Шокированный таким внезапным появлением, Иван Захарович стал свидетелем того, как паренёк, которого скорее всего он отпустил бы, повесил на себя немаленький срок, а то и вышку.
Пацан, ещё мгновение назад прилипившийся к командированному, стоит перед ним с двумя пистолетами, а старлей, получив рукояткой своего же ТТ в висок, падает лицом на стол. Ещё бы ему не упасть, после такого-то смачного удара.
Увидев направленный на свою персону револьвер, Максимов прошептал. — Охренеть.
Находиться под прицелом Ивану Захаровичу было не впервой, особого страха не испытывал, но сюрреализм происходящего мешал сосредоточиться. Ещё этот уверенный взгляд прямо в глаза.
Револьвер, по всей видимости принадлежавший дежурному, направлен ему чуть пониже солнечного сплетения. Ствол не дрогнул, даже когда парень схватил старлея за ворот и потянул на себя, откидывая того на спинку стула.
Капитан успел оценить скорость действий и твёрдость руки хрупкого на вид мальца. Шпион? Диверсант? Такому на улице не научишься — однозначно где-то обучали. Может из семьи военного специалиста? Пластуны?
Он бы продолжал обдумывать, дойдя до самых безумных вариантов, но тут гляделки закончились. Паренёк отступил в сторону и начал показывать немое кино, вынуждая следователя напрячь все имеющеся у него извилины, чтобы понять его намерения.
В начале, это было несложно. Прижатый к губам ствол нагана истолковать легко. Дальше — труднее. Хлопки по правому боку и направленное на него оружие, он разгадывал пару мгновений. Нахмурившись, медленно и аккуратно достал из кобуры оружие и также медленно положил на стол. Взмах руки и он, подчиняясь произволу, отошёл к окну.
В карманы пиджака перекочевал его револьвер, а затем и ТТ старлея.
После, белобрысый поганец, состроив странную мину на своём лице, полез к старлею в нагрудный карман. Тонкая стопка документов легла на стол, откуда он взял партбилет гэбэшника. Ну, а потом, как не старался, капитан так и не смог понять чего от него хочет добиться этот ненормальный.
Пацан показывал на него и на раскрытую посередине книжицу. Что-то пытался объяснить, размахивая наганом. Максимов честно пытался понять, но нет.
— Может, ты напишешь? — Устав угадывать, сдался и предложил очевидный вариант.
Этот немой полудурок с силой зарядил себе по лбу наганом. Так, что даже скривился от боли. Взял из бронзового стаканчика химический карандаш и написал на папке с делом Качубаева странную фразу.
Сравни скрепки.*
Так так. Судя по дате, этот Клименко получил свой партбилет в октябре тридцать восьмого, но скрепляющие страницы проволочки сверкали как новые.
Капитану даже не понадобилось доставать свою книжечку и так помнил, что у него скрепки поржавели давным давно, когда он попал под ливень.
Он посмотрел на пацана.
— Что это значит?
Карандаш опять зашуршал по картону.
Это немецкий диверсант. По скрепкам можно определить. У них они из нержавейки.
Дописав, парень выложил из карманов пистолеты на стол, а на револьвере дежурного вернул взведённый курок на место.
Первым делом Максимов спрятал свой пистолет в кобуру, затем убрал ТТ в ящик стола.
Из того же ящика достал наручники и, под одобрительным взглядом пацана, сковал энкавэдэшнику руки за спиной. Называть его диверсантом он пока не торопился. Даже про себя. Мало ли.
Не помешает связать ноги.
Нужен острый ножик, или ножницы.
Какое сегодня число?
Следящий за тем, что пишет парень, капитан сначала согласно кивнул, затем прищурился, а в конце сделал брови домиком.
Перочинный нож он всегда носил с собой, передал его без всяких колебаний.
— Сегодня суббота, двадцать первое июня. Ты что делаешь? Зачем?… Бляха муха!
Извлечённая из распоротого голенища сапога диверсанта бумага с текстом на немецком языке стала ему ответом и веским аргументом для звонка в городской НКГБ.
* Прошу прощения за скрепки(всё-таки это альтернативная история).
