Слишком велик оказался у сулунгов страх перед огнем, после того, что все они видели, как совсем недавно погибали в свирепом пламени их боевые товарищи. И теперь они не испытывали ни малейшего желания прыгать через подобные костры, которые возникали прямо перед ними, когда горшки с огненной смесью, брошенные с аэростата, разбивались о камни, и жидкость из них растекалась пламенеющей преградой, поджигая густую тропическую растительность, стоящую плотной стеной. А обходить огненное препятствие в темноте по болоту, кишащему крокодилами, воины Сулу тоже совсем не хотели. Передние бойцы, те самые, которые только что остервенело рубили клинками испанских стрелков и насаживали их на пики, дрогнули и остановились. Но, задние уже напирали на них. Достигая переднего края, следующие ряды тоже попадали и под огонь пулемета, и под летящие с аэростата зажигательные горшки.
От всего этого центр авангарда сулунгов быстро сделался ядром неуправляемой толпы, в которой задние начали давить передних. А другие из следующих рядов войска, напирающих сзади, давили уже весь авангард. И никто не мог ничего с этим поделать. Напрасно адмирал Саравак пытался что-то кричать. В темноте, разбавляемой зловещим светом аэростатного прожектора и костров смертельной горючей жидкости, которые уже разрослись до размеров серьезного пожара, поглощая все новые кусты и деревья, кто-то толкнул старика сзади. И адмирал упал на острые камни, а десятки его воинов прошли прямо по нему, даже не заметив в панике и неразберихе своего главного военачальника.
Так Сабах Саравак и погиб, бесславно затоптанный собственным войском на камнях Таракана. Подобная участь постигла и некоторых других командиров армии вторжения султана Буддимана. Вскоре все войско босоногих сулунгов превратилось в неуправляемую толпу, которая, получив отпор и раздавив многих своих же в грандиозной давке, приключившейся на перешейке возле мыса, начала рассыпаться под пулеметными очередями на отдельные фрагменты. А выжившие побежали назад с криками, что на юг к мысу не прорваться, чем дезорганизовывали оставшихся в месте высадки. Вскоре стало понятно, что попытка прорыва сулунгам не удалась, обернувшись для них лишь серьезными потерями.
* * *
Федор Яровой направлял луч прожектора на цели и стрелял по ним из пулемета, Вадим Михалевич поджигал фитили и скидывал зажигательные горшки на головы врагов, а Виктор Смирнов управлял летательным аппаратом, удерживая его над скоплением неприятеля. Общими усилиями им все-таки удалось не только остановить сулунгов, атакующих перешеек между пляжем и мысом, но и посеять в их рядах панику. И это привело к отступлению противника.
Но, совсем рассеять или принудить к сдаче в плен огромную толпу босоногих десантников все-таки никак не удавалось. Вскоре все горшки и кувшины с горючей смесью были сброшены из гондолы дирижабля-аэростата вниз, а патроны в пулеметной ленте снова закончились. Полностью быстро уничтожить или даже окончательно деморализовать высадившихся захватчиков не представлялось возможным по причине отсутствия у защитников острова тяжелого вооружения. Все ракеты к самодельным установкам РСЗО «Бур» к этому времени уже выпустили по противнику, а несколько пушек-лантак, реквизированных из султанского дворца, даже близко не добивали от городских окраин до пляжа. Тащить их через болота поближе к целям тоже не имело смысла, потому что сулунги выставили уже на дюнах точно такие же пушечки, снятые со своих кораблей. Вот и установился в ночи некий позиционный тупик. Для атаки неприятеля у защитников острова сил не осталось. Да и сулунги больше не рисковали атаковать. Но, всю ночь и те, и другие не смыкали глаз, охраняя свои позиции и внимательно наблюдая друг за другом.
Ночь выдалась тревожной. Потеряв два десятка бойцов испанской милиции убитыми возле мыса, капитан Леонардо Перейра, чтобы исключить неожиданности новых ночных атак со стороны вражеских десантников, приказал зажечь костры перед позициями второй линии обороны по всему периметру городских окраин, обращенных в сторону болот, за которыми лежал тот самый пляж восточного берега, занятый противником. От летательного аппарата в ночи тоже больше не было особенной пользы, поэтому его снова пришвартовали к верхушке храма Ганеши. И усталые советские офицеры спустились вниз.
