«Молодец! — восторженно выкрикнула „соседка“. — А теперь добивай её!»
Насчёт добивать она, безусловно, поторопилась, но, в целом, ход её мыслей мне нравился.
В следующие две минуты ситуация на арене медленно, но верно менялась. Сначала я просто приноравливался к новому способу ведения боя, но затем, после нескольких удачных попыток, вошёл во вкус.
Неотразимые удары-захваты Астоэ сразу же перестали быть таковыми. Раз за разом откатывая время назад, я предугадывал их со стопроцентной точностью. А когда окончательно освоился с новым умением, то сам перешёл в атаку. Ловил даму на противоходе, пробивал или обходил все выставляемые ей блоки, предвосхищал любые движения, любые попытки развернуть течение схватки в обратную сторону. Ну, прямо какой-то джедай, напичканный под завязку своими джедайскими мидихлорианами…
К исходу пятой минуты соперница выдохлась.
И вот тогда я решился. Не имея преимущества в силе (сверхпрочные искусственные волокна сильнее природных мышечных), завалить киборгшу можно было лишь хитрым, особо коварным приёмом.
Дождавшись, когда она в очередной раз раскроется, я сделал короткий подшаг, ухватил Астоэ за шею и опрокинул на землю. Если бы это произошло хотя бы минутой раньше, соперница так или иначе, но вырвалась бы из захвата. Однако сейчас, на пике усталости, она уже не могла справиться с моим удушающим.
Со стороны мы, наверно, казались сплетёнными в экстазе любовниками. Астоэ тряслась, извивалась, пыталась протиснуться между плечом и предплечьем… всё тщетно. Одну её руку я надёжно фиксировал, навалившись всем телом, вторую «держал» ногами, а своими у хозяйки поместья воспользоваться не получалось — вывернуться наизнанку, несмотря на все улучшения организма, ей не хватало ни силы, ни гибкости.
До самой последней секунды я продолжал надеяться, что она сдастся, но этого не случилось. Астоэ внезапно обмякла и полностью прекратила сопротивление. Какое-то время я ещё продолжал удерживать её шею, но затем, почувствовав, что это не шутка и не попытка схитрить, рискнул ослабить захват. Соперница даже не дёрнулась. Выждав пару-другую секунд, я медленно сполз с дамы и попытался прощупать ей пульс. К счастью, она оказалась жива, но находилась в глубоком обмороке.
Кое-как поднявшись с песка, я повернулся к впавшему в ступор судье, указал на хозяйку и выдавил заплетающимся языком:
— Вос-станов-витель…
Лёгкие с трудом проталкивали воздух в хрипящую глотку, сердце прерывисто билось, руки тряслись, ноги едва держали уставшее насмерть тело.
Вокруг разливалась гнетущая тишина. Трибуны напряжённо молчали.
Хозяйка поместья очнулась секунд через двадцать и сразу же разразилась лающим кашлем. Держась руками за горло, она сначала согнулась в болезненном спазме, потом поднялась на колени, мотнула несколько раз головой, встала… Видок у неё был «соответствующий». Краше, как говорится, лишь в гроб кладут.
Окинув мутным взглядом судью, она пошатнулась, сделала неуверенный шаг в мою сторону, потом ещё один… вскинула руку…
— В гостевую… его… главную… выполнять…
Сказала и вновь опустилась на землю, измученная и истощённая.
В то же мгновение арена оказалась заполнена массой народа. Несколько человек бросились оказывать помощь хозяйке. Ещё несколько, вооружённые арбалетами, выстроились перед выходом с «октагона». Четверо с шокерами взяли меня в коробчку, а двое, одетые в такие же балахоны как у Астоэ, подхватили меня с двух сторон и молча потащили с арены.
Я не сопротивлялся — просто не было сил…
* * *
Комната, в которую меня привели, располагалась на втором этаже. Дверь крепкая, на окнах решётки, на полу мягкий ковёр, напротив окон широкая кровать с претензией на «ампир», возле неё столик, два кресла, на стенах картины. Всякие пейзажи и натюрморты, а прямо над кроватью огромный портрет хозяйки поместья. На портрете она выглядела малость посимпатичней, чем в жизни. Оно и понятно. Художник тоже жить хочет, и жить хорошо, а не абы как.
