Торопливо отогнав от себя непрошенные воспоминания, быстренько чмокнул супругу в щечку.
Наташка, ответила на поцелуй, а потом, украдкой показала мне язык, но вкладывать любимого мужа перед своими родителями не стала. А ведь про кота и причиндалы — это мое выражение!
— А новость такая, — сказал Андрей Анатольевич, а потом, решив больше не тянуть, сообщил. — Сегодня Франция официально признала РСФСР. Позвонил мой приятель из Елисейского дворца, у них новости поступают раньше, нежели в МИД.
Я чуть было не выронил вилку.
— А ведь я час назад был на набережной д′ Орсе, беседовал с секретарем МИД, а он даже словом не обмолвился. Вернее, — поправился я, — обмолвился, но в сослагательном наклонении. Но то, что они нас признают, это и так понятно.
Но тесть был со мной не согласен. Напротив, он почему-то встал на сторону секретаря.
— Все правильно. Мсье Бертело дипломат старой школы. Пока не появится официальное правительственное сообщение, соглашение об установлении дипломатических отношений с другой страной, считается тайной.
— Так мог бы хотя бы намекнуть, — продолжал возмущаться я.
— А смысл? — пожал тесть плечами. — Чтобы это дало тебе, или Бертело?
Тоже правильно. Днем раньше, днем позже, мне это погоды не делает. Подозреваю, что установление дипломатических отношений обернется для меня новой головной болью. Кто станет подыскивать помещение для посольства? Франция? Сомневаюсь. Наверняка это ляжет на хрупкие плечи торгпреда.
Решив, что уже поздно и, оставив кухарке грязную посуду, мы отправились по своим комнатам.
— Володька, я за тебя волновалась, — уткнулась мне носом в плечо Наташка, а потом взволнованно спросила: — А ты точно не ранен?
— Не ранен, не переживай, — вздохнул я. — Но я собирался с тобой немного поругаться, а теперь даже и не знаю. И поругать тебя надо, и язык не поворачивается выругать.
— А что случилось?
Я вкратце пересказал супруге содержание нашего разговора на Набережной д ' Орсе.
— Володька, я совершенная дура, — вздохнула Наталья. — Я только поделилась на заседании секции идеей, что можно за гроши купить оружие для Ирландской революционной армии, но сказала, что имеется более надежный план. Видимо, кто-то из товарищей загорелся и решил поручить это дело Стомонякову.
Ага, решил поручить. А Стомоняков решил тряхнуть стариной. Все чего-то решают, не подумав, да еще и через одно место. Понимаю, этот русский болгарин когда-то покупал оружие для Камо, но здесь речь идет не о десятке-другом револьверов (не знаю, зачем было закупать револьверы за границей, если их проще было купить в оружейных магазинах Российской империи?), а о тысячах. И позабыл товарищ Стомоняков, что он нынче не волк-одиночка, а представитель торгпредства, да еще и его начальник.
— Наташ, бардак у вас там, в Коминтерне, — хмуро сказал я. — Кто-то из товарищей решил, а тебя в известность не поставил. Как такое возможно?
— Могли проявить инициативу товарищи из Ирландии. Они как раз здесь, в Париже. А у ирландцев с дисциплиной плохо.
Вот поэтому их англичане и лупят и в хвост, и в гриву.
— Я могу отменить приказ, — сказала Наташа. — Правда, для этого мне придется ехать в Берлин.
— Не нужно тебе ехать в Берлин, — отмахнулся я. — Отправлю туда телеграмму, чтобы весь закупленный металлолом готовили к доставке в Вену.
Ну да, а там вместе с оборудованием для нефтедобычи погрузят на судно, и отправят по Дунаю уже к нам. Спешки для доставки металлолома нет, пусть себе плывет.
— Стомоняков может упереться, — сказала Наташа. — Как я поняла, формально он тебе не подчинен?
— Формально не подчинен, но денег у него в обрез, а я могу телеграфировать в немецкий банк, чтобы закрыть счета. А если он не выполнит мой приказа, то отошлю телеграмму в Москву, самому Ленину. Тогда с болгарином будет иной разговор. Минимум — его отзовут с должности.
