё бедро, призывно дыхнув на меня чем-то сладким. В её бокале плескалось нечто ярко-розового цвета и пахло перебродившим фруктовым садом.
— Может уйдем отсюда, милый? — прошептала она мне, колыхнув грудью в декольте.
— Мадемуазель, — пьяно разоткровенничался я. — Увы, не смогу вас осчастливить. Моя работа лишила меня такой возможности.
— Ты дал обет? — разочарованно спросила она, но руку не убрала, а наоборот, положила повыше.
— Нет, демон откусил, — я почти пустил скупую слезу, грустно вздохнув.
— Совсем? — в мертвых глазах первый раз за вечер появилось что-то живое.
Я кивнул так резко, что расплескал часть напитка на брюки, Мишель принялась вытирать, так и норовя убедиться в моем заявлении. Так что мы какое-то время играли в перехват рук, а потом она уточнила:
— Совсем-совсем?
Да ёмаё, женщина, что в слове «совсем» может быть неопределенного? Вот вроде опытная, сразу заметно, но образ мышления туда же… Видимо, посмотрел я в ответ как-то очень говоряще, так что жрица решительно кивнула и щелкнула пальцами, подзывая официанта.
— Мальчик, давай-ка нам водочки, — хрипло распорядилась она.
Я закатил глаза. Не хватало мне ещё на тайной операции нажираться с видавшей лучшие времена блудницей, провожая в последний путь то, с чем у меня как раз был полный порядок. Но я подумал о Германе и сразу погрустнело соответствующе ситуации.
И, пока Мишель патриотично накачивалась огненной водой, искренне сочувствуя и рассказывая мне жуткие истории из своей жизни, Германа разводили, как котенка. Даже мне поминальное пойло слегка ударило в голову, а граф так совсем поплыл.
Ситуация выходила из под контроля, но к этому я был готов. Морально. Так что в момент апофеоза наступил апофигей.
— Мошенники! — возвопил Герман, вскакивая и гипнотизирующе шатаясь.
Как и было задумано, по забавному стечению обстоятельств, всеми участниками игры, граф проигрался в пух и прах. Пошел ва-банк, поставив честное благородное слово.
Я едва сдержал довольную улыбку.
Но тоже разгневанно вскочил, уронив на пол Мишель, которая уже успела устроиться на моих коленях и отчего-то плакала. Суть нашего разговора, а точнее её исповеди, я потерял почти сразу, сосредоточившись на происходящей за столом развязке.
— Вы! — разошелся оракул, погбраговел и тряс рукой с вытянутым указательным пальцем, обводя всех присутствующих, включая меня. — Вздумали обмануть служителя богов! Да я вам… Да я вас…
Надолго воздуха в легких адепта не хватило и он рухнул обратно в кресло, шумно вздохнув. Крупье прищурился, бросил быстрый взгляд на шулера и едва заметно кивнул.
— Ваше сиятельство, — он укоризненно покачал головой. — Наше заведение гарантирует прозрачность и честность проводимых мероприятий. Мадам Павлова…
— Да я вашу мадам в…
Тут то я и понял, что граф не притворяется, а действительно перебрал с игристым… Мишель так и валялась на полу, пьяно мыча, Герман с жаром рассказывал совершенно фантастические вещи, которые проделывал с хозяйкой заведения, крупье наливался краской, а я вздохнул.
