У подножья холма начался извилистый ход сообщения, который вывел меня к передовой траншее.
Ко всем встречным я обращался с единственным вопросом — «Где найти штрафную роту», но внятного ответа я так и не услышал. Все кивали в сторону противника, на чьей стороне, на расстоянии примерно в три четверти версты, вставали, совсем не страшные издалека, султанчики взрывов.
— Господин поручик, не подскажите, где штрафная рота?
Офицер в новеньком британском френче и изношенных галифе, сидел на, поставленном стоймя, ящике и спокойно курил душистую папиросу, стильно держа бумажную гильзу между двух пальцев, затянутых в тонкую кожу перчатки.
Поручик оторвался от созерцания дымного колечка, после чего мотнул головой:
— Вон, за углом твои, уже строятся. Доложи офицеру, что ты прибыл, а то вновь под суд пойдешь.
Штрафную роту я увидал, как только завернул за угол траншеи. Около сотни солдат, густой толпой, лежало, сидело, стояло возле внешнего бруствера. За их спиной стоял молоденький подпоручик с серебряным свистком во рту, и наганом в руке, что напряженно смотрел куда-то в сторону тыла.
Толпу «штрафников» окружало два десятка солдат с нашивками «мертвая голова» на груди и рукавах, что сжимая винтовки, внимательно наблюдали за штрафной братией, как будто служебные собаки, ждущие команды «Фас!».
— Господин подпоручик, разрешите обратится, у меня приказ командира корпуса — Свистунова, Соколова, Никифорова, Алимова и Медведчука вернуть в тыл, так как приговор в отношении их отменен.
— Кто такой⁈ Какого черта⁈ — подпоручик, судя по белым глазам, был совсем не адекватен: — Встань в строй, кому сказал!
Штрафной народ у бруствера заволновался, «ударники» у меня за спиной крепче ухватились за винтовки, не сводя глаз с меня и «штрафников».
Н-да, видимо я не вовремя здесь появился и разговаривать со мной…
С хлопком, за нашими спинами, взметнулась вверх белая ракета, и подпоручик, надувая щеки, прерывисто засвистел в свой свисток.
Солдаты, с матами, полезли из окопа, за бруствер, выстраиваясь двумя неровными колоннами и проскальзывая через снятые секции проволочного заграждения.
— А ты что встал⁈ Вперед, вперед! — дергаясь всем телом, как припадочный, подпоручик надвигался на меня, тесня к брустверу и размахивая револьвером, по его бешенным глазам я видел, что еще немного, и он выстрелит, причем в меня, а сзади, опустив стволы винтовок, с нехорошими лицами приближались «ударники», выказывая готовность меня подсадить, причем штыками.
— Да чтоб вас всех! — я развернулся, и шустро полез из окопа, бросившись догонять солдат, которые, после преодоления линии колючей проволоки, на бегу перестраивались из колонн в редкую цепь, переходя на быстрый шаг. Я заметил, что несколько человек, бегущие компактной группой оглядываются на меня, стараясь замедлится, а через несколько мгновений в одном из этой группы я узнал Свистунова, неловко держащего винтовку подмышкой. Бешенный подпоручик, продолжая на бегу извлекать из своего свистка что-то невообразимое, обогнал меня, а сзади, метрах в пятидесяти за мной неторопливо двигалась цепь из двух десятков «ударников», строй которых замыкал тот самый поручик в перчатках, с папироской в оскаленных зубах, причем вооружен был поручик автоматом выделки моей мастерской.
— Здорово, мужики… — я догнал своих бойцов и пошел рядом с ними: — Немного я за вами не успел, привез приказ командира корпуса о вашем освобождении, так меня и слушать не стали, чуть не пристрелили.
Свистунов невесело сплюнул себе под ноги, после чего я забрал его винтовку, все равно после прошлогоднего фронтового ранения у него одна рука не работала, сунув ему свой «Браунинг» с запасной обоймой.
— Помнишь, как пользоваться?
— Справлюсь, если добежим… — над головой стали нежно посвистывать пули, сзади, метрах в ста от нас, взорвались пара австрийских гранат среднего калибра.
— Мужики, давайте поднажмем, а то артиллерией сейчас накроют.
