— Как твое имя? — резко спросил я его по-немецки.
— Капитан Дину Мургулец, к вашим услугам, — неожиданно ответил он мне на вполне понятном русинском.
— Ты — валах?
— Так, ваше величество.
— Насколько велик ваш отряд?
— Был большой, пока не понесли потери. Турки старались ставить нас на самые опасные места. Осталось мало. Всего две сотни.
— А немцев?
— Здоровых столько же, — с горечью отозвался Бенце. — Из шести сотен уцелела едва треть.
— А кто еще есть?
— Сейчас трудно сказать, — пожал плечами немец. — В войске Ибрагима-паши хватало арнаутов, набранных среди албанцев, греков, сербов и босняков, но еще больше имелось райя или как у вас их называют «посошной рати» из кафинских греков и армян. И если многих воинов мы потеряли, то большинство простолюдинов живы и здоровы.
— Ваше величество, — продолжил Мургулец, — мы давно живем под властью султана и исправно служим ему, хотя, конечно, у нас нет причин любить османов. Вы победили и вольны расправиться с нами, поскольку считаете изменниками веры. Не буду спорить с вашим величеством, это глупо, да и бесполезно. Но я готов заплатить выкуп за своих людей… равно, как и за всех христиан, угодивших к вам в плен.
Последние слова вызвали всеобщие удивление, и все присутствующие обернулись к капитану.
— Ты настолько богат?
— Я нет. Но вот султан Осман — да.
— Он заплатит за тебя?
— Государь, позволено ли мне будет подойти к вам ближе, ибо то, что я желаю сказать, не предназначено для чужих ушей.
— Ты меня интригуешь, — усмехнулся я и, поднявшись с кресла, подошел к валаху.
— Перед самым появлением вашего войска, Ибрагим-паша получил жалованье для янычар и топчи и, разумеется, не стал его выплачивать.
— Почему, разумеется?
— Он намеревался пойти еще на один штурм, — охотно пояснил капитан Мургулец. — После боя число получателей обычно уменьшается.
— Эту страну погубит коррупция, — усмехнулся я. — О какой сумме, по-твоему, идет речь?
— Султан Осман прислал сюда почти шесть тысяч янычар. Жалованье им во время войны минимум шесть акче в день. Поскольку платится оно раз в три месяца, то это не меньше трех с половиной миллионов. Ведь янычары не единственные кому следует платить жалованье.
— Но ты уверен, что серебро в лагере?
— По крайней мере, большая ее часть. И я знаю, где именно.
— Хм. Среди прочей моей добычи?
— Совершенно верно, ваше величество, — слабо улыбнулся капитан. — Но не в казне. Вам, вероятно, не хотелось бы, чтобы ее первыми нашли казаки?
— Пожалуй, это так. Скажи, капитан, я не слишком хорошо осведомлен о делах в вашем отечестве, но мне кажется, что ты принадлежишь к одному из знатных тамошних родов?
— Вы напрасно принижаете свои знания, государь. Это действительно так, я из старинного боярского рода.
— Хочешь поступить вместе со своими людьми мне на службу?
— С большой охотой!
— А ты, Бенце? — повернулся я к трансильванцу.
— Для нас было бы честью служить такому славному государю как вы!
— И я, с вашего позволения желал бы, — заикаясь от волнения, заявил швед.
— Тебя еще не повесили? — картинно удивился я, но видя, как переменилось его лицо, не смог удержаться от усмешки. — Коли так, беру и тебя тоже. Но с одним условием.
— Все что угодно!
— Впредь, постарайся тщательней следить за своим языком.
— Господа, с этой минуты вы все приняты на русскую службу! Я ценю краткое слово и быстрое дело и не терплю предательства и нерадения! А паче всего — трусости на поле боя и глупости среди начальствующих! Помните это. Сейчас временно поступаете в распоряжение полковника Панина. Все приказы его исполнять как мои. Все понятно? Тогда можете идти.
Еще короче вышел разговор с греками и армянами — крымскими «черными мужиками» — кафинцами и поморянами (жителями южного побережья). Сразу обозначил, что отпускать их не собираюсь. Пусть работают на строительстве крепости, а потом поселю их в этих местах, по берегам Азовского моря.
