А уж как заинтересовала меня история с Родимцевым… То ли тайные проверку молодого человека проводили чисто для проформы, то ли Смирнову удалось что-то, уж простите за каламбур, утаить от тайных, то ли Мякиш по укоренившейся привычке чего-то не договаривает, но в рассказанном Михаилом Дорофеевичем виде смотрелась та история, мягко говоря, неправдоподобно. Ну в самом деле, является к преуспевающему дельцу какой-то юнец из села Балашина, и сразу (ну ладно, не сразу, но в любом случае невообразимо быстро) попадает к хозяину в фавор. На содомита господин Смирнов никак не походит, Красавина не даст соврать, так что хозяйская заинтересованность в судьбе молодого человека имела тут какие-то иные причины, более разумные и объяснимые, но какие именно, я понять никак не мог. И что-то мне кажется, что в Чижево волостное правление Николо-Архангельского уезда земли Московской неплохо бы прокатиться и мне. Тем более, это по тому же Владимирскому тракту, у начала коего стоит завод товарищества «Русский артефакт». Хотя ехать всё равно не так уж и близко, пусть и по прямой, так что есть, пожалуй, смысл через старшего губного пристава Шаболдина нужные сведения поискать. Что-то такое должно иметься в жизни этого малого, за что его столь высоко ценил Смирнов, обязательно должно.
Вспомнились рассуждения Мякиша о возможной причастности Родимцева к делам шпионским и тут же оживилось предвидение, настоятельно советуя к тем рассуждениям не прислушиваться. Да не больно-то и хотелось, если начистоту. Вот что хотите думайте, а я уверен — выгоду себе от похищения хозяйских записей ищет Родимцев не за границей и даже не просто в Царстве Русском, а именно в Москве. И очень на то похоже, что не в одних лишь деньгах, какими бы большими ни могли они быть, тут дело.
Вот тут-то передо мной и встал вопрос: а имело ли вообще место похищение бумаг как таковое? Нет, с выносом их из дома вопроса нет, тут остаётся только согласиться с Мякишем — бумаги вынесены и вынес их Родимцев. Но вот крал ли он их, это, знаете, как ещё посмотреть… Чтобы теми бумагами завладеть, требовалось извлечь их из запертого портфеля, а сам портфель вытащить из запертого несгораемого шкафа, правильно? Правильно. Ключ от шкафа и ключик от портфеля Смирнов всегда держал при себе? При себе. Но почему же тогда не было при Иване Фёдоровиче тех ключей, когда с ним удар приключился? А их ведь не было, потому как пока слуги под командованием Ангелины Павловны хлопотали вокруг хозяина, Родимцев те самые ключи уже использовал по прямому назначению! Нет, могло, теоретически, выйти и так, что при упомянутых хлопотах кто-то ключи у Ивана Фёдоровича выкрал, да Родимцеву потом и передал, но именно что теоретически — провернуть такое на виду у остальных четверых человек, что вокруг Смирнова суетились, было бы до крайности затруднительно, если вообще возможно. А что из всего этого следует? А то, что сам же Смирнов ключи Родимцеву и отдал, причём заранее — говорила же Красавина, что чувствовал он себя в тот день не лучшим образом уже и до несчастья. Стало быть, ничего Родимцев и не крал, а исполнял хозяйскую волю. Причём подготовился Смирнов к такому заранее, разместив в доме глушители поисковых артефактов с таким расчётом, чтобы защитить от обыска не только собственный кабинет, но и комнату Родимцева. Наверняка и распоряжение соответствующее дал любимому слуге, и тоже заранее.
А слугой-то, выходит, Родимцев оказался не только любимым, но и верным. Не зря, получается, Смирнов ему доверял, не зря и выделял его среди прочей прислуги. И если получится выяснить причины такого благоволения хозяина и такой верности слуги, дело будет в тот же час и раскрыто…
Глава 25
Начистоту
Ладно, хорошо, дело будет раскрыто, бумаги найдутся и вернутся… А куда, кстати? Ну, куда-нибудь да вернутся, пока не возьмусь гадать, куда именно. В кабинет Смирнова, если Иван Фёдорович от удара оправится, или в Палату тайных дел, если исход для издателя окажется неблагоприятным, может, и в какой тайный архив. Хорошо бы, конечно, те бумаги перед этим их возвращением неведомо куда почитать самому — наверняка что-то интересное для меня в них найдётся. Но вот что?