***
Вечер понедельника. Подвал. Хоть и заперт в одиночной камере, мне не скучно, есть чем заняться. Испытываю свои новые возможности и восстанавливаю в памяти события первых месяцев войны.
Попасть туда, куда стремится каждый второй уважающий себя попаданец — такого не было в моих планах. Да, знал, что моё сознание проявится в другом теле. И да, знал, что попаду в прошлое, но чтобы так точно? Нет, такого я точно не хотел. Но, с другой стороны, могло забросить и глубже, где мне, жившему в веке компьютерных технологий, было бы намного хуже. Хотя, что может быть хуже войны?
Собранная из разрозненных кусочков мозаика плохо складывалась в цельную картину. Рассказанное ветеранами, пройденное в школе и в училище, прочитанное в художественной литературе и увиденное в фильмах с сериалами. Наконец — загугленное. Словно играя в чехарду, эти пазлы вертелись в голове и наслаивались друг на друга. В конечном итоге, признался себе, что суперпамяти у меня нет. Практически, за редким исключением, никаких точных дат вспомнить не удалось.
Параллельно, с копанием в закромах памяти, тестировал органы чувств. Вывод после этих тестов был однозначным — мои способности не имеют никакого отношения к носу и ушам. Вообще!
Эксперименты и элементарная логика разрушили мою первоначальную теорию и, чтобы остаться в здравом уме и не погрязнуть в построении новых теорий, "забил" на научный подход, оставив всё как было. Пускай будет мутация. Обоняние со слухом изменились из-за облучения при переносе сознания (бред, но и хрен с ним). Неважно, как это называть, хватит того, что буду этим пользоваться.
Небольшая концентрация и я слышал, что происходило тремя этажами выше. Запахи, разговоры, стук пальцев по столу, звонки по телефону. А выход газов из кишечника долбодятла Лигачёва услышал так хорошо, как будто прятался под его стулом. Вне пределов здания было сложнее, всего в нескольких метрах от внешних стен переставал что либо ощущать.
До меня доносились звуки множества взрывов от бомбёжек и шума стрельбы ПВО, город бомбили второй день. Громкие звуки, но, это уже было не то. На уровне, как слышал раньше — не было визуализации событий.
Особый нюх для меня стал не менее полезным. Дополненный слухом, позволял определить время суток, или, кто спал ночью с женой, а кто бухал с соседом. Многое становилось явным и часто это было противным, если меня не расстреляют, то руки большинства людей пожимать не смогу. Культура мытья рук, здесь и сейчас, оставляла желать лучшего.
Зрение, вкусовые и тактильные ощущения остались на уровне обычного человека, или даже чуть хуже. Не знаю. Всё познаётся в сравнении. Взяв в расчёт гипертрофированные обоняние и слух, следовало учитывать слишком много факторов.
Мозгу хватало информации, чтобы перестать пользоваться глазами. Уши и нос были в стократ круче при ориентации в пространстве. Закрыв глаза, не прекращал видеть. Мне нет нужды дотрагиваться до моей лежанки, чтобы понять, что она сделана из пересушенных сосновых досок. А стена, слева от меня, на один градус холоднее противоположной, потому, что она наружная и за ней толща непрогретой солнцем земли.
Из проверенного источника, знаю, как зовут моего реципиента. (Лигачёву сообщили о моей "настоящей" личности) Я теперь Чванов Аркадий Валерьевич, пятнадцати лет отроду. Беглец из какого-то местного детдома, откуда приходила воспитатель на опознание. Парнишка, в чьём теле нахожусь, оказался сыном врагов народа. Главной врагиней назначили мамашу, её расстреляли три года назад, а Чванов старший, отбывал десятку по 58‐ой, за недонесение на жену.
Нет, читать ушами, или носом не могу, узнал благодаря привычке "страшного" майора шевелить губами во время чтения. Про мои личные подвиги там тоже понаписали, но майор не дочитал, срочно отбыл контролировать эвакуацию партийных архивов. Это было смешно и одновременно грустно. Вчера, в общую камеру посадили зам секретаря первички, предложившего начать сбор документации. Всё потому, что несвоевременная инициатива с мест, это разжигание паники. За это можно заработать перелом челюсти и место на шконке.