Спустя полминуты в комнату принесли мои вещи: обувь, одежду, ранец и даже лопатку. Бросили всё у окна и удалились без объяснений.
Проверил котомку. Припасы и мелочь оказались на месте, никто ничего не притырил.
Ещё раз осмотревшись, я подошёл к окну. Вид из него, если забыть про решётки, открывался достаточно неплохой. Защитный ров с этой стороны дома отсутствовал. Вместо него до ближайших деревьев тянулся ровный зелёный газон (на таком можно, наверное, в гольф играть), за деревьями виднелась ограда. Эх, если бы не решётка!..
Разочарованно выдохнув, добрел до кровати и, не раздеваясь, плюхнулся на атласное покрывало.
«Ну? И что ты об этом думаешь?»
«Она на тебя запала», — безаппеляционно заявила «соседка».
«С чего ты взяла?»
«Когда ты её душил, у неё натурально оргазм приключился. Ты-то, может, не чувствовал, но я это враз срисовала».
Я мысленно хмыкнул.
Мадам обещала исполнить мои самые сокровенные желания, если я выиграю, ну вот и начала́, значит, потихоньку. Не спросив, правда, моего мнения на сей счёт, но это, как говорится, уже детали. Потому что какие вообще могут быть сокровенные желания у мужика? Только на бабу залезть, и ничего больше. Пусть даже эта баба не совсем человек, и для конкретного мужика она не более чем предмет интерьера, но кто ж его в таком деле спрашивать будет? Бабе это всяко лучше известно. Она же ведь точно знает, что она в этом мире самая-самая, и никакие другие в подмётки ей не годятся.
«Придумала уже, как сбежать?»
«Я? Почему я?»
«Ну, а кто? Это же ты предложила войти в доверие к этой мадаме, разве не так?»
«Ну, предложила и что? Мог бы не соглашаться. Да и потом, что тебе жалко что ли?»
«Что жалко?»
«Да трахнуть эту придурошную. А после, глядишь, верёвки из неё вить будешь, а уж сбежать тогда вообще не проблема».
«Не хочу».
«Что не хочешь? Сбежать не хочешь?»
«Трахать её не хочу».
«Почему?»
«Противно».
На этом наш спор завершился. Мела ушла в себя, а я принялся размышлять, как выпутываться из той фигни, в которую сам же и угодил…
Размышления продлились два с половиной часа. За это время я успел обуться, одеться и перекусить. Еду принесли двое хмурых охранников. Разговорить их не удалось. На все вопросы с моей стороны они только пожимали плечами: мол, знать не знаем и ведать не ведаем. Сквозь приоткрытую дверь я успел углядеть ещё, как минимум, четверых с шокерами, дежурящих в коридоре. Пробиться через них силой, даже при наличии МСЛ, не стоило и пытаться. Хочешь не хочешь, пришлось прикидывать другие, менее кровожадные варианты побега из комнаты-камеры, а потом из поместья.
Чего-то разумного придумать мне, к сожалению, не удалось. А потом дверь опять отворилась, и на пороге моей «золочёной клетки» появилась тюремщица.
В правой руке у Астоэ была бутылка (вероятно, с вином), в левой — два стеклянных бокала.
— Не помешаю?
Я нарочито грубо зевнул и поднялся с кровати. Судя по проскользнувшей гримасе, хозяйке поместья не слишком понравилось, что я валялся на дорогом покрывале прямо в одежде и обуви. Но — делать нечего — самостоятельно избранную роль требовалось отыгрывать до конца.
Женщина подошла к столику, поставила бутылку с бокалами, уселась в одно из кресел, небрежно закинула ногу на ногу… Одета она, кстати, была опять в балахон, только не белый, как на арене, а полупрозрачный, почти ничего не скрывающий (включая отсутствующее бельё). Не знай я о том, что бо́льшая часть её тела искусственная, мог бы даже, наверное, возбудиться. А так… нет, никакого влечения к ней я не чувствовал. Скорее, наоборот, такое соседство мне было неприятно…
«Трахни её! Жёстко! Жестоко! — неожиданно зло приказала Мела. Именно приказала, а не предложила. — Чтобы ей было больно и страшно! Чтобы она уползла отсюда еле живая!»
Я удивился.
«Зачем тебе это?»
«Затем, что…»
Спутница вдруг осеклась и резко закрылась, словно бы устыдившись сказанного.
