— Скоро приедут, — добавил Серега Черных с широкого заднего сидения.
— Задерживаются, — Согласился Черноусов.
Он снова вздохнул. Сказать, что ему не нравились дела Фомина, это значит ничего не сказать. Уже год он служил у него «под крылом» и прекрасно знал обо всем, что творил генерал. Поначалу, когда Фомин счел его достойным доверия и допустил к своим делишкам, Черноусов был доволен. Денег стало больше, и первые полгода Ваня жил на широкую ногу. Потом надоело.
Последней каплей стало то, что Фомин заставил его пытать одну женщину, чей муж занял у генерала кругленькую сумму и сбежал из города. Фомин пытался вынудить ее мужа вернуться и ответить за свой косяк, однако того и след простыл. Ване грело душу только то обстоятельство, что он не знал, куда делась женщина, после того как он с ней поработал.
Пусть подобное и «грело», но страх ответственности за все содеянное с каждым месяцем сильнее и сильнее давил на Черноусова. Он ощущал, что попал в ловушку Генерала. Теперь ему не отвертеться, ведь один только Черноусов, не считая двух-трех товарищей, знал о том, что делал Ваня по приказу своего начальника.
Ох, как хотел бы Ваня выбраться из этой западни. Не тому его учили старые матерые КГБшники, вроде Волкова, которых становилось все меньше и меньше в рядах новой службы безопасности.
Да нет, были в ФСК и доблестные, самоотверженные люди, с честью исполнявшие свой долг. Да только теперь Ваня не мог себя к ним отнести. Деньги, которые он когда-то предпочел доблести, испортили ему жизнь.
Под грузом сделанного им зла Ваня запил. Не раз и не два, в очередное свое похмельное утро, думал он о том, как чудесно было бы, если б Фомин испарился.
Многие в ведомстве знали, что Черноусов работал с ним. К счастью для самого Вани, никто даже не представлял, что он творил. Исчезни Фомин, он мог бы начать жизнь заново. Уйти со скользкой дорожки.
Ваня знал, что многие, кто работал с Фоминым, кроме разве что Нерона и Фурсова, все бы отдали, чтобы не свернуть на этот путь. Да только дороги назад уже не было. Круговая порука мажет как копоть…
— Едет кто-то, — буркнул Мазин, глядя, как по дороге бежит к ним черный БМВ.
Машина свернула, остановилась в нескольких десятках метров от их Чероки.
— Ну-ка, пойдем, — напрягся Ваня и вышел из-за руля.
Остальные двое оперативников последовали за ним. Из «Бэхи» тоже выбрались люди. Их было четверо: трое молодых и один мужчина лет пятидесяти.
Ваня застыл в недоумении.
Среди четверки вперед выдвинулся один. Высокий и крепкий, одетый в простую тряпочную куртку, он наградил Ваню тяжелым взглядом.
— Вы от Фомина? — Спросил мужчина моложавым, но уже басовитым голосом.
— Это, что ли, Летов? — Буркнул Мазин, глядя на парня.
— Говорит первым. Видать, он, — ответил Ваня Черноусов, потом обратился к приехавшим: — Мы!
— Ты главный?
— Ну я, — Черноусов выступил вперед. — Где шеф?
— Уезжайте, — крикнул парень, который, по всей видимости, был Виктором Летовым.
— Где Шеф⁈ — Повторил Черноусов.
Высокий, светлый с рыжиной молодой мужчина, поднес Летову кожаный саквояж Фомина. Оперативники напряглись.
Летов бросил под ноги саквояж. А потом повторил:
— Уезжайте. Шефа больше нет.
Глава 28
Троица, выбравшаяся из джипа, замерла без движения. Все оперативки покойного Фомина смотрели на нас спокойно и внимательно. Ждали.
— Что с ним? — Вдруг спросил тот, что вышел с водительского сидения.
Это был невысокий, но крепкий мужчина. Одетый в штатское, он носил широкие джинсы и кожанку на черную водолазку. Светло-русые волосы мужчины трепал ветер. Бросал на лоб непослушную челку.
— Его больше нет, — сказал я, перекрикивая шум подъезжавшей машины.
Один из троицы, тоже молодой, но полноватый, непонимающе заозирался по сторонам. Стал топтаться на месте в нерешительности. Видимо, ждал он, что же сделают его товарищи.
