— Что значит «поставим»? — я пересек порог следом за ним.
За дверью была то ли процедурная, то ли лаборатория — кушетка с подушкой, над ней нечто вроде старинного фена в виде колпака, стойки с приборами, а у окна дуга из блестящего металла, достаточно высокая, чтобы под ней прошел центровой-баскетболист.
— На затылок, — собеседник мой принялся натягивать на белые и гладкие пальцы такие же белые перчатки. — Ложитесь вот сюда, лицом вниз, это не будет совсем больно.
Я попятился:
— Э, на такое я не подписывался!
— Пункт три подпункт семь контракта, — сообщил дядечка, в оперчатенных руках которого появилась сеточка с носовой платок, с блестящими капельками в узлах. — Контрактер получает право совершать физические усовершенствования с телом Контрактанта… Но вы, Егор, можете отказаться, разорвать соглашение, вернуть деньги.
Нет, не мог я ничего вернуть!
И он, этот неправильный офисный планктон, больше похожий на робота, чем на человека, это знал.
— Твою мать… — буркнул я. — Больно не будет?
— Совсем нет. Но сознание может быть потеряно.
Я лег на кушетку, уперся лбом в холодную и почему-то колючую подушку. Попытался развернуть голову, чтобы видеть — что он там творит, но чужая ладонь уперлась в висок, не дала этого сделать.
Что-то коснулось волос на затылке, внутри у меня все сжалось, кровь заревела в ушах. Прикосновение было сначала теплым, потом я неожиданно ощутил сильнейший холод — во всем теле, от макушки, до пяток, и зубастая пасть вцепилась мне в основание шеи. Я почти услышал, как хрустнули позвонки, дернулся, но понял, что тело не слушается.
За первым укусом последовал второй, выше, потом третий — в глубине черепа. Перед глазами взвихрились разноцветные огоньки, показалось, что я распадаюсь на части, ноги летят вниз, руки в стороны, голова висит на месте, только крутится, ребра выворачиваются, словно решили превратиться в крылья.
Одновременно я чувствовал, как пот струится по лицу, по животу… внутри!
Последнее ощущение показалось отчего-то самым жутким, я застонал, но судорога намертво сжала рот. Огоньки сменились глухой чернотой, холодное и вонючее полилось в горло, царапая нёбо и гортань.
Я моргнул, и понял, что лежу на спине.
— Егор? — склонившийся надо мной розовый предмет оказался лицом дядечки. — Понимаете меня?
Рот открыть получилось со второй попытки.
— Д… да… — выдавил я.
— Чувствуете себя хорошо?
— Да, — увереннее произнес я, хотя меня тошнило, страшно болела голова, и еще казалось, что я нахожусь сразу в нескольких местах: и в этой процедурной-лаборатории, и дома, у нас в спальне, и еще где-то в коридоре торгового центра; несколько слоев реальности накладывались друг на друга, и это было страшно, хотелось закрыть глаза.
— Переводчик иногда приживается нехорошо, — дядечка со шлепком стянул перчатку. — Может мерещиться разное, могут быть сильные боли… тогда мы его удаляем, и разрываем контракт, поскольку это опасно. Но заранее предсказать ничего невозможно. Надеюсь, вы в порядке?
Как раз в этот момент мне в голову словно воткнули раскаленный железный прут.
«Нихрена не в порядке! — мог завопить я. — Снимите с меня эту штуковину! Немедленно». И что потом — меня проводят до выхода, а аванс придется возвращать, да и Сашку забирать из клиники, когда станет ясно, что мы не в состоянии оплатить операцию? И Юле продавать почку, самой ложиться под скальпель, рисковать здоровьем?
Так что нет, не дождетесь!
— Сейчс, немнжк, — выдавил я, садясь на кушетке.
Только не блевануть на пол, только бы я укоренился наконец в одном месте!
— Глова кружтся, — добавил я, и ощупал затылок, надеясь обнаружить следы сеточки-переводчика, но не нашел ничего, кроме волос, кожи и укрытых под ней костей.
— Прибор теперь внутри, его не видно, — стащивший вторую перчатку дядечка верно истолковал мой жест.
Я закрыл глаза, принялся дышать как можно глубже, как можно глубже, чтобы голова проветрилась, вся эта ерунда кончилась, я стал самим собой, безо всякой боли и всякой ереси, что привиделась…
И помогло!
