Думал я всё это вяло, туго… По-хорошему нужно было выбираться к людям, ехать к врачу, но хотелось только одного — лечь и полежать. А какая хрен разница, где лежать — в палатке или дома на кровати? Правильно, тут, в палатке воздух чистый и нервничать никто не будет.
* * *
— Алло! Алло! Соломин? Это Белозор! — я стоял в телефонной будке и закидывал в щель таксофона одну монетку за другой.
Не денарии, конечно, закидывал — копейки.
— Чего орешь, Белозор? — его голос доносился до меня как через слой ваты.
— Контузило! Я нашел кое-что, очень важное! Слышишь?
— Это ты не слышишь, горе луковое! Я всё прекрасно слышу, меня-то не контузило!
— А? Что? В Лоев приезжай, — продолжал надрывать связки я. — В Ло-ев! Слышишь?
— Слышу, чтоб тебя! Тебя половина отдела слышит, чудо в перьях! Что ты там опять устроил?
— Подорвался! И нашел что-то! Но я живой, приезжай в Лоев, я у музея подожду столько, сколько надо!
— У Привалова отпрошусь — и приеду. Никуда не уходи!
— А? Да, буду тут, только за мороженым отойду!
— Белозор!
— А?
— Ты — настоящая заноза в заднице, знаешь?
— Что?
— Уши на что? Жди давай!
Орал я действительно громко, потому как скопившиеся у телефонной будки лоевчане смотрели на меня как на дебила. В общем-то, я на него и был похож: прическа, лицо и одежда мои пребывали в самом плачевном состоянии. Даже милиция подходила, но удостоверение журналиста их успокаивало, по крайней мере пока.
Я вышел из будки, и туда сразу же заскочила какая-то дебелая ушлая тетка: она сообразила, что я накидал денежек больше, чем проговорил, и решила пообщаться с кем-то на халяву. Но мне было в общем-то наплевать. Забдив на противоположном конце площади киоск "Белсаюздрук" — он же "Белсоюзпечать" и лоток с мороженым, я двинул туда.
— "Маяк" дубровицкий есть у вас? И "Прафсаюзны Час"? — никаких ошибок, по-белорусски "Профсоюзное Время".
— Чего орешь, ирод? — продавщицу аж перекосило.
Я забрал газеты и решил, что мороженое буду покупать молча. Там за прилавком стояла молодая худенькая девочка — может быть, студентка летом решила подработать, и кричать ей в лицо мне не улыбалось. А вот улыбаться — улыбалось! Надеясь, что после контузии у меня мимика в порядке, я пошел за эскимо.
* * *
— И что пишут? — гаркнул мне в самое ухо капитан, так что я подскочил с парапета и чуть не врезал ему газетой по роже.
— Чего орешь, ирод? — вспомнив фразу ларёчницы, вызверился я.
— Вот ты как заговорил! — Соломин усмехнулся, — Ваши документы, гражданин! Вид у вас больно подозрительный!
— Шутник, однако! Тащ капитан, я клад нашел. Килограмм на пять или десять серебра.
— Шо? — я обожал это выражение его лица.
Квадратные глаза в исполнении Соломина — это нечто. Как будто это его контузило, а не меня.
— А с мордой лица что? — спросил милиционер. — На чем ты там подорвался?
— Так хер его знает, тащ капитан! Явно что-то маломощное, иначе бы меня там на сотню маленьких медвежат размотало, и не было бы больше Геры Белозора… Я ж так и нашел те монеты — ямку для мусора копал, оно как жахнет, я в полном опупении, а потом смотрю — клад!
— Монеты?
— Монеты. Кувшин с монетами. Ну, я не разбивал его, так, парочку достал. Денарии византийские…
— Да хоть пипы суринамские! Ты ведь врешь как сивый мерин, Белозор.
— Вру, — согласился я, — Но как версия — пойдет. Я, как честный советский гражданин, намереваюсь сдать клад государству и получить свои двадцать пять процентов. Для этого мне нужен протокол, бумага какая-то, акт приема-передачи материальных ценностей — я понятия не имею, как это делается. Ты у нас милиционер.
— Та-а-ак… Ладно. Что намереваешься как гражданин, я понял. А как журналист Герман Белозор ты что намереваешься?
— Конечно — статью! И интервью с ведущим археологом области Богомольниковым! И письма во все инстанции — мол, как это мы летом сюда с истфака Гомельского университета экспедицию не пригласим?
