— Крымчаки жаждут реванша, — ответил Румянцев. — Буди Петра Петровича.
Суворов скрылся в спальне и, буквально через полминуты выскочил с выпученными глазами.
— Пётр Александрович, там… — он указал рукой в сторону спальни и упал на стул, закрыв руками лицо. — Господи, что нам сейчас делать?
Румянцев его уже не слышал, вбегая в спальню. Ласси лежал в своей кровати. Его тело уже успело остыть. На лице блуждала улыбка, оставшаяся там навек. Он умер во сне, не мучась, и в тот момент ему явно снилось что-то приятное. Сначала Румянцев оторопел, затем прислонился затылком к стене и несильно стукнулся о неё. Захотелось, как Саше Суворову упасть на стул и причитать, но в приемной штаба ждал гонец, и нужно было что-то решать. Хотя бы офицеров собрать.
Он выскочил из спальни и побежал в приемную.
— Петр Петрович преставился, — выпалил он с порога.
— Прими Господь душу его грешную, — тут же выпалил казак, бывший гонцом и перекрестился. А потом осторожно спросил. — А нам-то что делать, ваше благородие?
Петька смотрел на него как баран на новые ворота. Что им делать? А он откуда знает? Он же всего лишь… Полковник, мать твою, Петька. Полковник ты, и один из старших офицеров. Генералов мало. Они сейчас в Пруссии оборону держат, да возле границы Речи Посполитой стоят, чтобы эта зараза через границу Российской империи не хлынула. И так получилось, что армия-то у них есть, и даже фельдмаршал был. А вот генералов — нет. И что сейчас делать? Что-что, к бою готовиться.
— Готовиться к обороне. — Тихо проговорил он. — Звать как?
— Архип Терентьев, подъесаул.
— Вот что, подъесаул Терентьев. Пока в моё распоряжение поступаешь. Приказ в полки передать — готовиться к обороне, а затем всех офицеров здесь собрать. Если всё понятно, выполнять.
Тереньев выскочил из приемной, разминувшись в дверях с Суворовым.
— Что с телом Петра Петровича делать, Пётр Александрович? — тихо спросил он.
Румянцев потёр лоб. Свалившиеся на него проблемы начинали множиться, словно грибы расти после теплого дождя.
— Саша, полкового священника кликни, пускай всё положенное сделает. Да и пускай побудет пока с ним. А нам пока оборону нужно держать. — Суворов кивнул и выскочил следом за Терентьевым.
Тут начали подтягиваться взволнованные офицеры. Когда собрались все, то сгрудились вокруг стола с расстеленной на нём картой. Все взгляды обратились на Румянцева. Петька в этот момент захотел забиться под стол и начать оттуда поскуливать. Он не был готов к тому, чтобы взять на себя командование. А с другой стороны, государь был готов принять на себя империю? А ведь принял, и волочёт этот груз, который раздавить его может, ежели вы верные соратники вовремя плечи не подставите. Так что не ной, Петька, подбери сопли и вспоминай, чему ты так долго учился, в том числе и у Ласси.
— Саша, — обратился Румянцев к вернувшемуся Суворову. — Подготовь гонца к государю. Нужно сообщить ему о смерти Петра Петровича. Да просить, чтобы командующего к нам направил. — Суворов кивнул и в который уже раз выскочил из комнаты. — А мы с вами, господа, давайте подумаем, что будем делать с крымчаками, которые здесь с минуты на минуту будут.
* * *
Воронцов Роман Илларионович соскочил с причала на берег и обнял ожидающего его Миниха.
— Вот, привёз подарки, Христофор Антонович. Государь велел ещё три завода в Туле заложить, чтобы то количество оружия делали, кое потребно на благо государства. Так что и нам здесь хватит, да и бедолагам, кои стонут под пятой, вышибая слезу у нашего жалостливого государя, есть, что продать. — Сразу же заговорил Воронцов, осматривая как обустраивается берег. — А ты, я погляжу, прежде всего порт решил выстроить. Как положено, на сваях и со складами?
— Об этом в первую очередь думать надо. Да ещё и укреплять их как следует. Здесь, говорят, редко, но случаются жуткие бури, ураганы. Вот сейчас с Петром Силычем думаем, как всё укрепить, чтобы труды наши в океан не унесло. — Миних тяжело вздохнул. — А жалобщики совсем замучили. И не только франки повадились шастать, а ещё и из английских колоний. Те под покровами ночи больше. Как тати какие. А намедни испанцы заявились. Тьфу на них на всех.
