– Подождите, – воскликнула я, добавив в голос капризных ноток. – Почему эта витрина заперта?
– Там находятся мемуары Листвига Четвертого об истории Ладыжской, Каррильской, Аморской, Хоульской и Паркинской земель. Он лично собирал сведения из первоисточников, ведя эти дневники, и завещал их нашему архиву как напоминание о том, что история переписывается победителями.
– Так почему закрыто-то? – невежливо ткнула пальцем в замочную скважину витрины.
– Эти первоиздания не подлежат к ознакомлению, они являются чем-то вроде украшения, а не официальными документами. К тому же, за сотни лет бумага стала очень хрупкой, как и кожа обложек, что грозит повреждениями изданий при прочтении.
– Так переписали бы их и все, – пришлось слегка надуть губки. Слова «история Аморской земли» меня заинтересовали.
– Увы, чтобы их переписать, сначала нужно прочесть. А открыть эти дневники смогут только те, кому они принадлежат. Видите изображения деревьев? Это семейные древа названных мною родов. И открыть рукописи могут только они. Но увы, каждый, кто открывал эти книги и читал содержимое, велел их закрыть под замок и никогда не вынимать из витрины. Последний раз витрину открывали целых тридцать лет назад.
– Почему?
– Потому что автор прав и не всем победителям нравится честный пересказ исторических событий. Приятного чтения, лорд, леди.
Я отставила чашку с чаем и подошла к первому шкафу. Хвала владыке архива, на полках ни пылинки. Сложно назвать это архивом, скорее, общественной библиотекой.
– Зачем нужно было настаивать на потере пропуска? Ведь в первую секцию пускают всех, а для второй и третьей наш пропуск все равно не «найдут». Сказали бы, что просто хотим попасть в общий зал, меньше внимания бы привлекли.
– Где ты видела аристократов, которые покорно смирятся с тем, что у них меньше прав, чем у других благородных? Ну что, вскрывай, – мотнул он головой на витрину.
– В смысле? Ты предлагаешь мне вскрыть местный сундук с сокровищами?
– Конечно. Либо витрину, либо дверь в соседнюю комнату. Предлагаю начать с витрины, потому что такая удача встречается только раз в жизни. Да и то в какой-нибудь сказочной жизни, где всем непомерно везёт.
– С ума сошел? У меня с собой ни шпильки, ни отмычек. Да я не медвежатница ни разу.
– Вот как стаканы плавить – это ты с радостью, а как расплавить тонюсенькое стеклышко витринки – это ты не умеешь.
Расплавить? Представила подтеки стекла, каплями скатывающегося на пол, и передернулась.
– Тогда нас отсюда не выпустят, это же преступление.
– П-ф-ф-ф, пусть докажут. На такое способны только огненные маги, а ты с некоторых пор маг воды. Слабенький, правда, ни на что не способный, но Эрнест де Брессар любит тебя и такую.
Эх, умеет уговаривать, чертяка. Чего уж там, мне и самой до крайности любопытно написанное в этих мемуарах. Непонятно, правда, где среди пяти томов наш, но если предположить, что архивариус перечислял их слева направо, как обычно делают люди, привыкшие много читать, то нужный лежит ровно посередине.
Положив ладони на витрину, я тихонько перекрыла кран энергии, питающей блокиратор. Руки постепенно нагревались, мягко продавливая стекло. Большими пальцами немного подкорректировала траекторию распространения тепла, чтобы не оказаться в ловушке, как обезьяна, засунувшая лапу в кувшин. Читала я как-то о таком способе охоты на обезьян, когда в землю закапывался сосуд с узким горлышком и наполнялся бананами для того, чтобы обезьяна, увидев дыру в земле, полную бананов, засовывала туда лапу, а обратно вытащить её вместе с добычей не могла.
Через несколько мгновений верхняя «крыша» витрины расплавилась настолько, чтобы можно было вытащить одну книгу наружу, что я поспешила сделать.
Никаких опознавательных знаков верного выбора на обложке не было. Я повертела дневник в руках, невольно отмечая правоту архивариуса – кожаная обложка еле дышала, из последних сил скрывая содержимое листов. На фоне её древности натуральным кощунством смотрелись царапины вокруг застежки, будто кто-то остервенело пытался открыть книгу.