А вот Вадиму Михалевичу пришлось остаться в гондоле, потому что кому-то требовалось все время следить за летательным аппаратом, который висел над импровизированной причальной башней, привязанный канатами. Ведь для того, чтобы эта конструкция оставалась в воздухе, горелка должна была постоянно поддерживать определенную температуру воздуха внутри оболочки. В то же время, слишком сильно воздух нагревать не стоило, поскольку чрезмерно большая подъемная сила могла вырвать причальными канатами каменные скульптуры крыши храма из их оснований. Какой-либо автоматики на подобные случаи аэронавты еще не предусмотрели, значит, кто-то из экипажа должен был оставаться на дежурстве, чтобы регулировать подачу тепла вручную.
Смирнов и Михалевич и без того нарушили все свои же инструкции по управлению «Красным буревестником», когда вместе спустились пообедать на нефтебазе. К счастью, воздух внутри оболочки за время обеда остыть в тот раз не успел. А потом Михалевич вновь занял свое место бортмеханика и второго пилота. Конечно, он устал не меньше Смирнова, но все же вызвался подежурить первым. Улегшись внутри гондолы поверх своего спального мешка, он даже не заметил, как задремал.
Перед самым рассветом Михалевич проснулся от удара. Оказалось, что горелка, оставленная им в режиме самой минимальной подачи тепла в баллон, почему-то погасла. И остывший под утро воздух заставил «Красный буревестник» опуститься вниз. Он попросту сдулся, свесившись с башни храма по двум сторонам наподобие ушей спаниеля. А гондола, находящаяся посередине, с грохотом приземлилась на верхнюю площадку между статуями слонов.
Все на командном пункте тут же проснулись, закричали, подняли тревогу, переполошились и забегали. Первым подскочил сам Михалевич и оба пулеметчика, Григорий Петров и Илья Доренко, прямо возле которых грохнулась гондола. Им еще повезло, что она не упала резко, а снижалась по мере охлаждения воздуха в баллоне. Потому их и не раздавило. Через несколько минут на башню поднялся и Смирнов, который, оказывается, устроился внизу, в главном помещении храма, и так сладко заснул там, что проспал свое ночное дежурство.
За Смирновым прибежал и Яровой. Вот только от суеты и криков толку было мало. Еще очень повезло, что отсутствие ветра той ночью позволило обвисшей оболочке плавно лечь на головы слоновьих статуй, образовав над площадкой своеобразный навес. Иначе ветер обязательно порвал бы материал баллона, растерев его о каменные фигуры. Но, этого не произошло. Потому имелась надежда на восстановление летательного аппарата.
Конечно, заметив в рассветных лучах, что вражеский летающий мешок сдулся и бессильно повис на башне индуистского храма, командиры сулунгов, оставшиеся в живых после неудачной попытки ночной атаки, начали подбадривать своих воинов. Они кричали, что жертвы были не напрасными. Даже адмирал Сабах Саравак погиб не зря, раз в ночи все-таки удалось подстрелить это вражеское летающее чудовище. Им даже в головы не приходило, что причиной являются не их собственные меткие стрелки, а обыкновенная халатность самих аэронавтов.
Как бы там ни было, а босоногие десантники с рассветом приободрились и готовились к новой атаке. Глядя в большой бинокль за приготовлениями противника, Федор Яровой надеялся, что еще один вражеский натиск его бойцы выдержать смогут. Хотя без «Красного буревестника» это представлялось более проблематичным. Преимущества защитников острова в технической оснащенности таяли на глазах. Но, больше всего Федора волновало, что же последует дальше, сколько еще они смогут удерживать подступы к городу Таракан силами маленького гарнизона, у которого стремительно иссякали боеприпасы? Яровой уже думал послать на нефтебазу за своими последними резервами, за двумя взводами стрелков женской роты, когда сначала пришла долгожданная радиограмма, а потом на горизонте показались дымы. И стало очевидно, что советская эскадра подходит на выручку очень вовремя.
