— Подрастает молодежь, Иван Аркадьевич, — усмехнулась я, — нужно и им давать шанс. А то все места плотно позанимали старые кадры — Марлен Иванович, Швабра, Щука.
— Легко тебе говорить — молодежь, — проворчал шеф, — что-то я особо инициативных не вижу.
— Ну почему же? Хорошо пошла в рост Зоя Смирнова, её вполне можно уже на место Кашинской ставить…
— Чем тебе Кашинская опять не угодила?
— Мутная она, Иван Аркадьевич. Сами разве не видите?
— Да я-то вижу, но работу свою она знает и делает.
— Вот и Зоя знает и будет делать. Только, в отличие от Кашинской, на неё можно положиться, — парировала я.
— Подружайку свою продвигаешь? — хитро прищурился Карягин.
— А почему бы и нет? — усмехнулась я. — Она обучаемая и исполнительная. Сами знаете.
— Ладно. Я подумаю. — Шеф затушил сигарету.
Я смотрела на него и видела, как он осунулся и постарел. Эх, жену бы ему, надёжную, чтобы дома быт наладила, коллектив крепкий, спаянный — как бы проще жилось. И приятнее.
— Что так смотришь? — спросил шеф.
— Тяжело вам?
— Ох, Лида, а кому сейчас легко? — усмехнулся Иван Аркадьевич, правда невесело, — раз впрягся, значит нужно везти.
— Понимаю…
— Сама-то как?
— Да ничего, кручусь. Сессию вон сдаю, третью уже.
— Как это тебе удалось договориться?
— Да Леонид, мой хороший знакомый, позвонил, и там уж помогли договориться о разрешении.
— Мда, обещал я тебе помочь, но не сделал, — хитро хмыкнул Иван Аркадьевич, — но это не потому, что не мог, просто знаю, что только ты диплом о высшем образовании получишь — сразу упорхнёшь отсюда.
— Да я и так упорхну, Иван Аркадьевич, — сказала я, — жизнь же идёт дальше. Нужно искать своё место.
— Жалеть не будешь? — спросил он. — Тут у тебя уже всё есть, живи и радуйся. А ты всё чего-то хочешь, ищешь. А чего — и сама, небось, не знаешь.
— Жалеть буду. — Честно ответила я, — Но, если не воспользуюсь возможностью и останусь — ещё больше пожалею.
— Ну смотри, — проворчал шеф.
— И ещё, — сказала я, — я хочу Репетун в Москву забрать.
— А зачем она тебе там? — удивился Иван Аркадьевич. — Прям такой ценный кадр? Ты же знаешь, Лида, какая она.
— Вот поэтому, — вздохнула я, — её испорченная в молодые годы репутация не даёт ей ходу дальше. А ей ведь уже тесно на старой должности. А здесь расти некуда. Пропадёт же человек. Перегорит.
— Ладно, я подумаю, — кивнул Иван Аркадьевич.
Этот разговор был один из последних, когда мы вот так поговорили с ним по душам.
Я вышла от Ивана Аркадьевича в глубокой задумчивости. Всё-таки зёрнышко сомнения он во мне посеял. А если я действительно сейчас делаю большую ошибку? Да, с квартирами Леонид сказал, что поможет обменять. А ещё же тётьзинин несостоявшийся муж в Москве обитает. Нужно и к нему наведаться, а я всё никак не соберусь.
А с другой стороны — ну, предположим, останусь я тут, и что дальше? Буду продолжать сражаться с вздорными бабами-коллегами на работе, а дома воевать с родственниками? В этом должен быть смысл моей жизни?
Да нет, я же так быстро заскучаю. Мне уже становится скучно. Боюсь подумать, что будет дальше.
В Москве — Леонид. Он практически сделал мне предложение. Если я скажу «да» — мы поженимся. Хочу ли я этого? Вряд ли. Нет, я понимаю, что замуж надо бы, но как-то сердечко не ёкает.
Ладно, оставлю этот вопрос на потом.
Зато в Москве я смогу сделать прекрасную карьеру. Может быть, даже выйду если не на уровень Терешковой, то где-то рядом. Во всяком случае я свою нишу найду. Пусть не сразу, пусть не за год, но найду. Тем более высшее образование у меня вот-вот будет.
Стану большим начальником, помешаю распаду СССР и воспитаю будущего президента — Светку, как я видела по телевизору в будущем. От этой мысли я почему-то вспомнила Жорку, который не бросил меня там. Милого, родного Жорку. Настоящего. Сердце защемило.