Многозначительно переглянувшись, мы одновременно потянули застежку, наивно веря, что нам-то она поддастся. Ага, конечно.
– Давай сама, – потребовал Ясень, убирая руки от книги.
Но ни мои одиночные попытки оторвать полоску кожи от кнопки, ни попытки приоткрыть страницы сверху и снизу не дали результата. Спустя десять минут я сердито поправила выпавший из прически локон и была готова бросить противную книженцию обратно в витрину. Кажется, это всё же не наша.
– Ну не кровь же над ней проливать, чтобы доказать своё право прочесть!
– Не кровь… Попробуй это, – задумчиво протянул слуга и достал из-за пазухи перстень с красным камнем.
Мой перстень! И когда только успел его стырить?
– Не стырить, а позаимствовать, – строго поправил он меня. – Приложи к обложке и поторопись, пока нас тут на горячем не застали.
Обложка радостно вспыхнула, стоило рубину прикоснуться к её поверхности. Застежка с задорным щелком отошла от кнопки, будто только этого и ждала, сетуя на недогадливость глупых людишек.
Продираться сквозь дебри прыгающего почерка было непросто, поэтому первая страница преодолелась с трудом, а на второй…
– Не может быть, – прошептала пересохшими губами я, раз за разом обводя пальцем знакомые цифры.
– Да, непомерно везёт, – севшим голосом подтвердил Ясень.
Глава 25
– Зато неделя подготовки прошла не зря, что бы ты там не бурчала.
К этой поездке мы и правда готовились неделю. Покупали мне вычурное белое платье, подходящее исключительно к балу, но никак не к обычному походу в архив и столичной прогулке, искали дешевые кольца с полудрагоценными стекляшками, тщательно, до последней детали создавали личины тридцатилетней молодящейся пары, заранее нанимали экипаж до столицы. А также подготавливали ресторан к нашему отсутствию, чтобы не доставлять никому лишних хлопот. И на протяжении всей недели я бурчала. Бурчала, ворчала, злилась и брюзжала, хуже баб-Мики, потому что меня откровенно напрягали две вещи.
Первое – поведение его высокоблагородия статского советника. Видели когда-нибудь перепившего акробата, пытающегося исполнить трюк? Когда у тебя откровенно что-то не получается, но ты не подаешь вида и выдаешь это за часть плана. Вот примерно так вёл себя Виктор, с упорством мула обедая у нас каждый день и пытаясь раскрутить меня на поболтать.
Причем попытки эти были крайне неуклюжими. То его высокоблагородие обращался ко мне, как к прислуге, то внезапно принимался одаривать знаками внимания, то пытался нагрубить и обвинить во всех смертных грехах, а то раскрывался с совершенно неожиданной стороны, случайно демонстрируя свои настоящие эмоции. И такая навязчивость слегка бесила ввиду моего абсолютного непонимания, как на это реагировать. Больше всего он мне нравился, когда я невзначай ловила его на задумчивости. Когда советник застывал с чашкой чая в руке, сосредоточено пялясь в одну точку, будто обнаружил тайну мироздания в выщербинке на столе или сколе на оконной раме. В эти минуты я могла сколько угодно рассматривать его легкую небритость, четкие скулы и растрепанные волосы, гадая, о чем он думает.
А потом этот гад снова натягивал маску козла, казановы или судьи и упорно шёл меня доставать, чтоб ему по ночам не спалось. Хорошо, что два дня назад его высокоблагородие куда-то усвистел, давая нам спокойно подготовиться к поездке.
Второе – это факт полного отсутствия Роберта в моей жизни. Как будто не существует у меня никакого жениха. Сначала мы честно его ждали каждый день, разрабатывая стратегии в ответ на любое его поведение или требование. Но один день сменялся другим и ждать надоело. Приличные дамы опаздывают на свидание на полчаса, неприличные – на час, а мой «суженый» задерживался настолько, что мы в конце концов решили встретить его кочергой по лбу, что бы он не говорил и как бы себя не вёл. Превентивно, так сказать, выдать универсальный контраргумент.
