— Простите, товарищ сержант государственной безопасности, не пойму, о чем речь. — Выглядел я в этот момент реально искренне.
Еще и попутно пытался в башке прокрутить все тренировки, которых прошло не так уж много. Что я, блин, ляпнул? Вроде все нормально должно быть.
— Скажи мне, Реутов, что за слово такое, интересное — джеб? Я, конечно, в боксе не силен… Но… Прямой левой знаю. Крюк… А вот джеб… Слово-то не наше. Совсем не наше. Буржуйское слово. Они его используют. Я даже сегодня специально уточнил кое у кого. Подумал, вот странные дела творятся. Реутов знает, а я — нет.
В первую секунду меня прострелило от макушки до пяток. Во вторую секунду, пока Шипко блистал сарказмом, я принялся лихорадочно соображать. Что сказать-то⁈ Твою мать… Сказать-то что? Он ведь реально прав. Какой, на хрен, джеб может быть в Советском Союзе? Вот я лошара…
Но данный термин использовался лишь один раз. Потом вообще старался говорить простым, понятным языком, чтоб детдомовцы быстрее вкуривали, чего именно от них хотят. А использовался на первом занятии, когда я объяснял Бернесу «бой с тенью». Опять Бернес… Хреново…
— Ну? Что глазами хлопаешь? — Шипко уставился на меня с выражением ожидания на лице.
— Дык не мешал, пока Вы закончите. Старших перебивать некрасиво. А по поводу слова… Черт его знает. Даже ответить ничего не могу. Помню, парень тот в детском доме так назвал. Мне-то и невдомёк, наше оно, не наше. Я думал, правильное. В голове отложилось, потому что простое. Как удар. Джеб… И звучит красиво. Сами понимаете, товарищи мои не сразу новые обстоятельства приняли. Надо было впечатление произвести на них серьезное. Вот и воспользовался. А так… Даже не помню, по совести сказать, в какой ситуации его впервые услышал. Вернее, ситуацию помню. Как и говорил, о боксе речь шла. Подробности точно не назову. Мне кажется, тоже бахвальство это было со стороны парня.
— М-м-м-м…– Шипко вроде выглядел спокойным. Даже довольным. Либо просто очень хорошо притворялся.
Но я пока расслабляться не торопился. На самом деле, впаривая ему новую ложь, отталкивался чисто от своего восприятия. Поставил себя на место сержанта. Если бы мне вот такой Реутов начал четкие, логически идеальные оправдания приводить, я бы точно решил, берешет сволочь. Потому что на самом деле, буржуйский термин, как его Шипко назвал, можно было услышать только случайно. И в моем представлении на него пацан, не сведущий сильно в терминологии бокса, вряд ли обратил бы внимание. Красиво звучит? Да. Но не более того.
Поэтому я и дал Панасычу именно такой ответ. Мол, понятия не имею, но странного ничего не вижу. Лично мне бы это показалось гораздо правдоподобнее любых других вариантов.
— А парень этот откуда сам был родом? Не помнишь? Может, рассказывал о себе что-то? — Шипко по-прежнему не проявлял агрессии, с обвинениями не торопился.
Он словно реально интересовался лишь для уточнения информации, а не потому что заведомо записал меня в преступники. Да и в чем может быть преступление? Насчёт настоящего положения дел никто не догадается. Ибо это — фантастическая история. Человек из будущего проснулся в прошлом. Если только какую-нибудь шпионскую тему припишут? К тому же я сейчас нахожусь в секретной школе НКВД… Черт… Не очень хороший расклад получается.
— Да вроде город какой-то портовый… Море, говорит, у них там красивое. Теплое… Я еще завидовал ему ужасно. Представляете, жить на берегу моря… Да и люди опять же. Люди интересные. В порт какие только корабли не заходят…
— А… Ну, да… Ну, да… Вот и разобрались. — Панасыч с довольной улыбкой хлопнул меня по плечу. — Тут видишь, какая ситуация… Я как раз планировал доложить о случившемся. Но теперь думаю, овчинка выделки не стоит. Действительно, кого только не встретишь… Верно? Может, и парню твоему так же рассказали посторонние люди. Моряки, например. Насчёт Цыганкова все понятно. Будем заниматься. А теперь иди, давай. Устав чтоб от зубов…
— Есть! — Я с радостным энтузиазмом затряс башкой. — Про зубы помню. Побегу тогда.
