пару раз пела ему при мне хвалебные оды — о том, как Валицкий дружил с её отцом, как любил её мать, как уговорил Альбину учиться в горном институте, как помогал семье Нежиных. И ни словом не обмолвилась о том, что Роман Георгиевич насиловал и убивал женщин (или сегодня он всё же шёл на это впервые, наслушавшись бродивших среди горожан историй о «маньяке с молотком»?).
Я ненадолго включил фонарь — направил луч света на наручные часы. Дарья Степановна Кирова ушла полчаса назад. Не поинтересовался, где именно она жила. Но по моим прикидкам «скоро вернусь» — это не через час. Пора бы уже этому «скоро» случиться. Моё спокойствие заканчивалось: поддерживал его, из последних сил прогоняя панические мысли. Темнота, холод и мерзкий дождь (давивший на нервную систему ещё и монотонным постукиванием по будёновке) никак не помогали мне держать в узде эмоции. Палец всё чаще тянулся к спусковому крючку. Логика подсказывала: «Доделай, что начал, Димочка. Ведь ты же взрослый мужик, а не плаксивый юнец. Решил — выполняй. Прекрати рефлексировать».
— Александр Иванович!
Я вздрогнул, затаил дыхание.
Увидел, что Валицкий открыл глаза — он тоже прислушивался.
— Александр Иванович! — повторил мужской голос (он звучал за забором, со стороны дороги). — Не пугайтесь! Это Александров! Я знаю, где вы. Я иду к вам!
«Какой Александров?» — промелькнула мысль.
— Сергей Андреевич? — спросил я.
Мой вопрос прозвучал неуверенно — слова походили на скрип ржавых дверных петель (язык едва ворочался). Рука с обрезом дрогнула. Укороченный винтовочный ствол повернулся к тёмному пятну (к дыре в заборе). Но смотрел в землю. К спусковому крючку я не прикоснулся. Всматривался в темноту (позабыв о фонаре).
В рот вновь проникла дождевая вода. Я сплюнул её (не получилось сделать это беззвучно). Бросил взгляд на Валицкого — мне почудилось, что Роман Георгиевич улыбался.
— Рад, что вы узнали меня! — вновь услышал я мужской голос. — Не пугайтесь! Сейчас я зайду на пустырь!..
Захрустели ветки.
— Елки-моталки! Тут ноги можно сломать!
На фоне забора появилась человеческая фигура.
Я осветил её фонарём.
Мужчина медленно приближался.
— Александр Иванович, не пугайтесь, — повторил капитан милиции.
Он замер в трёх шагах от меня, протянул ко мне руку (ладонью вверх, растопырив пальцы).
— Александр Иванович, — сказал Александров, — отдайте мне оружие.
Серый плащ, кепка, усы — я рассматривал Александрова, а в голове звучала тревожная мелодия из фильма «Собака Баскервилей». Не светил Сергею Андреевичу в лицо. Луч фонаря уткнулся в землю радом с туфлями капитана милиции (в таких ходят на свидания, а не ловят преступников). Я тут же усомнился, что доктор Ватсон шагал бы в подобной обуви по болоту — на лицо было явное несоответствие канону (да и за спиной капитана милиции не маячили фигуры Шерлока Холмса и инспектора Лестрейда). Хотя пустырь всё больше походил на Гримпенскую трясину. А мне уже казалось, что происходящее со мной — всего лишь дурной сон.
— Александр Иванович, — сказал милиционер. — Оружие. Дайте его мне.
Он не подходил ко мне ближе. Ждал моего решения. Я смотрел Александрову в лицо, торопливо перебирал в голове варианты оправданий. Повисший на моих плечах свитер перестал быть тёплой одежной — ощущался тяжёлой мокрой тряпкой. Он давил мне на плечи, словно прижимал к земле. Я чувствовал дрожь в руках, но не понимал, что стало её причиной: холод или нервное напряжение. Больше не чувствовал себя спокойным и готовым ко всему. Но и не расслаблялся — думал. Выстраивал в уме цепочки логических последовательностей. Вот только математика не помогала найти выход из положения.
Понял лишь, что стрелять в милиционера точно не буду. Да и убивать у него на глазах маньяка — тоже не стану. На серьёзную статью я пока не набедокурил. Потому: если Валицкий выпутается из сегодняшней истории, то новой встречи со мной ему долго ждать не придётся. А я к ней подготовлюсь: разузнаю о былых подвигах Романа Георгиевича, чтобы не сомневаться в собственных решениях. Теперь мне не понадобятся вещие сны. Личность преступника известна. Неясна только степень его вины: вплелось ли горчинкой в его карму лишь сегодняшнее покушение, или же в ней давно красовался ядовитый узор из изнасилований и убийств женщин.
Молча передал Александрову обрез. Капитан кивнул (будто поблагодарил меня). Бросил взгляд на Валицкого, но разглядывать его не стал. Заинтересовался оружием. Сергей Андреевич повертел обрез в руках — будто рассматривал диковинку. Провёл пальцем по месту спила на прикладе, покачал головой (укоризненно, словно не одобрил порчи винтовки); смахнул со ствола воду. Сдвинул назад затвор, подхватил патрон (ловко, как цирковой жонглёр). Не стал его совать обратно в магазин винтовки — рассмотрел в свете фонаря, убрал в карман. Привычным движением пригладил усы, указал стволом на Валицкого.
— Что с ним? — спросил капитан.
— Сквозная пулевая рана под ключицей, — ответил я. — Но жить будет. Пока.
— Успел вам что-нибудь рассказать?
Роман Георгиевич вновь прижал затылок к забору, закрыл глаза. Будто происходившие на пустыре события его больше не касались. С кончика его носа падали на подбородок капли. Из уголков губ струилась смешанная с кровью дождевая вода. Если бы я не слышал его голос всего полчаса назад, подумал бы, что Валицкий немой. Или «блаженный» — не понимал, где находится, что происходит, и чем обещал закончиться для него сегодняшний день. Он и сейчас производил впечатление… человека «не от мира сего». Но я точно помнил, что слова Романа Георгиевича показались мне вполне осмысленными, не бредом сумасшедшего.
Покачал головой.
— Обещал не убегать, — сказал я.
— Не убежит, — произнёс Александров.
Он подошёл к забору — примостил там обрез (мокнул приклад в грязь, позволил дождевым каплям падать внутрь ствола). Луч фонаря следил за коленями капитана — я не поднимал его выше, чтобы не слепить милиционера. Сергей Андреевич схватил Валицкого за плечо, без труда развернул его — проверил узел на руках пленника, связанных у того за спиной. Одобрительно хмыкнул (я научился прочно спутывать руки маньяков: успел попрактиковаться). Пошарил в своём кармане, вынул оттуда небольшой моток тонкого шнура (миллиметра два-три в диаметре) — тот блеснул в свете фонаря (капроновый?). Уронил Романа Георгиевича на живот, зажал его ноги — обмотал их верёвкой.
— Вот теперь точно не убежит.
Капитан слез с ног Валицкого, отряхнул руки, а потом и штанины своих брюк. Скосил взгляд: наблюдал за попытками пленника принять сидячее положение. Не помог ему — повернулся ко мне.
— Александр Иванович, ваше оружие останется у меня, — сказал Александров. — Сколько вы сделали
