— Хм. Не знаю, не знаю. То деревяшки, а тут вещь знатная, заводская, качества швейцарского, — как бы раздумывая протянул я.
— Три пары не дам! Много. А еды у меня сейчас нет. Разве что на той неделе заказ один сделаю. Обещали расплатиться. Из него могу добавить два яйца. Утиных. Пойдёт?
Я мысленно удивился. Надо же. Яйца! Роскошь в наших условиях неимоверная. Но Шурка нужен был мне совсем для других целей. Налаженный через него канал можно было бы в дальнейшем использовать более широко. Было явно заметно, что нож ему глянулся. Начну торговаться — обидится. А мне нужно его доверие и расположение. А главное — связи! Ох, непрост этот очкарик, нутром чую, непрост!
Пытаться выходить с деньгами через полицаев или напрямую к охранникам — утопия. Меня скорее грохнут за мои «богатства», чем будут торговать. Особенно такие, как тот вайдовский ставленник, кинувший меня на золотую цепочку. Тут всё давно понятиями прописано: когда фраер пытается играть в криминал и его кидают — то кидок не предъявляется. Сам виноват. Короче, Гавр, ты сам себе злобный Буратино. Если уж лезть в это кубло, то по-умному.
— Не, не надо яиц. Две пары деревянных башмаков нормально будет. Вместо еды…может, у тебя в хозяйстве найдётся для меня котелок лишний или миска? Задолбало кружкой баланду мерить.
— Хм, а что? Идёт! — впервые улыбнулся Шурка, радостно пряча перочинный нож в карман пиджака, — будет тебе обувка к послезавтрему. А ёмкость…погоди-ка немного, — он встал из-за стола и подошёл к большому покосившемуся деревянному шкафу. Заскрипели створки.
— Цени! Настоящий кохгешир, полевой котелок вермахта! — он протянул мне изрядно помятую ёмкость с облупившейся краской и дырявой крышкой, — ты не гляди, что сверху две пробоины от осколков и у крышки ручка отсутствует. Я там плоскогубцами подмял: жёстко держится, не слетит. Оно тебе и не особенно нужно! Зато два литра баланды входит и можно с собой таскать, только верёвкой крышку я бы ещё для верности фиксировал, да тряпками пробоины заткни — и не прольётся. Вещь!
Вот же пройдоха! Явно с помойки девайс. Но по большому счёту он прав: мне ли выбирать? И так на раздаче через раз разрешают в кружку повторно баланду наливать. Как же надоело, что вся жизнь последние недели крутится от кормёжки до кормёжки. А куда деваться? Аватар давно на ограниченном ресурсе. Хорошо, что пока ни слабости, ни нарушений сознания существенных не случилось. Мага вон на что здоровый бугай был, когда приехали, и тот, что не день, уже к полудню с дрожащими руками и коленками на вагонетке повисает. А дальше что будет? Обмороки голодные пойдут? Так недолго и в котлован сверзиться. Эх…
Я постарался изобразить на лице максимальную благодарность.
— Спасибо, Шурка. Вот это от души! Выручил. Ты, знаешь…ещё вопросик к тебе имеется.
— Ну? — мастер уже вернулся к столу и обернулся, снова недовольно нахмурившись.
— Я так понимаю, что у тебя тут завязки кое-какие есть: купить — продать?
— Есть, есть…да не про твою честь. Или ещё что имеешь предложить?
— Тут такое дело…не хотелось бы, чтобы на сторону ушло. Опять же, выгода тебе немалая, Шурка. Готов поделиться с хорошим мастером.
Отчаянное положение вынуждало идти на серьёзный риск. Попытка в фильтрационном лагере выслужиться перед немцами, похоже, ни к чему путному не привела. А здесь, мне кажется, я успел за короткое время разговора немного просчитать собеседника. Да и хвалёная Ремесленником интуиция Миротворца на предмет возможных подлянок молчала, как заговорённая. Избыточной безоглядной жадностью Шурка-Механик, похоже, не страдал, но и своего упускать не собирался. Поэтому я и шёл на нарушение принципа «не верь — не бойся — не проси».
— Ты, Петро, если есть стоящее дело, говори, а нет — ступай себе с богом. У меня и без тебя забот хватает. Теперь для твоих башмаков надо заготовки начерно обработать до полуночи, чтоб завтра сладилось.
— Тут такое дело, Шурка. На этапе немного удалось золотом разжиться, а в Польше загнать выгодно. За марки. Ты не знаешь, можно через тебя продукты, и кое-что из вещей купить? Не век же в деревяшках топать.
