Та еще работка! Можно себе представить, сколько отборных матюгов сносит шквалистыми порывами!
Ближе к центру окна светились, но лишь кое-где, ведь стояла глубокая ночь. Пустые улицы наводили тоску, но вот мокнущие постовые, а на перекрестках и патрульные машины с мигалками — успокаивали.
— Товарищ Гарин, — неожиданно заговорил генерал, до этого молча сидевший рядом. — Шансы у нас есть?
Заметив, как навострил уши молоденький лейтенант, сидевший за рулем, я изобразил улыбку, подняв уголок губ.
— Есть, товарищ Гремин. Вы, кстати, в каких войсках служите? Не во внутренних?
— Нет, — мотнул головой офицер, — я ракетчик.
— Зенитчик или РВСН?
Гремин внимательно посмотрел на меня, но ответил:
— 11-я гвардейская армия.
— ОТРК «Искандер», «Ока»?
— Вы хорошо информированы, товарищ Гарин, — усмехнулся генерал.
— Есть маленько, — скромно признал я.
Мы проехали Красную площадь и миновали ворота Спасской башни — строгие часовые мигом оглядели и пропустили наш, головной «Тигр», за кремлевскую стену. Минута — и мы с генералом вышли у здания Совета Министров.
Всё происходило на скорости, в быстром и четком темпе.
Распахнутые двери… Проверка документов… Лестница… Этаж…
И мы с Греминым энергично шагаем по красной ковровой дорожке. Залы бывшего Сената гулки и пусты. Ночь.
Однако люстры ярко горят, выдавая биение жизни, а «кремлевка» под ногами глушит шаги. У бывшего кабинета Брежнева нас уже ждали — трое беспокойных помощников мигом засуетились. Они и двигались похоже, и внешне роднились, как близняшки — одинаковые костюмы, очки и даже залысины.
К президенту СССР я вошел вместе с Греминым, а за высокими дубовыми дверями угодил в толчею — десятки человек стояли, переговариваясь и водя руками, или ходили, бубня по радиофонам, или сидели, озабоченно проглядывая бумаги. Я узнал Квицинского, достойного преемника Громыко, и Предсовмина Талызина. И фон Ливен здесь крутилась, и седенький Иванов, всё еще крепенький, как белый гриб. Машеров, несгибаемый генсек, первым заулыбался экс-секретарю ЦК, а Романов даже привстал, и пожал мне руку.
— Спасали? — кивнул он на мой костюм от «Хейст энд Лахтер».
— Изо всех сил, — скупо улыбнулся я.
Честно говоря, мне не было дела до того, как Романов отнесся к моему приходу. Я и раньше-то не увлекался любимым спортом чиновного люда — жадно или исподтишка наблюдать за вышестоящими, выверяя барскую милость.
— Товарищи! — повысил голос президент. — Садимся! Времени нет! Присаживайтесь, Михаил Петрович. Вас ждали! Каюсь, упустил из виду, хотя Гурий Иванович мне докладывал, что вы искали встречи, что пытались прекратить опасный эксперимент… — заметив движение фон Ливен, он нетерпеливо повел рукой: — Мы обязательно выслушаем вас, Елена Владимировна, но сначала разберемся с тем, что не терпит отлагательств! Товарищ Язов, вам слово.
Лица членов Политбюро и секретарей ЦК обратились к министру обороны. Эти люди, облеченные властью и отягощенные долгом, смотрели по-разному — кто с неистовой надеждой, кто с тайной досадой, кто с тяжким сомнением. Были и потухшие взгляды или отупевшие — от усталости и безнадеги.
— Буду краток, — ворчливо молвил Дмитрий Тимофеевич. — Наблюдение за «Объектом-40» ведется со станции «Салют-8» и с трех спутников. Беспилотники типа «Симург» и «Финист» регулярно облетают… э-э… «прокол». Эвакуация из тридцатикилометровой зоны завершается, — его запавшие глаза скользнули по мне. — Дороги перекрыты, движение запрещено, доступ ограничен. У меня всё.
— Товарищ Гарин? — глаза президента уперлись в мои.
Мне показалось, что в них дрожала слезная просьба: спаси! Скажи, что всё будет хорошо, как раньше! Утешь!
— Всё началось с того, что Панкову приспичило исследовать пространство «Дзета»… — постарался я донести мысль. В двух словах рассказал, какой это пустой и темный мир, изложил историю с аккумулятором, и сухо закончил: — Мы с товарищами в эти дни искали не только людей в развалинах, но и выход из создавшегося положения. И мы его нашли…
Собравшиеся зароптали, оживясь, а фон Ливен улыбнулась гордо и ясно: видали, мол, кого вы списали в отверженные?