Как мне его не хватает!
Тогда, после линейки на первое сентября, когда Жорка-десятиклассник нёс Светку и она звонила в колокольчик, я выбрала момент и подошла к нему. Якобы поблагодарить за Светку. Мы перекинулись парой слов и у меня аж отлегло — нет, не он. Точнее он, но не он. Не знаю, как объяснить. Мимолётные мимические движения, разрез глаз, взгляд — это был словно молодой брат-близнец моего Жорки, но не Жорка.
Сердце опять закололо от тоски.
Вечером дома Римма Марковна затеяла какое-то особое блюдо. Она хлопотала у плиты, весело напевая что-то себе под нос и не пускала нас со Светкой на кухню, поэтому я пошла к себе «учить уроки», Светка что-то рисовала у себя в комнате. В общем, все были заняты своими делами.
И тут раздался звонок в дверь.
Я пошла открывать, недоумевая, кто это бы мог быть. Почему-то подумала на Будяка, давно его не было. Но я ошиблась — на пороге стоял… Витёк. Несостоявшийся Лидочкин жених и муж Лариски.
Я воззрилась на него с удивлением — был он выбрит, чисто одет и при этом абсолютно трезв. Правда новый костюм сидел на нём, как на корове седло, да и рубашка была поглажена кое-как, символически, но тем не менее преображение было налицо. В руке он держал потрёпанный саквояж.
— Привет, — сказал он смущённо. — Я на минутку. Можно?
— Ну заходи, — удивилась я, — что-то случилось в деревне?
— Да нет. Я так… попрощаться зашёл.
— В каком смысле?
— Уезжаю я, Лида, — в его голосе проскользнули нотки гордости, — мы тогда с тобой поговорили, и я как прозрел. Понимаешь? Бросил пить, заработал немного деньжат, как ты советовала, купил билет и вот сейчас уезжаю.
— Куда?
— В Одессу, — его лицо расплылось в мечтательной улыбке, — пойду там хоть дворником, хоть сторожем. Работы не боюсь!
— А как же Лариска?
— Да ну её в пень! — отмахнулся он, — не могу я больше смотреть на неё. И сам пропадаю и ей нервы все вымотал. А там, может, жизнь по-другому повернется.
— А если не повернется?
— Тогда на Севера подамся, — хмыкнул он, — сама же говорила, Советский союз большой, где-нибудь и мне местечко найдётся.
— Лида. Кто это? — из кухни вышла Римма Марковна, — у нас гости?
— Здравствуйте, — скромно сказал Витёк.
— Да, Римма Марковна, познакомьтесь, это — Виктор. Муж Лариски.
— И твой жених, который бросил тебя? — неодобрительно проворчала Римма Марковна, покачав головой.
— Ой, Римма Марковна, когда это ещё было, — усмехнулась я. — Всё уже давно забылось.
— Да, я тогда очень нехорошо поступил, Лида, — вздохнул Витёк, — Прямо по-скотски. Но просить прощения и каяться не вижу смысла — всё равно это уже ничего не изменит.
— Ну проходите, мойте руки. Сейчас ужинать будем. Я сегодня запекла говядину с черносливом в рукаве по особому рецепту. Так что вы вовремя.
— Да я же говорю, я только на минутку, — засмущался Виктор, — да и поезд у меня скоро уже.
— Ничего страшного, поужинать успеете, — строго сказала Римма Марковна. — В дорогу голодному нельзя.
— Да я боюсь, что на последний трамвай вдруг опоздаю. У меня с двумя пересадками же.
— Лида отвезет, — сказала Римма Марковна и я вздохнула, ну вот, поучила, называется, уроки.
Пока Витёк мыл руки, на кухню впорхнула Светка:
— Смотри, мама, я Африку нарисовала!
Она протянула рисунок.
— Ух ты, как красиво, — похвалила я (Светка рисовала из рук вон плохо. Но очень ревностно относилась к критике её художеств). — Слон у тебя такой…эммм… большой получился. И жираф. Тоже большой.
— И лев! — прихвастнула довольная похвалой Светка.
— Да. И лев тоже, — поддержала юное дарование я, — а это кто? Зебры?
— Да какие же это зебры⁈ — возмутилась Светка, — это же мухи це-це!
— А почему они такие большие? Больше, чем лев и чем слон?
— А мы на уроке проходили, что муха це-це самый страшный зверь и может убить и льва, и слона! — выдала Светка.
На кухню вышел Витёк.
— Светочка, познакомься, это — дядя Витя, — сказала я.