Не за то цыган жену бил, что курей крала, а за то, что попалась. Не сумел товарищ Стомоняков провернуть сделку чисто — его проблемы. ИРА, разумеется, помогать надо, но так, чтобы у англичан не было повода тявкать. Но болгарина придется с должности начальника торгпредства отзывать, чтобы не проявлял дурную инициативу и не шел на поводу у Коминтерна. Или, если уж шел, то вначале думал.
А отзывать Стомонякова тоже не лучший вариант. Борис Спиридонович плотно занят аэрофлотом. Тьфу ты, «Дерулюфтом». Он уже успел много сделать. Вон, даже «Юнкерсы» осмотреть умудрился. Может, плюнуть и пусть все идет, как идет? Нет, нельзя. Наверняка теперь за деятельностью моего немецкого коллеги уже установлено наблюдение, а теперь станут смотреть — куда отправится «металлолом». И это не обязательно будут спецслужбы. Это могут быть и конкуренты. Как мне подсказывал опыт еще прежней службы — промышленники имеют собственные службы безопасности, с которыми государству приходится считаться. Конечно, если понадобится, государственная спецслужба согнет в бараний рог любую частную. Но это если понадобится. Но частные службы безопасности еще можно и использовать.
Да, нужно уточнить — закупил ли Стомоняков кроме «черного» металлолома еще и «цветной»? Искать во Франции «лом» цветного металла, да еще нужного калибра, трудно.
Но пойдут эти закупки не в Крым… Нет, Крым пусть сам себе оружие добывает. При всей моей любви к Черному морю вообще, к Тавриде, в частности, там нынче обитают наши вчерашние враги. Поступит команда «сверху», то начну вооружать бывших врагов, а нет — простите.
— Володька, я спать пойду, — зевнула во весь рот виконтесса. — Не хочешь со мной рядышком? Или опять на кушетку пойдешь?
Я прислушался к себе. Кажется, был усталый, когда ехал сюда. А сейчас? Нет, определенно, третья чашка черного кофе оказалась лишней.
— Я бы газеты посмотрел, авось, что-нибудь интересное отыщу.
— Ага, — уже засыпая отозвалась супруга. — На моем столе целый ворох. Посмотри, в какой-то газете — не помню, в какой именно, найдешь сам, стихи интересные напечатаны. По стилю похожи на Маяковского… Даже начало запомнила. Крошка сын к отцу пришёл, и спросила кроха: — Что такое хорошо и что такое плохо?
Наталья хотела процитировать еще одну строчку, но заснула, а я это стихотворение знал с детства. Еще знал, что оно опубликовано не в газете, а в литературно-художественном альманахе, который издавал Потылицын, а теперь Холминов. Публикация под именем «Владимир Маяков». Претензий за нарушение авторских прав мне никто не предъявит, потому что стихи еще даже и не написаны, а я на авторство и на лавры поэта не претендую. Но вот жалко, ежели пропадет такая замечательная фраза: «Помни это каждый сын. Знай любой ребёнок: Вырастет из сына свин, если сын — свинёнок».
Жаль, что Холминов не выдержал знаменитую «лестницу», но пусть хоть так. Потом мы это стихотворение напечатаем в Советской России под именем Владимира Владимировича, придумаем что-нибудь для убедительности. Написал, оставил в столе, забыл. А знатоки творчества поэта, вроде Лили и Оси Брик, если и станут возражать, так кто их послушает? Вполне себе мог товарищ Маяковский завещать мне стихи. А вдруг мы с ним были лепшие друзья? И перед смертью поэт просил отдать свой архив другу Володьке. А то, что раньше о таком друге никто не слышал, так что такого?
Еще надо сесть и вспомнить «Стихи о советском паспорте» и «Прозаседавшихся». Эти стихи еще будут актуальны, особенно, когда начнется паспортизация. Хотя… помню старый паспорт отца, еще до «брежневских» паспортов. А он был зеленого цвета. Значит, надо стихи пораньше запустить, пусть обложки сразу сделают красненькими.
Да, еще ведь помню «Товарищу Нетте, пароходу и человеку». И кому посвятить? Может, товарищу Троцкому? Правда, он еще жив, но это неважно. Зато имеются «блюдечки-очки спасательных кругов».
Еще разочек полистал материалы, имеющие отношение к покушению на меня. Может, журналисты что-нибудь накопали?
Так, обо мне информации не так и много, о моем прошлом… Хм. А вот это любопытно.