Слева и справа от нас виднелись такие же редкие цепочки людей, идущих в атаку. Не знаю, кто нас поддерживал с флангов — такие же, как и мы, штрафники, или напротив, добровольцы ударники, но было штыков в этих цепочках, до обидного, мало.
По мере приближения к чернеющей впереди линии вражеских окопов, посвист пуль вокруг нас стал значительно гуще, а передвижение «штрафников» вперед сильно замедлилось. И, если бы не «бешенный подпоручик», что пинками и револьвером, подгонял стрелков, цепь давно бы уже залегла.
Подпоручик умер внезапно — шагнул и на середине шага споткнулся и лег ничком. Видимо он слишком много суетился и размахивал руками, за что был выцелен метким стрелком, которых у австрийцев тоже были в немаленьком количестве. Я поравнялся с лежащим на животе, лицом в траве, телом и машинально поднял отлетевший в сторону серебряный свисток на тонком кожаном шнурке, а заодно прибрал и револьвер, отрезав защитного цвета шнур ножом, который я сунул в голенище сапога.
Пулемет нас накрыл метров с трехсот — почему он так поздно начал стрелять, я не знаю, возможно, что не могли сыскать живого пулеметчика, но, в любом случае, дымящееся нагромождение бревен, что до прямого попадания русской трехдюймовки, был подобием дзота, украсился вспышками выстрелов, и «штрафники» снопами повалились на землю. С русских позиций на прикрытие заработала пара «Максимов», что заставило австрийский «шварцлозе» заткнутся.
— Вперед, в те воронки, бегом! — мы лежали в чистом поле, среди невысокой травы, единственным видимым укрытием для нас были небольшие воронки, в беспорядке темнеющие вдоль линии австрийских окопов.
В маленькую вороночку от фугасной гранаты русской «косы смерти», что не особо помогала во взломе вражеской обороны, мы со Свистуновым втиснулись вдвоем с огромным трудом, просто даже не знаю, каким образом. — Надо туда перебираться. — я пихнул плечом соседа, показывая большую воронку от чего-то тяжелого, куда мог забиться десяток человек: — А то у нас с тобой плечи и головы наружу торчат.
— Давай! — австрийский пулемет опять заткнулся, я рванул, уцепившись одной рукой за плечо соседа и, зигзагами, бросился вперед, забирая правее.
Австрияк ударил длинной очередью, когда нам оставалось всего пару шагов, и я прыгнул вперед, чувствуя, как за спиной поет воздух от приближающейся пулеметной очереди…
Еб…! — склон воронки выбил дух, лицо уткнулось в пахнущую химией землю, я поджал ноги, так как казалось, что ноги от колена торчат над обрезом воронки и медленно скатился на дно. Рядом со мной, согнувшись, лежал и скулил Свистунов, пытающийся дотянутся до своей ступни, а там… Меня передернуло — каблука и части подошвы на правом сапоге не было, а на месте пятки виднелось кровавое месиво.
— Сука! — я выдернул из кармана прорезиненный пакет с бинтами, засунул в дыру в на месте подошвы две ватно-марлевые подушечки, и примотал их бинтом, лишь бы не выпадали, после чего вздернул ноги Свистунова вверх, чтобы кровь не так сильно в ноги поступала.
— Лежи так, скоро санитары придут. — я сунул в руки бывшего унтера подобранный наган подпоручика и забирая свой «браунинг», ему все равно, а я к своему привык: — Лежи здесь, никуда не уходи, скоро помощь будет.
В воронку, матерясь, скатились еще двое, не из «штрафников». Я с трудом узнал в этих, перепачканных в глине, типах холеных ударников, один из которых был давешний поручик в перчатках.
Он тут же уселся на самое дно воронки, дрожавшими руками достал из кармана галифе портсигар и зажигалку и с наслаждением затянулся.
— Ну что, господа, какие наши дальнейшие действия?
Я на мгновение поднял голову над краем воронки, и тут-же спрятал ее обратно.
— До окопов шагов пятьдесят, прямо напротив нас секция заграждения разрушена, есть шанс дойти…
В это время недалеко от нас грохнул взрыв, затем другой, над головой проплыло облачко вонючего дыма.
— Австрияки гранаты бросают, хотят до нас добросить.
— Если здесь останемся, то рано или поздно, кто-то и добросит. — я пожал плечами. Для меня был только один путь — вперед. Назад, до наших окопов я
