С точки зрения любой местной девушки, Свартхёвди — писаный красавец. Особенно в сравнении со мной.
Но рядом с собственной матерью он выглядел… ну примерно как шофер-телохранитель рядом с королевой. Впрочем, это мое субъективное мнение.
У меня сразу закралась мысль: а не приемный ли он сын? Тем более госпожа Рунгерд выглядела довольно молодо.
Спрашивать, так ли это, я, как вы можете догадаться, не стал.
Зато впервые задумался о значении названных имен.
«Хальфдан» переводилось как Полудан, то есть Полудатчанин. Популярное местное имя. Но тут это было не имя, а прозвище. А вот имя занятное: Ормульф… Орм — это змей. Ульф — это понятно, волк. Причем волк — это, как я понимаю, хорошо. Зверь Одина. А змей — это плохо. Нет, не плохо, скорее страшно. В местных мифах упоминается Мировой Змей, он же — Ёрмунганд, «посох великана». Как раз вчера Свартхёвди поведал мне, что во время Рагнарёка этот гад отравит хорошего парня Тора. Правда, уже после того, как Молотобоец отмахнет ему голову. Словом, змей — это чужой. А волк — наш. Интересный гибрид получается.
Еще занятнее имя самой «королевы» — Рунгерд. Рун — означает «тайна». Или нечто спрятанное. Или собственно руна — значок скандинавской письменности и сакральный инструмент для гадания и организации разного рода колдовских акций. Герд — это защита. Например, ограда или укрепление.
Интер-ресное имечко!
Размышляя так, я совершенно неприлично пялился на матушку Рунгерд.
— Похоже, твой дружок влюбился в бедную вдову, — чуть усмехнувшись, заметила Рунгерд.
Я моментально смутился, а Свартхёвди заржал и гулко хлопнул меня по спине.
— Ты попался, Черноголовый! Добро пожаловать в хирд матушкиных женихов!
— Большой хирд-то? — поинтересовался я с не очень естественной улыбкой.
— На две дюжины румов хватит! И клянусь волосами Ньерда, это будет очень ходкий драккар! — Лапа Свартхёвди дружески легла на мое плечо. — Матушка, нам бы пива с дороги.
— Пива? — Кристальной голубизны глазищи глядели на меня… Нет, не «на», а как-то — сквозь… Будто я был прозрачным, а у меня за спиной находилось что-то исключительно интересное.
Еще одна пауза. На этот раз — не по моей вине. Долгая пауза…
Я забеспокоился. Было бы обидно, если бы такая потрясающая женщина оказалась малость с приветом.
— Не знаю, не знаю… — задумчиво проговорила матушка Свартхёвди, продолжая высматривать что-то сквозь мое бренное тело, — …стоит ли подносить пиво твоему спутнику…
Свартхёвди моментально убрал руку с моего плеча, а я насторожился.
Неужели я опять нарушил какое-нибудь местное табу?
— Давненько я не видела на ком-то столь явных знаков принадлежности к миру духов, — произнесла дочь Змееволка Полудатчанина. — Но ты ведь человек, Ульф Черноголовый? Как зовут твоего отца? — Пронзительный взгляд «королевы» впился теперь уже в меня.
— Его имя ничего тебе не скажет, госпожа, — сказал я осторожно, выгадывая время.
До сих пор подобного вопроса мне не задавали. То есть задавали, конечно. В этом мире каждый уважающий себя мужчина мог запросто воспроизвести свое родословное древо, причем — со всеми почетными и непочетными прозвищами каждого предка персонально, а также со всеми его свершениями и деяниями, достойными и не очень. Однако я всегда уклонялся от ответа, и к моей скрытности народ относился с пониманием.
Однако здесь номер не прокатывал.
Следовало что-то сказать. Иначе хрен знает, чем все может обернуться.
Боковым зрением я зафиксировал перемещение Свартхёвди на пару шагов влево и назад. Оптимальная дистанция, чтобы быстренько выхватить меч и тем же движением снести чернявую голову старины Ульфа.
Учитывая, что Свартхёвди известен мой бойцовский рейтинг, вступать в дискуссии он не будет. Рубанет сходу.
И трое мужиков, тесавших какой-то столб неподалеку от нас, тоже прервали общественно полезное занятие и уставились на меня: ушки на макушке. Скажет матушка Рунгард: «Фас» — и придется мне драться не на жизнь, а на смерть. И главное: совершенно непонятно — за что…
— …имя моего отца ничего тебе не скажет, госпожа. Его дом — очень далеко отсюда. Но это хороший и богатый дом… (Не врать! Что-то мне подсказывает: этой даме врать нельзя ни в коем случае. Учует.) И сам он — человек уважаемый. Его имя… Воген (я опять не врал — примерно так можно перевести имя Григорий, Бодрствующий, с греческого, а потом — на датский), а прозвище его… — Я покосился на Свартхёвди… Только скажи Перепуг и уже до конца жизни не отмоешься. — На вашем языке оно звучит примерно как Уклоняющийся от опасностей.
