Они глядели волками исподлобья, а самый здоровый, как позже выяснилось, Атаман, пробасил: — Твоя взяла, барин. Одолел, веди к исправнику.
Я кхекнул и мотнул головой, как Сухов в «Белое солнце пустыни»:
— Ишь что захотел! Делать мне больше нечего, как вот всё брошу, и поведу вас к исправнику. Такой крюк давать из-за вас.
— А чаво, в расход пустишь?
Я покрутил пальцем у виска. Видимо это жест интернациональный, и у русских давно известен, потому что вожак напавших насупился.
Разбойнички притихли, уставились на меня.
— Я, в отличие от тебя, попусту людской кровушки не проливаю.
Почему-то это мое заявление возмутило атамана не на шутку:
— Ты, барин, думаешь я что ли проливаю!? Промазал я, в скалу метил, попугать токмо… — скрипнул он зубами и отвернулся.
— Попугал так попугал, — я демонстративно провел пальцем по вмятине, — Вот в чём, балда ты эдакая, я теперь перед царем предстану?
Атаман угрюмо засопел.
Тебя звать-то как, меткий стрелок ты наш?
— Кондрат, — нехотя прогудел собеседник.
— Вот чего ты крысишься-то, Кондрат? Это не мы на вас напали, а вы на нас накинулись. Чего накинулись-то? Золота захотели? Так вот этот мешочек, — я потряс отобранным у него, — таких ещё там пяток есть, а больше нету. А в остальных ящиках наше оборудование, вон светокартинки мужики видали, мы экспедиция ученая, понимаешь?
— Это мы понимаем, — пробурчал атаман, — да кабы мы знали…
— Ладно, — посерьёзнил я, — вот чего: оружие мы у вас заберём, от греха подальше. А вас отпустим, некогда нам с вами валандаться.
Разбойники переглянулись и уставились на меня. И я закончил:
— Но имейте в виду: там, позади, идёт Караван русско-американской компании с мехами. Если вы супротив них чего удумаете, там ребята попроще, казачки порубают в капусту.
«Напрасно, Савелий, отпускаешь, супротив закону сие, среди них могут оказаться беглые», — осуждающе сказал как бы в правое ухо со-владелец тела.
«Вашбродь, а ты что предлагаешь?» — совершенно искренне поинтересовался я у хозяина тела Резанова.
«Даже не знаю», — сознался тот.
«Тогда поступим как решили, а там поглядим», — подвел я итог.
— Да знаем. Да не разбойники мы, твоя милость, — повел плечом атаман.
— А кто же?
— Золотопромышленники. Да вот с золотом не удалось, искали жилу. Вот Макарку подобрали со Степаном, друг от дружки бегали, Ну а тут вы… Вешка прибёг, грит: «Купчина с золотишком изрядно чешет, шуганём только, оберем и в тайгу, ишши свишши»…
— Ну что ж, поверю на первый случай. Даёшь слово, атаман, что больше не будете?
— Добрый ты, барин, — усмехнулся тот. — Но деваться некуда, слово тебе дам и слово моё верное, будь спок.
— Ну отлично, — Я перерезал путы.
Растирая руки, атаман прогудел:
— А всё-таки ежели бы ты, барин, меня ентой железякой не оглоушил, я бы тебе уложил.
У меня мгновенно созрело решение, рискованное, но в случае успеха сулившее превосходные барыши:
— Да ну! — усмехнулся я: — А давай один на один, вот прямо сейчас, никакого оружия, просто так, на кулаках.
— Да ладно, — верзила оскалился, — тебе пальцем тронь, вон твои накинутся.
— Никто не накинется, всё по-честному. Меня Николаем Петровичем зовут, — я протянул руку Кондрату, моя ладонь утонула в его лапищи.
Нас окружило кольцо любопытных болельщиков.
Мужик оказался хитрован. Капли жира в нем не было, скорее напоминал кузнеца, мощного, тренированные мышцы. Он сделал обманный замах, а потом резко выбросил ручищу. Я увернулся, присел. Словно оглобля со скоростью реактивного самолёта пронеслась над моей головой, волосы от ветра зашевелились. Я давно знаю, что сила слабого в слабостях сильного, и поэтому, когда рука противника проскочила, чуть подшагнул вперед и костяшками согнутых пальцев левой ладони ткнул ему под мышку. Удар этот не смертельный, но очень болезненный: Кондрат охнул, перекосился на правую сторону, а я, не останавливаясь, кончиками пальцев правой хлестнул ему точно по тому месту, где верхняя губа срастается с носом. Удар тоже не губителный, но крайне болезненный, вышибает слёзы из глаз, человек теряет ориентировку, а следующий удар я, пользуясь его временной слепотой, коротко и резко пробил в нижнюю челюсть. Тут важна вовсе не сила, важна точность: перпендикулярно и ровно в центр подбородка — нокаут гарантирован. Атаман словно марионетка с оборвавшимися нитями осыпался кулем.