Минут через пять я ощутил себя человеком, ну легкая тошнота не в счет.
— Готовы к отправке?
— Дело такое, готов, — сказал я.
Дядечка осклабился, точно кинозвезда на красной дорожке, и щелкнул пальцами. Металлическая дуга у окна засветилась, по ней с гудением побежали искры, запахло озоном. Искры стали гуще, и слились в молнии, те переплелись, и вскоре под дугой колыхался занавес голубовато-лилового пламени.
Мне хотелось закрыть глаза снова, и так, не открывая их, удрать отсюда.
— Что это? — спросил я.
— Доставка до места работы, — дядечка, судя по голосу, был очень собой доволен. — Прямо отсюда, как я и говорил.
— То есть… мне что? Лезть в это?
— О, это совершенно безопасно. Сейчас вы тут, а через миг уже там, где требуется. Там вас встретят и все расскажут.
Объяснение было, как всегда, совершенно бесполезным.
Нет, ну я видел фантастические киношки, где герои шлялись через такие штуки, и называли их порталами. Но то киношки, а то задрипанный офисный центр посреди родного города, банальнее только помойка.
Все же телешоу? Шуточки на потеху зрителям?
Хотя какая разница?
— Ладно, — я поднялся с кушетки, понял, что ноги мои дрожат, и очень сильно. — Счастливо оставаться.
Кое-как я сумел сделать эти пять шагов, а затем голубое пламя поглотило меня.
Глава 3
В голове мутилось, нижние конечности продолжали трястись, а я пытался сообразить, где нахожусь — где-то глубоко внутри я ждал, что голубое пламя окажется спецэффектом, и что пройдя через него, я упрусь мордой в пол, а дядечка с круглой лысинкой засмеется и скажет «Улыбнитесь! Вас снимают скрытой камерой!».
Но нет…
— Добро пожаловать в пределы Гегемонии! — произнес голос женский, но резкий.
Я сморгнул, паника клюнула в грудь изнутри, точно хищный птенец — я сошел с ума и брежу, а добрые доктора вкалывают мне успокоительное и держат мою тушку в «гостиничном номере» с мягкими стенами?
Передо мой стояли двое в темно-зеленой униформе.
Голос принадлежал высокой дамочке, на свирепом лице которой красовались… три холодных голубых глаза. Третий над переносицей ничем не отличался от остальных, он был ни нарисованным, ни имплантированным украшением, он так же моргал и смотрел на меня без приязни.
Рядом с дамочкой возвышался лысый верзила с кожей в тон униформе и глазами не темными, а сплошь черными, как шарики из угля; этот со скучающим видом пялился в сторону.
— Э… а… — протянул я.
— Добро пожаловать на службу! — произнесла дамочка. — Руку поднять!
Я автоматически подчинился, но потом отдернул конечность — кто они такие, и почему тут распоряжаются?
— Это приказ! — рявкнула дамочка. — А я — твой командир, центурион Лиргана! Правую — вверх!
Командир? Центурион? Это что, я в армии? Ну и ботва!
Только ошеломлением можно объяснить то, что я поднял руку — ненавижу всю военную дисциплину, хождение строем, отдавание чести и прочую ерунду, еще с детства. На запястье у меня защелкнулся почти невесомый браслет то ли из кожи, то ли из пластика, над ним выросли колонки цифр.
— Это персональный классификатор, — Лиргана отступила на шаг, смерила меня взглядом. — Снимать его нельзя, да у тебя и не получится. Он показывает уровень опыта. Набранный опыт повышает твой класс, открывает возможности и дает перспективы. Сейчас, поскольку ты варвар, только что поступивший на службу Гегемонии, у тебя нулевой класс. Служи честно, исполняй приказы, и ты сможешь добиться всего, стать гражданином…
Она рассказывала дальше, я почти не слушал, цеплялся за мысли, что разлетались как испуганные чайки, и орали так же громко. Итак, я все же в армии, черт знает где, черт знает какой — «центурион» намекает на Древний Рим, но вокруг совсем не амфитеатры с колизеями.
Огромный зал, без окон и украшений, в дальнем конце видна дверь, над ним большой черно-золотой герб: кулак, охваченный языками пламени.