Я развернулся и, не торопясь, пошел к бараку. Назад не смотрел. Старался выглядеть расслабленным.
Сейчас главное — внешним видом своего напряжения не выдать. Поверил ли мне Шипко? Да черт его знает. Очень надеюсь, что поверил. А вот главная проблема так и осталась. Крыса. Кто-то пришёл к Панасычу и рассказал о той тренировке. Более того, кто-то вообще заострил внимание на этом чертовом слове. Ходил несколько дней. Думал. А потом вчера, когда меня не было, настучал воспитателю. И пока что «кто-то» сильно похож на Бернеса.
Глава 22
Накал накаляется, напряжение напрягается и к чему это приведет, пока неясно
— Ну, что, граждане почти комсомольцы? Все готовы? — Лёнька поправил ворот белой рубашки, немного оттянув его, чтоб дышалось свободнее, и оглянулся с усмешкой на остальных.
Правда, усмешка у него вышла какая-то нервная. Лёньку будто перекосило сначала в одну сторону, а потом в другую. Плющит пацана со страшной силой, это — факт.
В спальне вообще наблюдалась нездоровая суета, и,можно сказать, легкий психоз. Я даже начал сомневаться, где именно сейчас нахожусь. В секретной школе разведчиков или в институте благородных девиц.
Причина для этой суеты была вполне понятна. Вернее, мне она, если честно, казалась надуманной, но я уже со своим ценным мнением не лез. Один черт мои аргументы здесь никому не интересны да и какая, в конце концов, разница.
Детдомовцы действительно отнеслись к предстоящему событию, словно к какому-то важному, чрезвычайно ответственному рубежу в их жизни. Поэтому практически все они натурально пребывали в легкой панике.
— Я готов! — Отозвался Корчагин. — Каждый день готов вступать в ряды комсомола хотя бы ради того, чтоб по утрам никуда не бежать, не ползти, не идти.
Тут не поспоришь. Сегодня впервые за все время нашего пребывания в школе мы обошлись без утренней физкультуры. Хотя… Если говорить откровенно, пробуждение вообще получилось достаточно странным.
Я, как обычно, вскочил, собираясь объявить подъем, слетел с кровати и… чуть не обосрался с перепугу. Честное слово. В полумраке, посреди комнаты, широко расставив ноги, замер Шипко. Как долбаный монумент. Он сложил руки за спиной и молча наблюдал за нами. Просто молча. Не двигаясь.
Воспитатель внимательно разглядывал каждого из детдомовцев по очереди. Такое ощущение, будто хотел увидеть какие-то особо выдающиеся моменты или пытался запечатлеть наши лица в своей памяти. Первая версия отдает дурью Шипко, ибо выдающегося в нас, конечно, до хрена, но все это он сто раз видел. За ночь ничего нового не выросло. Третий глаз ни у кого не открылся на лбу.
Вторая версия отдает романтическим настроением и моим потенциальным идиотизмом. Потому как подобных трогательных эмоций у Панасыча нет и быть не может. Когда мы расстанемся, а случится это только через год, мне кажется, он в ту же секунду наоборот постарается забыть детдомовцев и все, что с нами связано, как страшный сон.
— Твою ж мать!
Я выругался вслух от неожиданности. Ну, просто это реально выглядело очень странно. Я бы даже сказал, маниакально. А вот Панасыч продолжал изображать из себя статую. Даже не дёрнулся.
— Товарищ сержант государственной безопасности, что ж вы так пугаете⁈
Я плюхнулся обратно на кровать и посмотрел на часы. Может, побудку просрал? А сержант явился, дабы ввалить мне по первое число.
Да нет. Время еще нормально. Даже с запасом. На кой черт тут трется воспитатель? Всю неделю по утрам не появлялся. Я сам будил пацанов, сам проводил физкультминутку. Вернее физкультчас. Шипко приходил уже перед завтраком. Что, блин, за новости?
А что, если… Внутри меня закопошилась и начала робко поднимать голову паранойя. Сразу же возникло подозрение, вдруг это не первый визит Панасыча в нашу спальню ночью? Звучит, конечно… отвратительно. Я бы точно не хотел, чтоб какой-то мужик в темноте наблюдал, как я сплю. Особенно, если этот мужик носит форму сотрудника НКВД. Тут даже без всяких двузначнностей итак картина хреновая.