Старшина греков, седобородый крепкий дядька лет пятидесяти осмелился возразить:
— Как же нам без семей?
— Это самое простое. Скоро всех сюда доставлю. И семьи, и имущество прямиком из Кафы!
А спустя еще час, когда новость о предстоящем походе со скоростью степного пожара разлетелась по войску, в каюту заглянул новоявленный орденоносец и герой Федор Панин.
— Государь, дело срочное к тебе.
— А, кавалер, заходи! Что случилось?
— Разбирались по твоему приказу с пленными и среди них «черные» мужики из местных указали на воинов из Тамани, Керчи, Кафы.
— Так, с этого момента поподробней. Продолжай!
— Ну, что…Я их тут же забрал, допросил. Все правдой оказалось. Поведали мне басурмане, что паша для похода большую часть и без того малых сил с тех крепостей увел. Выходит, там сейчас и воинов почти нет, одна сторожа на воротах. Вот я и подумал. Если мне каторгу взять, охотников своих янычарами обрядить и самому в турецкий наряд одеться да пойти сначала к Тамани, а потом и прочие навестить места. Глядишь…
— Задумал ты хорошо, одна беда — ни бельмеса на турецком и татарском не знаешь.
— То не беда, возьму с собой арнаутов и валахов, те ловко по-турски балакают. Ты ведь их на службу поверстал и мне подчинил, так я уже с ними стыкнулся и к делу приставил. Вояки крепкие и толковые. Бился с ними на стенах, знаю не понаслышке. А чтобы никоторого обмана не было, толмача буду при себе держать! Нам всего и надо будет ворота взять, а там уж сигнал дадим, и вы поспешите на выручку! А если верно, что воинов почти и нет в крепостицах, то и своими силами управимся!
— Стало быть, не хочешь в Азове сидеть? И капитаном надумал стать?
— На все воля твоя, государь. Только за пленными ты уж лучше кого иного приставь следить.
— Будь, по-твоему. Готовься тогда. Завтра с утра выходим в море.
[1] Джура — молодой оруженосец у донских казаков.
[2] régiment de chasse — охотничий полк (фр.)
[3] notre colonel — нашего полковника (фр.)
[4] Семиградье — немецкое название Трансильвании по числу основанных в нем саксонских городов.
Глава 2
Победный пир устроили на берегу. Сколотили столы, лавки, для меня притащили кресло, посуду набрали из турецких трофеев. В еде никакого недостатка не сыскалось. Всего и много. Рыба, мясо, овощи, хлеб и конечно вино. Но в этот раз я заранее упредил всех, чтобы знали меру — завтра в поход! Начало мероприятия назначил на вечер, когда уходит самая томительная жара, и веет легкой прохладцей с моря. Прежде чем рассесться по местам, собрал всех причастных и виновных в круг. Сам же сидя на походном троне под сенью знамен, махнул рукой, давай знак начинать. Раздалась барабанная дробь, громко запели трубы. И наступила тишина.
— Сегодня у нас великий день, — начал я свою речь. — Мы одолели сильного и опасного врага, забрали его город, корабли и пушки. Причем, они были сильнее и многочисленнее. И пусть до окончательной победы пока еще далеко, всем теперь видно, что и непобедимых доселе османов можно бить, ибо Господь на нашей стороне. Но только при одном условии, если все мы будем заодно и ни словом, ни делом, ни помышлением не покривим друг против друга и боевого товарищества!
Последние слова мои прервали восторженные крики всех присутствующих. Начальные люди стрельцов, немецкие офицеры, казачьи предводители вскочили со своих мест и, потрясая наполненными кубками дружно закричали.
— Виват!
— Многая лета!
Немного подождав пока стихнут славословия, я сделал знак, и мне поднесли чару, из которой я на глазах у всех пригубил содержимое. Вообще, обычно я в таких случаях, чтобы не терять ясности мысли, вовсе не употребляю хмельное. Но вода в Азове не очень хороша и одному богу известно, какую заразу можно подцепить, если ее не обеззараживать или хотя бы кипятить. Так что легкое сухое вино наше все.