— А сумка? — буркнул светло-русый, кивая мне под ноги, на генеральский саквояж.
— Там его вещи. Можете забрать, — ответил я. — К вам у нас нет претензий. Просто уезжайте из города. Но если станете рыпаться, за нами не убудет.
Парни переглянулись, заговорили между собой. С такого расстояния я не мог слышать, о чем они болтают.
— А что, если будут мстить? — Шепнул мне Женя, стоявший по правое плечо.
— Не будут, — ответил я. — Фомин был давно уже им не нужен, но он много знал о каждом из них. И потому мог шантажировать.
— Фурсов рассказал?
— Нет. Нерон. Если бы я ожидал, что они пойдут против нас, Женя, мы бы тут не стояли.
Женя нахмурился. Покивал.
— А где девчонка? — Крикнул третий.
— Девушка у нас, — ответил я. — Она не в себе. Как отойдет, мы о ней позаботимся.
Троица снова стала совещаться. Наконец, светло-русый сказал:
— Вещи мы заберем. Вы нас тут не видели. Мы никогда не встречались.
— Само собой.
Он еще раз оглядел своих. Потом медленно пошел мне навстречу. Я вынул руки из карманов. До этого я сжимал в правом пистолет, но когда оперативник тоже извлек руки, держа их на виду, я решил, что не стоит провоцировать перестрелку.
Подняв саквояж, я направился к светло-русому. Сблизившись, мы стали друг напротив друга. Светло-русый внимательно меня осмотрел. Я его. Мужчине, вероятно было около тридцати пяти лет. У него был волевой подбородок и крупноватый ровный нос. Небольшие голубые глаза смотрели из-под едва видимых бровей.
— Молод ты, — вдруг сказал он. — Я думал, Виктор Летов будет постарше.
— Все так думают.
Мужчина поджал большие губы, покивал. Я протянул ему саквояж.
— С Фоминым покончено? — Спросил он вдруг.
— Покончено. Он заткнулся на веки вечные.
Светло-русый обернулся к своим, ждавшим его у машины.
— Понял, — только и ответил он, взяв саквояж.
Когда мужчина направился к своим, я проводил его взглядом.
Захлопали двери. Оперативки погрузились в джип. Ровным тоном зарокотал мотор «Чероки». Машина медленно сдала назад и развернулась. Покатила к неспокойному перекрестку. Остановилась, пропуская грузовоз.
— Неужели все? — выдохнул Степаныч, подступив с левого плеча.
— Все, — ответил я ему. — Едем, мужики. Нам всем нужно отдохнуть.
Несколько месяцев спустя…
Февраль девяносто четвертого года, привычным делом, морозил. Я поднял взгляд к брюху протянувшегося надо мной Урицкого моста. Его каменные плиты-ребра поблескивали от наледи, растаявшей и стекшей с дороги днем и подмерзшей к вечеру.
На пустой улице Мира горели немногочисленные фонари. У обочин дороги лежали хлопья смерзшейся слякоти. Одинокая восьмерка пробежала куда-то вперед и завернула по изгибу дороги. Скрылась за массивом старинных дореволюционных домов.
— Надо же, — прошептал я себе под нос, — уже год прошел. Вот так годок…
Я отстранился от своей БМВ, которую, стоящую у обочины, подпирал спиной. Глянул на часы. Ровно год назад я умер инвалидом и очнулся в своей пятерке. В этот самый день. На этом самом месте.
Боже, сколько ж всего случилось всего лишь за двенадцать месяцев? Иному и на жизнь такого хватит. Мне казалось сейчас, что мне тоже хватило.
С моего пробуждения в молодом теле Армавир стал для нас безопаснее. Нет, группировки никуда не делись. Все также стояла на ногах Мясуховская банда. Армяне все также крышевали центральный рынок, а осколки Черемушкинских братков, бедокурили на промзоне. Изменился я.
Бандиты теперь знали, что к Обороне лучше не соваться. Что с Летовым не стоит ссориться, ведь он достанет обидчиков чуть ни с того света. Репутация стала для меня моим щитом и обеспечивала безопасность.
По городу тянулись слухи о Викторе Летове, от правдивых, о том, что я убрал Косого с Седым, что поспособствовал разгрому чеченской группировки, до нелепых, говоривших, что я переехал джипом какого-то пропавшего американца.
