Де Бошанри вдруг смутился и посмотрел на меня с некоторым опасением – мол, не подумаю ли я, что они с Жанной-Шарлоттой были любовниками… Нет, не подумал – я слишком хорошо знаю свою супругу. Но даже если так оно бы и случилось, это было до нашего с нею знакомства. Меня это даже несколько позабавило, ведь в Париже иметь любовника или любовницу было нормой, можно даже сказать, признаком хорошего тона, а в наших краях супружеская верность что-то да значила.
– Надеюсь, что она сможет перебраться в Новую Францию в следующем году. А сейчас, увы, мне нужно будет проследовать как можно скорее в Квебек. Но для начала следует отремонтировать хотя бы «Сен-Бернара» и «Сент-Огюстена». Как вы думаете, сколько времени это может занять в Луисбурге?
– Полагаю, не менее трех-четырех недель, мсье маркиз, – покачал тот головой. – Я бы предложил вам отправиться в путь на купце и дал бы вам в качестве эскорта один из трех оставшихся у меня корветов. Но, увы, ни один купец сейчас не выходит из порта, разве что только в Порт-ля-Жуа для торговли с русскими. Даже контрабандисты больше не рискуют выходить из гавани – тут часто появляются английские рейдовые группы из Галифакса. Но, если хотите, я могу отдать вам два из трех корветов.
– И тем самым оголить Луисбург? Нет, лучше не надо, я пока побуду в Луисбурге. Дождемся ледостава и уйдем в Квебек на санях, как только это станет возможным. Иначе пришлось бы дожидаться следующей весны, точнее, конца половодья после ледохода.
– Именно так, мсье маркиз, именно так. Удивляюсь, что вы, хоть и прибыли из метрополии, хорошо знакомы с нашими реалиями.
– Вообще-то я родился и вырос в Квебеке, а потом несколько лет был губернатором Луизианы. А теперь мне предстоит стать правителем не только Новой Франции, но и Акадии – как вам должно быть известно, офис губернатора Акадии был упразднен после потери восточной ее части.
– Вы совершенно правы, мсье маркиз.
– А вас, мсье де Бошанри, я хотел бы оставить на вашей теперешней должности, а также передать вам обязанности управляющего освобожденными территориями Акадии.
– Я вам буду очень признателен, мсье маркиз. И мой дворец всецело в вашем распоряжении. Этим вы окажете большую честь для меня и для моей супруги!
– Благодарю вас, мсье губернатор, но мне вполне хватило бы двух комнат – небольшой спаленки и комнаты, которая станет моим кабинетом. И если рядом с ней будет каморка для моего слуги, я буду вам ещё более благодарен. Но я ни в коем случае не хотел бы вытеснять вас и вашу супругу из вашей спальни – и вас из вашего кабинета.
– Но вы же новый губернатор Новой Франции, а я всего лишь ваш подчиненный…
– У вас дома я всего лишь гость, – улыбнулся я. – А теперь расскажите, что здесь происходит – во Франции о ваших делах рассказывают удивительные вещи. Пока все, что я знаю, это то, что какие-то русские помогли нам победить британцев на Мононгахеле и спасли маркиза Дюкеня и его эскорт у Ниагары. И что они же пообещали вернуть нам оба захваченных форта в обмен на острова.
– Вы знаете, мсье маркиз, мне уже казалось, что все кончено, и падение Королевского острова и Луисбурга – вопрос ближайшего времени. Но русские сумели выполнить свое обещание, и оба форта – Босежур и Гаспаро – освобождены. Враг под командованием проклятого подполковника Монктона укрепился в местечке Кобекид, превратив его в крепость, но я не удивлюсь, если и его уже взяли наши русские друзья.
– Друзья, мсье де Бошанри? Вы не ошибаетесь?
– Не знаю, что говорят у вас в Париже, но русские не раз доказывали, что они не только хозяева своего слова, но и грозная сила – и это несмотря на то, что их всего лишь с десяток или около того. Они сумели создать боеспособное войско из акадцев, назвав его Акадской армией, а также перетянуть на свою сторону местных индейцев – не говоря уж о том, что у них есть и свои индейцы, – а также к ним примкнул отряд секунд-майора де Буаэбера. И, насколько я слышал, все эти люди прямо-таки молятся на этих русских.