Через полчаса, сидя у костра за котелком с похлебкой, он потирая шею, восхищался:
— Никто ишшо мене не завалил! Ужо в скольких я кулачных боях деревня на деревню бивался — ни разу! А такой Карапуз, вроде тебе и подавно я не ждал. Ну и здоров ты махаться, барин Николай Петрович!
— Здоров, Здоров, — усмехался я, — ты ешь, ешь, похлебку-то подливай.
Атаман доел, тщательно облизал ложку, спрятал за голенище, поклонился:
— Благодарствую, барин. — А потом, видимо решившись, повернулся и попросил: — Слушай, барин Николай Петрович, а возьми нас с собой, Мы тебе пригодимся.
Я от хохота согнулся:
— Ты прямо как в сказке! Помнишь про царевну-лягушку: «Не бей меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь».
Мужик растянул рот в улыбке:
— А как же, слыхал. Ты не сумлевайся, мы не какие-неть там беглые, у кажного пачпорт выправленый имеется.
Бывшие разбойнички нестройно загомонили, закивали.
— Ну, а что вот например ты-то делать умеешь? — спрашиваю вожака.
— Я, вишь ты, помощник мельника. Когда помол тяни-таскай, а то мельничку починяю. Да вот сманили мене заезжие ухари за золотишком податься, ну и вот… — мужик обескураженно махнул лапищей.
— А как вы тут-то очутились, Кондрат?
— Да Вешка, которого ваш бешеный индиан топором закидал, из Охотска донес, мол «купчина с золотишком изрядно чешет», — он подбородком указал на единственного убитого разбойника. — Он посредь нас един варначина.
Выяснилось, что среди них есть шорник, сапожник, тележных дел мастер, плотник, столяр-краснодеревщик, приказчик и даже полицейский шпик. Последние двое меня не на шутку заинтересовали, и их история действительно оказалась прелюбопытной, как выяснилось много позже, но на тот момент мне расспрашивать было некогда.
— Тогда пристрою вас покуда в конторе компании в Якутске. Вот только, как видите, лошадок-то на вас мы не припасли… — сдвинул брови в задумчивости я.
— А ништо, барин Николай Петрович, — прогудел атаман, — мы пёхом как бы не скореече вашего доберемся.
— Да ну, — усомнился я.
— Не сумлевайся барин, — кивком головы подтвердил свои слова атаман, — тропки потаённые знаю.
— Ну-ну, — поджал я губы всё ещё сомневаясь, — Тогда на вот тебе бумага на вас всех, найдёте контору Русско-американской компании, покажете, вас примут и определят, — я написал карандашом записку и, дыхнув на печать с размаху штампанул.
И совсем поразил я горе-разбойничков, предложив им сделать светокартинки. Лангсдорфа упрашивать не пришлось, он тут же установил треногу, заминка возникла там, где не ждали: ватажники никак не могли поделить места. Пришлось вмешаться, вспомнить основы композиции моего времени, кого-то поставить, кого-то посадить, кто-то прилёг. А в дорогу Кондрат вымозжил-таки у меня рубик: «Дай хошь един на всю ватагу».
На закате я, как и в Охотске, развернул рацию. Слышимость и здесь неплохая, несмотря на горный хребет в стороне Аляски. Баранов сообщил, что железо обнаружили и что артель среди кОлошей по выделке меха организовал. Форт Росс отрапортовал, что основные постройки возведены, готовят участки для посевов, отправили пять человек за перевал подготовить пахоту и там. «Юнона» радировала, что миновали Анадырь, больше половины пути дул попутный ветер, так что нефть практически не расходовали, что меня порадовало, поскольку из прошлой жизни о плавании вдоль северных берегов России знал до обидного мало, да и не интересовался, по-честности говоря. Но основное удовольствие принесла радиосвязь с Кончитой: вот вроде и ничего особенного — «как слышишь», да «какая погода», — а на сердце потеплело… Хотя это скорее всего от Резанова передается из-за совместной физиологии, да какая собственно мне-то разница.