— Марки? — оживился Шурка, — оккупационные или лагерные?
— В том-то и дело, что настоящие рейхсмарки. Третьего Рейха, — тихо добавил я, наблюдая как медленно распахивается рот у Шурки.
— Ты…это же…
— Не спрашивай! Просто повезло. Там всё чисто, не подкопаешься. Загнал золото местному еврею на станции, пока охрана не видела. А у него были только рейхсмарки.
— Сколько? — выдохнул Шурка.
— Около ста, мелкими купюрами, — решил я объявить лишь часть суммы, — ну? Возьмёшься?
— А золото всё продал? — ты гляди, а Шурка-Механик никак шарит? Подмётки на ходу рвёт.
— Осталось маленько. Так, пара цепочек и несколько обручальных колец.
— Золотые коронки? — прищурился мастер.
Ах ты ж, с-сука, вон ты о чём! Хотя что ему думать-то? Я сам в мародёрстве признался. А этот гаврик, похоже, не в первый раз с подобным промышляет. Наверняка и с чёрным рынком связан через посредников. Всё банально: кому война, а кому мать родна.
— Нет. Я коронками не занимаюсь. Ты правильно скумекал, работаю не один. Вайду знаешь?
— Это из новых полицаев в Цайтхайне. Слыхал.
— Вот. Я его человек, — наглая ложь должна на первое время повысить кредит доверия. И в то же время прикрыть меня от возможности развода. Одиночку легко втоптать в грязь, но если за мной лагерные полицаи… Чревато. И пусть попробует проверить. Напрямую не полезет — не тот расклад. И марки, и золото проплывут мимо. Ещё, чего доброго, и гестапо заинтересуется. Хотя такой проныра вполне может и на гестапо работать. Осведомителем, например.
О, а это мысль! Я приблизился к столу Механика и вкрадчиво произнёс по-немецки: «Не советую, Шурка, сливать меня кому-либо. Невыгодно и бесполезно. Даже в отдел 3А».
Шнырь дёрнулся, как от удара током, побледнел и ответил на вполне сносном хохдойче:
— Я и не думал, господин э… Петер, а вы…кто?
— Не твоего ума дело, Александэр. Мне до твоей коммерции особого дела нет. Мне важны лишь твои каналы, — решил я немного поиграть, — ты лучше знаешь чёрный рынок. Здесь, в Зеештадте, городке шахтёров, три четверти населения немцы, остальные чехи. Всего не более пяти тысяч человек. Надо сделать запас продуктов длительного хранения: шпиг, бекон, маргарин, сахар. Из одежды неплохо бы шахтёрскую одежду и обувь на мои размеры. Лучше не новые, но в хорошем состоянии. Ну и что-то вроде парочки плотных стёганок или бушлатов. Из обуви лучше ботинки, если есть альпинистские, горные, могу сменять на золото. Всё понял? Возьмёшься?
Я заметил, как побледневший от наплыва информации Шурка-Механик продолжает мяться. Похоже, я слегка перестарался, и он теперь меня считает чуть ли не переодетым агентом гестапо. Неужели такой трус? Хоть и талантливый. Может, потом, поразмыслив, он поймёт всю глубину своих заблуждений, но пока его страх мне лишь на руку. Куём железо, не отходя от кассы.
Я размотал повязку на предплечье и вытащил тонкую пачку купюр.
— Вот здесь сотня рейхсмарок. Двадцать из них твои. Держи! — я положил купюры на стол перед Штырём.
— Я не…
— Бери-бери. Считай, что это твоя доля. Честная. Если будут затруднения, расскажешь, когда приду за башмаками, — я отечески похлопал Шурку по плечу, только сейчас отметив, что настоящий возраст этого мужчины вряд ли дотягивал до тридцати лет.
В лагере стареют быстро. Даже такие прохиндеи, как этот.
— Кстати, а чего это тебя Шуркой-Механиком прозвали, не просветишь?
— Так это…фамилия у меня Александров и по имени Александр, госпо… Пётр э…
— Михайлович, если угодно. Сан Саныч, значит. Зови меня лучше Петром. Лады?
— Яволь…э, то есть, да!
— Ну и прекрасненько! Не буду больше отвлекать. До завтрашнего вечера.
Я прикрыл дверь мастерской и шагнул в сырую полночь. Барак, как обычно, встретил меня вонью и какофонией звуков, состоящих из кашля, сонного бормотания и прочих хрипов, издаваемых сотнями измождённых и усталых людей, забывшихся несколькими часам болезненного полусна-полубреда, позволявшего хоть на какое-то время отключиться от лагерной реальности.