– Понятно… И если мы нарушим данное маркизом Дюкенем слово…
– То без сомнения приобретем в их лице грозного врага. Кроме того, русские – герои акадского населения, как тех, кто остался на полуострове, так и жителей островов. В случае подобного вероломства с нашей стороны, боюсь, что они все встанут практически поголовно на сторону русских.
– Ясно… Ну что ж, мои инструкции гласят, что мне необходимо ознакомиться с создавшимся положением на месте и принять решение. Вот только Луисбург мне отдавать совсем не хочется. Может быть, мы попытаемся их убедить вместо Луисбурга взять, например, Пикту на Акадском полуострове вкупе с окружающими его землями?
– Без русских Пикту находилось бы в руках росбифов. Так что, простите меня за мою дерзость, мсье маркиз, но это – неравноценный обмен.
– В любом случае мне придется поговорить с русскими и попробовать найти компромисс, который устроил бы обе стороны. Как мне связаться с ними? И кто у них главный?
18 ноября 1755 года. Шедабукту
Томас Вильсон, он же Джеймс Джефферсон, траппер
Вчера ближе к вечеру я увидел расщепленный молнией огромный красный дуб на небольшом обрыве справа от дороги, под ним родник… Как мне рассказал Аристид, надо было пройти примерно пятьдесят туазов – это чуть менее сотни метров – и повернуть в лес на другой стороне дороги сквозь заросли ирги [111] по еле заметной тропинке.
Метрах в пятидесяти по тропе на небольшом возвышении находилась избушка «лесных бегунов» – та самая, в которой я якобы встречался с Пишоном. Я выгреб золу из очага, сложил поленья горкой, зажёг их, умылся в бочке на улице – бр-р – и поел за столом – здесь, в отличие от «Русалки» в Кобекиде, стол имелся, равно как и две колченогие табуретки. Затем полежал на верхнем ярусе, потом перебрался на нижний и заснул сном праведника, чтобы проснуться с рассветом.
К этому времени поленья прогорели, но в единственной комнате было ещё довольно тепло, и я не спеша позавтракал, убрал за собой, прикопав остатки трапезы за избой. Это было сделано на случай, если кто-нибудь захотел бы проверить, правда ли кто-то был в избе в последнее время. После этого я вернулся на дорогу и потопал в Шедабукту, до которого оставался примерно час хода.
Как мне объяснил Аристид, это странное название вроде означало «Большая гавань» на местном микмакском диалекте, и, действительно, когда я добрался до частокола, опоясывавшего городок, я увидел перед собой поднимающийся амфитеатром по крутому берегу огромного залива поселок.
Вот только почти весь город представлял собой пепелище – только район порта мне показался более или менее целым, да чуть выше центра отдельно стояло крупное здание. Дорога шла как раз мимо него, и, когда я подошёл, я увидел вывеску «Traiteur La Rose Blanche» [112]. Перед зданием находилась коновязь, к которой было привязано несколько лошадей.
Выглядела эта «роза» весьма неплохо, и Тому Робинсону очень захотелось туда зайти. Но Джим Джефферсон, коим я сейчас являлся, ненавидел все французское и именно поэтому пошел дальше, между грудами головёшек, вниз, к порту.
Непосредственно район порта не пострадал во время «зачисток акадцев», но слышна была лишь английская речь. На длинном здании, на котором сквозь жидкий слой краски просвечивала надпись «La Naïade» – «Наяда» (эх, любят акадцы морских дев!), красовалась вывеска «The Micklegate Bar» [113]. Туда я и зашел.
Зал был побольше, чем столовая, в которой я ел в Кобекиде, и весь заставлен дубовыми столами и стульями. Народу было маловато, что странным не было – ведь было-то всего около половины десятого утра. Вдоль дальней стены шла барная стойка с высокими табуретами, за которой скучал то ли бармен, то ли хозяин. Я подсел туда, и через некоторое время этот человек нехотя обратился ко мне:
