Джузеппе снег и морозы конечно видел, но не столько и не такие. Глаза его были почти в буквальном смысле по пять советских копеек. Больше всех над ним потешался Анри и рассказывал о своих первых впечатлениях о России и то, как он теперь любит русские зимы. А русская баня зимой это вообще блаженство.
От его рассказов у нас всех начинали течь слюни, когда он описывал поход в баню и настоящую обжираловку и опиваловку буквально в зю-зю до или после.
Но больше всех зиме радовался Николай. Снег и холод подействовали на него оказали на него совсем не так, как предсказывали итальянские эскулапы. Когда дули холодные ветра и шел снег казалось, что он здоровеет на глазах. И в Питер приехал здоровый и полный сил молодой капитан-лейтенант Макаров, герой морских баталий с турками. Пережитое выдавала первая ранняя седина на висках, бросающийся в глаза шрам на правой щеке и красивая изящная трость. Она конечно скрывала его хромоту и почти никто не знал, что без неё он пока еще не может ходить.
Нам с Николаем, ожидающие нас на почтовой станции жандармы, даже не дали заехать домой. Скривившись, как от какой-то жуткой кислятины от слов, что мои люди в любом случае поедут со мной, жандармский начальник милостиво разрешил сделать это четырем человекам, Ивану Васильевичу, Анри Ланжерону, Джузеппе и Петру. Остальные проследовали на Пусковскую мызу.
Николая оказывается ждал прием у государя, а меня ждал генерал Бенкендорф.
Не скажу, что был рад его видеть, но раздражения он у меня не вызвал. Да и шеф жандармов в этот раз на мою персону отреагировал спокойно и даже с юмором прокомментировал возможную сцену конфликта с жандармским караулом, сказав, что он дал секретную инструкцию смотреть за моими легендарными фехтовальными приемами.
Меня Александр Христофорович просто попросил рассказать о критском походе и почему я ходатайствовал за польского офицера. Минут через сорок приехал Николай, императорская аудиенция закончилась и его привезли к Бенкендорфу. На этот раз к моему удивлению пригласили и господина Тимофеева.
Самое главное, о холере и резюме рассказа пана Ружицкого, я рассказал когда мы были тет-а-тет, это все предназначалось в первую очередь для ушей Государя и шефа жандармов. А потом генерал с удовольствием выслушал наш рассказ об освободительном походе на Крит и расспросил Николая о его службе у греков. Нам он немного рассказал о своем участие в компании 1828-ого года на Балканах.
В итоге у Бенкендорфа мы немного засиделись и на мызу приехали уже вечером.
Аудиенция у императора естественно была короткой и ни о чем, просто протокольная, все награды мой шурин по моему мнению уже получил и это просто был знак монаршей милости. Но в этот раз Николай Павлович меня удивил, он все таки наградил своего тезку еще раз, вручив ему свой личный подарок, дорожный пистолет работы какого-то богемского мастера Антона Винсента Лебеды из Праги.
Мне это имя ничего не говорило, да и на самом деле важно не имя оружейника, а личность дарителя.
На мызе нас ждали наши родные, которые накрыли стол для торжественного ужина и приготовили для нас баню.
Баня была именно такой, как описывал её Анри, мы намылись, напарились, до отвала наелись и даже напились почти в зю-зю. У Джузеппе кончился словарный запас всех его языков, чего чего, а такого приема он явно не ожидал, особенно снежного купания.
Николай сразу же попал в цепкие руки Матвея, который пока мы наслаждались баней, снежными купаниями и всякими безобразиями с напитками, «мучил» моего шурина своим лечением.
Я ему подробно отписало здоровье Николая и Матвей встретил его во все оружии. Среди его лекарств был эликсир и мазь, приготовленные из каких-то бутылочек тетки Анфисы.
Матвей сначала особенным образом накормил и напоил нашего героя-моряка, потом лично попарил его и затем растер раненую ногу свежеприготовленной мазью и уложил спать в хорошо натопленной спальне, да еще и на перине. Перед сном Николай употребил сто пятьдесят рома с пятьюдесятью каплями какого-то эликсира.