— Судя по этому прозвищу, твой отец вряд ли прославился как воин, — не без ехидства отметила Рунгерд.
— Да, — согласился я. — Он — купец.
— Торговля — достойное занятие, — одобрила «королева». — И его прозвище мне теперь более понятно. Тебе не следует стыдиться: то, что для воина — обида, для купца — похвала.
— Я не стыжусь своего отца! — Говорить правду легко и приятно. — Однако мы с ним не очень похожи.
— Позволь спросить: он твой отец по крови?
Я не сразу врубился, о чем она. Но потом сообразил: ее интересует, не приемный ли я сын?
— Да. Во мне течет его кровь.
— Ты знаешь это наверняка?
— Да.
— А твоя мать?
— Ее имя — Стек.
Примерно так на датский переводится имя Валентина — Сильная. Надо отдать должное маме, имени своему она вполне соответствует. Характером я пошел в нее. Только честолюбия у меня много меньше.
Похоже, мой ответ опять попал куда надо. Скрытая пружинка ослабла, прицел отвели в сторону. Правда, оружие на предохранитель пока что не поставили.
— Ты не солгал, — резюмировала Рунгерд. — И не похоже, чтобы среди твоей родни были йотуны. (Вот радость-то!) Может быть, кто-то из твоих предков был ваном…
Я пожал плечами. Хоть горшком назови, только в печку не ставь…
— Однако… — продолжила Рунгерд, — я чую вокруг тебя недобрую тень. Ты убил многих, Ульф Черноголовый. И многие из тех, кого ты убил, жаждут мести.
Я снова пожал плечами. Жаждут и жаждут. Это их трудности. Мертвые не потеют. И мне по их поводу потеть незачем.
Хотя к чему глупая бравада? Зачем тогда я сюда заявился, такой бесстрашный?
— Пойдем в дом, Ульф Вогенсон, — пригласила «королева». — Мой сын, вижу, изнемог от жажды, да и тебе стоит сполоснуть горло от дорожной пыли. Ты храбр, и значит, мертвым будет не так-то легко тебя извести. А я подумаю, чем еще можно тебе помочь.
Повернулась и пошла. Очень величественно.
— Моя младшая сестра, — рука Свартхёвди снова легла на плечо, — варит замечательное пиво. Скоро сам убедишься. А моя матушка… Ее бабушкой была саами. Она спасла моего прадеда от огневицы, и тот по обету взял ее в жены. Мою матушку не зря зовут Рунгерд. Если она обещала помочь, можешь быть спокоен. Бояться нечего.
— А кто говорит, что я боюсь?
Свартхёвди расхохотался… Но тут же оборвал смех, обнаружив, что трое работников все еще глазеют на нас.
Того, что Свартхёвди пообещал сделать, если в них не проснется трудовой энтузиазм, при дамах лучше не повторять.
Дом Рунгерд Ормульфовны я бы назвал стандартным. Окон нет. Крышу подпирают типовые столбы с прорезями для досок-кроватей (они же — скамьи) и крючками для инвентаря и оружия. Очаг открытого типа (на нем, кстати, поспевал кабанчик — нас точно ждали), вход, само собой, — на юг. Навстречу солнышку. Темновато, зато тепло и сухо. Ага, поляна уже накрыта. А это еще что за чудесное явление?
Девица, ничем, кроме умудренности годами и жизнью, не уступающая хозяйке, такой же «королевской» походкой двигалась нам навстречу. В руках — бычий рог, оправленный чеканным серебром. Внутри, надо полагать, пиво.
Думаете, рог предназначался Свартхёвди? Ничего подобного! Девица направилась прямиком ко мне.
А я-то был уверен, что уровень потрясающего воздействия женской красоты в этом доме задан госпожой Рунгерд. Жестокая ошибка.
Рунгерд — лишь предупредительный выпад. Живой эталон земной красоты, который, впрочем, нисколько не подготовил меня к последовавшему сокрушительному удару красоты небесной.
О, как она была хороша! Глазищи синие, губки алые… Немного бледновата, но, по здешним меркам, это и есть высший шик. «Лебяжье-белая», как тут выражаются. Ее лицо… Да ладно, будем проще. Если бы я нафантазировал идеальное существо женского пола, дочь матушки Рунгерд затмила бы его с легкостью.
Я обалдел.
А чудесная дева с поклоном протянула рог.
Свартхёвди пихнул меня в бок, выведя из ступора, потому что я стоял дурак дураком. Кажется, этот злодей еще и хихикнул.
Я спохватился. Вцепился в рог, как бедуин после двухнедельного марша по Сахаре, и выхлестал чуть ли не в пять глотков. То, что пиво действительно отменное, дошло до помутненного сознания чуть позже.