Соломин снял фуражку и тяжко вздохнул?
— Скажи честно — там еще что-то есть?
— Ну, как тебе сказать… Ну, не знаю я точно. Но вроде как горшок-другой с гривнами и ювелиркой должны быть. Только нужны саперы..
— ..ять, — сказал Соломин.
* * *
Глава 23, в которой кто-то получает подарки, а кто-то по морде
Стельмах сидел прямо в моем кабинете и укоризненно смотрел мне в глаза.
— Мы тут готовим торжественное мероприятие, оформляем ему членство в БООР, идем на нарушение целой пачки нормативных документов… А он ищет клады. И совсем не вспоминает про старших товарищей, которым такое времяпрепровождение как бальзам на душу! — главный егерь поцокал языком. — А между прочим, мои егеря и минное дело изучали, с нами бы ты остался при бровях и ресницах! Ты уж учти в следующий раз, когда из-под земли будешь драгметаллы выколупывать, ладно?
Мне сразу стало как-то стыдно. Действительно — Ян Генрикович как раз был тем человеком, который и помочь бы смог, и болтать бы не стал. А Иванычи — и Бышик, и Пинчук — наверняка разбирались во взрывотехнике. Но как раз эти двое, кажется, с прошлым связи не разрывали, и наверняка скромные люди из мрачного здания на улице Калинина узнали бы о моих находках раньше, чем я успел бы сдать их в милицию.
— И что теперь? Не бывать мне счастливым обладателем охотничьего билета? Не держать мне в руках собственной двустволки? — с искренней тоской в голосе протянул я.
Оружие я любил, что уж тут. Покажите мне мужчину, которому не нравится оружие? Может, где-то они и есть, но я ни в той, ни в этой жизни таких диковинных экземпляров не встречал.
— Во-о-о-от! — широко улыбнулся Стельмах. — Я знал, что ты оценишь. Держи, распишись вот тут, тут и тут, и здесь тоже. И помни — заявление ты подавал вот тут написано какого числа, а комиссию проходил в Гомеле… Ага! Спасибо. Значит, через десять минут — в кабинете у Сергея Игоревича, будем тебя за спасение меня любимого в торжественной обстановке благодарить! Оденься поприличнее, и с лицом надо что-то придумать: будем делать фото!
Фото? Хо-хо! для фото у меня были сшитые Абрашей и Моней штаны-карго нейтрального песочного цвета, вполне функциональная рубашка, а не модное ныне пузырящееся при любом порыве ветра нечто, которое невозможно аккуратно заправить в брюки. Ну, и боты — куда без них. Гаврилица расстарался, в псевдо-"гарсингах" я чувствовал себя при ходьбе просто как на диване! Надеть костюм? Можно бы и костюм, но мода должна идти в массы! Знаю я, зачем им фоточки и заметка. Будет Стельмах в "Охоту и охотничье хозяйство" писать, в следующий выпуск — чтобы галочку ему поставили, жирную.
Пришлось сходить к Арине Петровне, чтобы она припудрила мне рожу: мелких царапин на ней было полно, и полумерами было не отделаться, на фото я казался бы то ли рябым, то ли прокаженным. А потом я заявился в кабинет к шефу в полном комплекте обновок, заработал его недовольный взгляд и оттопыренный большой палец от Старикова. А вот присутствие полковника Привалова было сюрпризом — я думал, после темы с кладом их от меня с души воротит.
Но — нет. Улыбался и даже руку мне пожал. Ян Генрикович Стельмах прочистил горло и сказал:
— Товарищи! Мы собрались здесь, чтобы в присутствии главного редактора и представителей коллектива любимой газеты всех Дубровчан, — он обвел жестом девчат, которые украшали собой скучное мероприятие, выстроившись в рядок у стеночки, набрал воздуха и продолжил: — Чтобы официально выразить вашему уникальному сотруднику, товарищу Белозору Герману Викторовичу, самую искреннюю благодарность за большой вклад в дело охраны природы и… Ну и за спасение главы районного отделения Белорусского общества охотников и рыболовов, то есть — меня, тоже. Рад сообщить, что мне выпала честь вручить Герману охотничий билет и принять его в наше братство стражей леса! А в качестве поощрения за активную жизненную позицию — выделить путевку на кабана!