Николай тут же заснул, а Матвей присоединился к нам. Ему пришлось налить штрафную и уделить немного внимания для выслушивания его медицинского рассказа.
Уже глубокой ночью я попал наконец-то в руки своей супруги, а под утро, когда я уже после бурных и продолжительных любовных ласок готов был просто заснуть, Соня неожиданно разрыдалась.
— Я боялась, что ты не вернешься, три недели я почти не спала, как у меня не пропало молоко, просто не знаю, — начала она рассказывать сквозь слезы. — Мальчик то же мало спал, проснется и молча лежит. А однажды мы с ним трое суток не спали и не ели. Он только пил сладкую воду. Но не плакал, молча лежал и смотрел на меня. Когда пришло твое письмо, я посчитала, это были дни когда вы освобождали Николая и попали в шторм.
Соня погладила мою раненую руку и поцеловала так нежно, что у меня пропала всякая усталость, но она решительно отстранила меня и смущенно сказала:
— Хватит, Алёшенька, это может навредить нашему ребенку.
Смысл сказанного дошел до меня не сразу. Наш мальчик сладко спал и как мы могли навредить ему мне было не понятно. Но когда я недоуменно посмотрел на жену до меня дошло, Соня опять ждет ребенка.
Но это были не все демографические новости. Утром я узнал, что наконец-то малыша ждут и господа Бакатины. Это мне сообщила Анна, когда мы собрались за обеденным столом.
Матвея не было, чуть ли не с первыми петухами прилетел офицер от Бенкендорфа и затребовал срочно доктора пред генеральские очи. Места для новых постоянных людей за столом Анна определила заранее и лакей указал сначала место Николая рядом с матушкой, а затем и Джузеппе рядом с Ланжеронами.
Николай к столу вышел в новеньком повседневном мундире, но при всех положенных регалиях и самое главное, используя трость как декоративный элемент. Я сразу же понял, что ходьба не доставляет ему уже привычной боли.
Мою улыбку шурин расценил совершенно правильно и улыбнулся в ответ, подтвердив моё предположение глазами. Обед быстро превратился а продолжение вчерашнего ужина и плавно перетек в сегоднешний с небольшим отличием, алкоголя было очень мало и только вино.
Уже в темноте из Питера вернулся Матвей и не один, с ним приехали мои товарищи детства — братья Петровы.
При всех Матвей ничего говорить не стал, но недаром говорят муж и жена одна сатана, Анна без слов поняла его озабоченность, а следом и я и соответственно Софья Андреевна.
Поэтому в моем кабинете мы оказались не поздним вечером, а еще в почти детское время, всего лишь в десять часов. Пока Матвей осматривал и лечил шурина, мы пообщались втроем, братья Петровы и я.
Они заканчивали кондукторское отделение и вопрос о дальнейшей учебе на двухгодичномофицерском отделение даже не обсуждался. Тут им даже не требовалась протекция, в успешности сдачи экзаменов никто не сомневался и места в числе лучших выпускников кондукторского отделения им были гарантированы. Моя протекция и опека были нужны только для одного — свободы выбора после выпуска офицерами через два года.
Темой для разговоров была только предстоящая летняя командировка в Англию к Брюнелям. Кто это такие в училище знали и многие откровенно завидовали братьям. А том, что скоро такая возможность появится у каждого, еще никто не знал, эту потрясающую новость я приберег для личного визита в училище.
Когда Матвей освободился мы с братьями наговорились и они отправились спать, завтра им надо быть в училише, дисциплина там была железная.
— Матвей, твоё мнение о здоровье капитана Макарова? В Италии мне наговорили таких ужасов, правда доктор, который со мною общался последним, назвал своих коллег дураками, — ответ Матвея я практически знал, ума большого тут не надо, достаточно было посмотреть на моего шурина за сегодня столом.
Матвей достал трубку, со знанием дела набил её, раскурил угольком камина, как декоративные элементы они кое-где остались, хотя никакой нагрузки в системе отопления и не несли и выпустил два кольца табачного дыма в потолок.
