На сей раз, вместо ожидаемых Николая Павловича и императрицы Екатерины, там был другой властитель, из числа тех, кому на Руси ставят памятники и о ком снимают фильмы. Так, длинный зеленый камзол со множеством мелких пуговиц, штаны с белыми чулками и башмаки. А вот лицо мало напоминало портреты Петра Великого. Разве что, усы… Но, тем не мене, государь кого-то напоминал. А, так он походил на актера Дмитрия Золотухина в роли молодого Петра Алексеевича. Молодец, режиссер Герасимов, правильно подобрал актера. Правда, Золотухин был лет на двадцать моложе человека, что сидел передо мной, но время-то идет. И юность царя Петра заканчивается, и зрелость со старостью его не минуют, точнее — не миновали.
Слегка склонив голову, поприветствовав старшего по возрасту и по влиянию на умы государя, я поискал глазами — на что бы мне присесть? Вон, Петр Алексеевич развалился в кресле, а мне тут жесткий стул приготовили. Сядешь — признаешь, что ты стоишь на гораздо более низкой части социальной лестницы, а не сядешь — так еще хуже. Интересно, кто тут такой экспериментатор?
Поступил просто. Не говоря ни слова, развернул стул и сел на него задом-наперед, словно в детстве, когда играл в индейцев, используя мебель.
— А ты молодец, — одобрительно сказал император. — Не растерялся.
— Рад. Очень рад, — пробормотал я. — Непонятно только, кому это все нужно?
— Что — нужно? — нахмурил брови император, словно Зевс-громовержец. Вот-вот, сейчас молнии полетят.
— Спектакли эти устраивать, — пояснил я, раздумывая — а было ли такое слово во времена Петра? Решив, что создатель Российской империи человек грамотный, не стал растолковывать значение. — Ваши потомки, то есть, наследники, со мной встречались, а теперь вы. И каждый раз какой-нибудь тест.
— Тест, это что? — хмыкнул Пётр.
— Это такое задание. Его кому-то дают, а потом смотрят — правильно ли человек сделал, или нет?
— Задание? Да кто тебе задание-то давать будет? Сам-то посуди — кому ты тут нужен? — усмехнулся Петр Алексеевич.
— Так ведь вы тут появились, значит, это кому-то нужно, — терпеливо пояснил я.
— Я появился, потому что интересно было с новым самозванцем поговорить, — усмехнулся Петр.
— А кто у нас самозванец?
— А ты — разве не самозванец? — усмехнулся Петр. — И все, кто после Лизки моей на русском престоле сидел — все самозванцы. Аньку, с большим натягом еще можно императрицей считать.
Чуть не выкрикнул — а кто виноват-то? Не фиг было составлять указ о том, что император вправе сажать на престол любого, кого заблагорассудиться. И вот, получили эпоху дворцовых переворотов. А еще я считал, что здесь, в Чертогах разума, вопрос о моем самозванстве уже решен и предки дружно признали меня членом своей семьи. Ан, нет. И что, я оправдываться стану? Лучший способ защиты — нападение.
— Ну, если так рассуждать, так и ты Петр Алексеевич тоже самозванец.
— А я-то с чего бы? — удивился Петр. — Я государь природный, по отцу и деду.
— А я слышал, что твой отец не государь, а патриарх Никон, — усмехнулся я, стараясь сделать свою ухмылку как можно противней.
— Да я тебя за такие слова! — вскочил со своего кресла император и, ухватившись за трость, которая, как оказалось, стояла рядом, ринулся на меня.
Я уступать не собирался, а вскочив с места, ухватил стул и приготовился пойти с ним наперевес в бой. И быть бы тут большой драке с ломанием мебели, как вдруг, в наши чертоги вошел… кот Василий.
Их мохнатое сиятельство прошелся прямо между нами, подняв хвост. А хвост был такой пушистый, что если павлин увидит — удавится от зависти.
Мой меховой телохранитель недовольно муркнул, потом посмотрел на меня, подошел к Петру Алексеевичу и потерся о его ногу.
У первого императора аж челюсть отвисла. А Васька, которого я уже посчитал предателем, отошел от Петра, подошел ко мне и тоже потерся. И тут я уже всё и всем простил.
— Вот так всегда, — вздохнул я, поставив на место стул. Что-то при появлении Васьки мне стало стыдно за свое поведение. — Один человек нормальный, да и тот кот.
— Коты, брат Алексашка, они самые толковые люди, — ответно вздохнул Петр, отставляя трость. Протягивая мне руку, предложил. — Давай, что ли, руку твою пожму.