Помнится, Мякиш говорил, что там и моя скромная особа может быть упомянута. Не удивлюсь, если так оно и окажется, но хотелось бы всё-таки убедиться лично. Неплохо было бы и с другими вопросами касательно тех записей Смирнова разобраться. С какими? Ну, прежде всего, предполагает Михаил Дорофеевич, что обо мне там что-то написано, или же знает. А ежели знает, сразу встаёт вопрос: а откуда, собственно? Вроде Павлов, секретарь Смирнова говорил, что содержание записей ему неизвестно, а он-то сам как раз из тайных… Хотя чин у Мякиша всяко повыше, нежели у Павлова, стало быть, Михаил Дорофеевич может иметь какое-никакое представление о том, что там написано, и без того, чтобы те записи видеть. В любом случае, есть тут, над чем задуматься.
Вот только какой, спрашивается, вообще смысл в этих моих умствованиях, если тайные ограничили моё участие в розыске какими-то совсем уж неопределёнными рамками? Просят иногда узнать что-то у госпожи Красавиной, рассказывают мне новости розыскных действий, но меня самого к тем действиям если и подпускают, то на слишком уж почтительное расстояние и крайне редко. Зачем я вообще им при таком-то раскладе? Но нет, понимаешь, тот же тайный исправник Мякиш заходит время от времени, делится известиями… Надо будет в следующий раз вытащить его на откровенный разговор, если, конечно, Михаил Дорофеевич опять не спрячется за приказы начальства, в суть тех приказов меня вовсе не посвящая. Ладно, пёс бы с ними, с тайными, мне и без них есть чем заняться.
Да уж, есть. Архитектор Клингофер закончил проект строительства в Сокольниках. Я и Васильковы пришли в полный восторг — Антон Адольфович в очередной раз показал, что светилом зодчества в Царстве Русском его считают с полным на то основанием. Да, в его исполнении будущая больница смотрелась больше похожей на дворец, но для здешней архитектуры оно вполне нормально. В бывшем моём мире, кстати, дело с этим обстояло точно так же — вспомните хотя бы институт Склифосовского. Тоже ведь сразу как больница и строился, а на вид — дворец дворцом. Конечно, следовало показать проект ещё царевне Татьяне и царевичу Леониду, как и Варе с Оленькой, но я взял на себя смелость дать дозволение на начало земляных работ, благо, снести старые постройки на выкупленной земле уже успели. Вот вернутся в Москву мои и Леонид с Татьянкой, тогда и утвердим, но копать-то можно уже сейчас, а раз можно, то и пора. Впрочем, Антон Адольфович уверял, что при правильной организации работ к наступлению зимы уже можно будет начать возводить стены, а будущим летом строительство к общей радости благополучно и завершить. И одними уверениями тут не обошлось — план работ Клингофер сам же и составил, и даже согласовал его со старостами артелей землекопов и строителей, как и с городскими властями. А уж кому следить за тем, чтобы план соблюдался, найдётся — если что, я и сам смогу, но, думаю, хватит и Васильковых.
Провёл я целый день и на заводе, лишний раз убедившись, что дела идут вполне неплохо. Да, столь больших заказов, как недавно от Палаты казённых имуществ и братьев Антифеевых, пока не было, но мы и с исполнением названных ещё полностью не закончили. Зато заказов небольших Келин сумел набрать немало, да и выпуск артефактов попроще и подешевле тоже себя оправдывал — долго они у нас на складе не залёживались. Управляющий тем не менее на лаврах отнюдь не почивал, продолжая искать и, что особенно приятно, находить выгодные заказы. Мы с Павлом Сергеевичем прошлись по всем цехам, заглянули в заводскую контору, не обошли своим вниманием склады и прочие заводские помещения, убедившись, что всё работает, как оно и нужно, отобедали в заводской столовой, где тоже обнаружили полный порядок, обсудили за долгим чаепитием дела на ближайшее будущее, и с завода я убыл в самом прекрасном расположении духа. В том же благостном состоянии я проснулся следующим утром, с удовольствием позавтракал и даже явление тайного исправника Мякиша воспринял как событие не то чтобы совсем уж приятное, но и определённо не плохое.