— Тихо! — строго прикрикнул Романов, шлепая ладонью по столу, и резко добавил: — Слушаем, Михаил Петрович!
— Выход у нас один, товарищи, — спокойно проговорил я. — Для разрушения «прокола» будет достаточно стандартной плутониевой боеголовки в двадцать-тридцать килотонн…
Боязливые шепотки, гулявшие по кабинету, мигом вознеслись в крики негодования.
— Я вижу, вы совсем с ума сошли! — вскочил Егорычев. — Устроить атомный взрыв в Подмосковье⁈
— Да, — хладнокровно ответил я. — А иного варианта «заштопать» брешь между мирами не существует.
— Хватит орать! — поднялся Юрий Исраэль, председатель Госкомитета по гидрометеорологии (в «Гамме» Ельцин попер его с этой должности — Исраэль был упертый коммуняка, верный идеалам революции, и либерального изврата не стерпел). — Это вы, я смотрю, с ума посходили! Мы с вами не подготовку к празднованию годовщины Октября обсуждаем, а ищем способ, как избежать конца света! Да! Мы начали вести свои замеры с утра понедельника. И что? Если в первые сутки через «прокол» утекло чуть больше одного кубического километра воздуха, то сейчас улетает уже три! И брешь не уменьшается, а увеличивается! Если так и дальше пойдет, ее придется «Кузькиной матерью» затыкать, в пятьдесят мегатонн! Вы этого хотите⁈
— Тихо! — гаркнул Романов, и сдержанно добавил: — Раз уж речь зашла о Великом Октябре, я напомню вам слова Ленина, сказанные им накануне революции: «Промедление смерти подобно!» Поэтому давайте не ёжиться, а думать, только быстро, в темпе! И действовать! — обернувшись ко мне, он нахмурился: — Михаил Петрович, это просто идея, или вы вели расчеты?
— Вёл, — слегка исказил я истину. — В принципе, нам не нужен ядерный заряд точно определенной мощности. Двадцать килотонн — это минимум, пятьдесят — максимум. Однако, чтобы избежать радиоактивного заражения местности, лучше остановиться на среднем значении в тридцать килотонн. Главное тут — средство доставки! Лучше всего использовать квазибаллистическую ракету ОТРК «Искандер» — она даже чересчур точна для стрельбы по «проколу»…
— О, как! — крякнул Язов, и в его заинтересованном взгляде протаяла цепкость. — Ну-ка, ну-ка…
В любое иное время я бы улыбнулся, но не сейчас. Меня гнула и давила страшная ответственность — реально! — за судьбы мира. Не получится у меня убедить кремлевскую команду — всё! Финиш. Я до сих пор не прикидывал, сколько конкретно протянет человечество, если сесть в позу Ждуна, а не спасаться.
Боялся вычислять! Ведь сгинут все! Ближние и дальние, враги и друзья! И Рита, и Наташа с Инной, и Юлиус с Леей, и Наталишка! Нарушится нормальное движение атмосферных потоков, и мы тут же дождемся непрерывной череды чудовищных климатических катастроф. Целые стаи белых пушистых зверьков из Заполярья ляскнут пастями…
Прерывисто вдохнув, я поделился теми смутными прикидками, которые выдавал за подробный, четко продуманный план спасения:
— Стандартная ядерная боеголовка у «Искандера» — двухступенчатая, на двести килотонн. Первая ступень — имплозивная плутониевая, а вторая — термоядерная, с урановым тампером, дейтерид-литиевой начинкой и урановым керном. Вот эта вторая ступень, которая термоядерная, в мире «Дзеты» не сработает — тампер и керн моментально испарятся еще до детонации плутония в первой ступени, и никакой рентгеновской абляции контейнера с дейтеридом лития не произойдет. Короче говоря, боеголовку надо заменить на простую плутониевую, мощностью в тридцать килотонн. Надеюсь, такие на складах есть. Детонация — от барометрического датчика, выставить его на давление в десять миллибар, и… и всё. Этого должно хватить, чтобы заряд рванул аккурат в момент пересечения «грани миров». В нашу «Альфу» прорвётся лишь поток ультрафиолета и обычного света. Вспышка будет мощной, не слабее, чем от РДС-1, первой нашей бомбы, но не критичной. Радиация останется в норме, а воздушная волна… Да, она тоже выйдет ощутимая, но там, в радиусе десяти километров, больше просто нечего разрушать! Вот, собственно, и весь мой план.