— Давай, — кивнул я, протягивая руку Петру Великому. Я ожидал, что государь, по преданиям обладавший огромной силой, сейчас примется дробить мои кости, но тот пожал мне ладонь довольно аккуратно.
Петр Алексеевич уселся в кресло, а Васька, рыжая шельма, сразу же запрыгнул к нему на колени. Я, было, испытал укол ревности, но подавил его. Василий зря ничего не делает. Если он устроился у Петра, значит так и нужно.
— Ты, Петр Алексеевич, на меня не серчай, — повинился я. — Глупость брякнул, которую у одного писателя вычитал, но так и ты меня пойми. Забодало от своих венценосных предков слышать — мол, самозванец. Сначала обзывают, а потом говорят — а вроде и ничего, наш.
— И ты меня тоже прости, — покаялся Петр Великий. — Нам бы сейчас рюмочку выпить, да помириться, но слышал, что ты не пьешь. Я и решил, что ты самозванец, оттого что не пьешь. Кто ж из моих потомков-то не пьет? И дочка Лизка выпить любила, а уж как Анька, племянница моя водку лопала! И Петька второй, который мне не помню уже, но кем-то приходится, так пил, что с ума спятил. А те, кто после этой немки, то есть, после Катьки пошли, совсем не то, но тоже выпить могли, а ты же вообще ни капли.
Я только развел руками. Интересно, а Петр Алексеевич говорит об этом всерьез, или прикалывается? Кто его знает.
— И Алексашкой я тебя называю не из-за неуважения, а потому что ты меня возрастом младше. На сколько лет-то?
Впору опять развести руками. Как мне разницу высчитать? Если по дню рождения цесаревича или Павла Кутафьева — это одно, а по дню рождения меня самого — совсем другое.
— Тогда уж лучше Сашкой. Если Алексашка — то у меня с Меншиковым ассоциации. Впрочем, как тебе угодно меня называть, так и зови.
— Как скажешь… — рассеянно сказал император, поглаживая кота. Потом вдруг спросил: — А что еще про меня болтают?
— Так много что болтают. Про то, что ты сын Никона — про то не болтают. Известно, что патриарх в это время в ссылке был. А вообще…
Я призадумался. Что бы такое рассказать Петру Великому из этой реальности о том Петре, из моей реальности? Не уверен, что все совпадет. Но сказал самое главное:
— Спор до сих пор идет — правильно ли ты поступил, обернувшись к Западу? Может, стоило собой оставаться?
— А собой — это кем? — огрызнулся царь. — Захолустьем, которое даже армии толковой не имело, где флот в первой попавшейся луже утонет? Ты историю-то помнишь? С чего Северная война начиналась? Да с того, что шведы нас в первом сражении разгромили. Была бы русская старина хороша, так дворянское ополчение шведа до Упсалы гнало, а то и до самого Стокгольма. И если бы я Россию на дыбы не поднял, чтобы тогда вышло? Разбили бы нас, сопли кровавые вытерли, да и уперлись обратно. И все как встарь! Англичане с французами наши товары на Северной Двине скупают, фактории ставят, а потом бы и дальше залезли, до самой Волги, и шведы на нашем хлебе наживались. Но это малость. А могло бы и хуже быть. Разодрали бы нас на части. Вот, сидели бы мы каждый в своей берлоге, да похрюкивали — а чего это мы у Запада не учились? А этот Запад, нас бы промеж ушей бил, да работать на себя заставлял. Не так? Если туго приходится — учиться надо. У кого учиться, это неважно.
(Петр Алексеевич вместо слова неважно употребил иное выражение, но в его время это считалось нормой. У нас бы запикали.)
Я не стал спорить. Права у меня такого нет, чтобы спорить с реформатором. Не стал говорить, что по мнению некоторых историков, Россия достигла бы тех высот, которые она взяла вместе с Петром, только попозже и не такой кровавой ценой. Дескать — предвестником преобразований Петра Великого стали реформы его предшественников — Алексея Михайловича, Федора Иоанновича и регентши Софьи. А реформы царевны Софьи, вкупе с идеями Василия Голицына, сыграли бы свою роль в преобразованиях, даже без Петра. Не знаю, может бы и сыграли. Только бояре вначале бы Софью с фаворитом сковырнули, а вот как бы потом было, кто его знает? И Верховный Тайный Совет затевал настоящую революцию — ограничение монархии с помощью дворянства. И Сталина критикуют за жесткий курс коллективизации и индустриализации. Но хорошо говорить из сытого и благополучного будущего о кровавом прошлом.