— Со мной Ломовские волкодавы прибыли. Сказано было государем, чтобы сперва они всё разнюхали и только потом, когда вердикт свой вынесут, можно будет действовать. Они с собой ещё и печатный станок притащили. Что-то печатать будут. Опять какие-то срамные картинки, не иначе. — Воронцов покачал головой. — Кто бы мог подумать, что Андрюшка Ломов, вечно скромно возле порога государева сидящий, аки пёс верный, такой гнидой вырастет. Уж этот на голову учителя своего превзошёл Ушакова Андрея Ивановича, упокой Господь душу его грешную, — он автоматически перекрестился.
— Вот так оно и бывает, да. — Миних посмотрел, как молодые совсем люди, одетые в штатское, не в мундиры, начинают разгружать свои секретные пожитки, упакованные так, что даже по форме не было понятно, что это такое. Затем он перевёл взгляд на океан. — Гляжу кораблей охранения совсем почти нет. — Он вопросительно посмотрел на Воронцова, а тот лишь горестно покачал головой.
— Все к Алмазному ушли. Там светопреставление готовится. Англичане флот из пяти десятков вымпелов послали, чтобы Кондартьева и Саймонова раздавить как блох. Слишком уж они крови Георгу попортили. Ну, отсюда и разбойников на морях-океанах резко меньше стало, мы вообще ни одного паруса на горизонте не увидели, когда сюда шли. А ведь когда мы вышли, только слухи блуждали, что англичане флот такой собирают. Потеряем мы Африканскую губернию, вот как пить дать, потеряем. Ежели только Пётр Фёдорович хитрость какую не придумает.
— М-да, дела. А ведь, сдается мне, Роман Илларионович, что на Алмазном эти стервятники не остановятся. Передохн у т немного и сюда рванут. Надо бы нам к встрече горячей приготовиться. Может, на нас лев английский клыки-то пообломает. Ну не верю я, что Мордвинов боя не даст. Даже, если проиграют они, то потреплют флот английский так, что тот враз непобедимым перестанет считаться.
— Так-то оно так, вот только Российская империя вовсе флот потеряет, который государь с таким трудом собирал. — Они посмотрели на океан и вздрогнули. — Нельзя нам оставаться без флота, Христофор Антонович, никак нельзя. Нельзя губернии новые бросать без поддержки.
— Да знаю я, — отмахнулся Миних, и пошёл знакомиться с Ломовскими людьми.
Почему-то ему казалось, что доблесть русского оружия на этой войне, когда государь вертится как уж один чуть ли не против всех, не является главным. Настоящие сражения вовсе не на поле брани происходят. И на этих сражениях-то основные бойцы — вот эти неприметные парни, во главе которых стоит уже всеми недолюбливаемый Андрей Ломов. А значит, ему как генерал-губернатору этой новой губернии шибко нужно с ними считаться.
* * *
— Государь, Чарторыйский, Радзвилл и Бжотовский нижайше просят принять их, — я посмотрел на Бехтеева затуманенным взглядом и перевёл его на Турка.
— Радзвилл — это тот самый молокосос, который кричал на пиру у Бжотовского пьяный в дым, что, скорее сдохнет, чем под ваше величество ляжет, — тут же отозвался Ломов.
— Он меня за кого принимает? За мужеложца? Можешь передать этому Радзвиллу, что я изящные женские ножки люблю, меня его волосатые ляжки не интересуют, — и я снова уткнулся в бумаги.
Всё было уже сделано. Но я пересматривал их снова и снова, стараясь найти хоть малейший подвох, который заставит вой на болотах подняться. А в том, что он поднимется, я нисколько не сомневаюсь. Ну да и черт с ними, пусть воют, как хотят. Главное, чтобы всё у моих ребят получилось, иначе на мне и на Российской империи можно поставить крест. Я ведь ва-банк пошел. Как узнал, что Мордвинов с Вихревым решили стянуть в Алмазный весь золотой и не только золотой запас, чтобы у англичан крышу сорвало, и они рванули туда к мысу Доброй Надежды. Всё решится именно там, в одной единственной битве. Всё остальное будет просто добиванием выживших. Кажется, я учёл всё. Но вот теперь, когда по моим расчётам вот-вот должна начаться мясорубка, нервно перебирал бумаги и не давал спать ни себе, ни Ломову, ни Бехтееву. Ещё поляков на ночь глядя принесло. Что, совсем панам невмоготу что ли стало? И вот ведь знаменитый польский гонор: припёрлись уже под вечер и сразу с дороги к императору, прими, мол, а то мы же ехали к тебе, старались. Тьфу, на них.
