ползут голубоватые всполохи, на которые я завороженно смотрю.
Что это? Как красиво…
Тяну руку, чтобы прикоснуться к одному из них, но запястье резко перехватывает широкая ладонь, обжигая мою нежную кожу льдом.
— Ай, — вскрикиваю, стараясь вырвать руку из хватки.
Боль ползет по предплечью вверх, точно так же, как это было во время церемонии. Какая-то магия? Как он это делает?
— А теперь послушай меня, — вкрадчиво говорит блондин, приближая свое лицо к моему. — Сейчас ты сядешь в карету, мы поедем на торжество в честь обряда наречения. Там ты будешь мила и приветлива, всеми силами изображай счастье и любовь ко мне. А после мы обсудим твою мнимую потерю памяти. Поняла?
Слезы собираются в моих глазах, потому что боль уже невыносима. Как он может быть таким жестоким? Он же сильнее. Как может обижать слабую девушку?
Киваю, мечтая только о том, чтобы блондин меня отпустил.
— Словами скажи, — резко приказывает мужчина.
— Я все поняла, — дрожащим голосом произношу я, чувствуя на губах соль от слез, которые не сумела удержать. — Пожалуйста, отпусти. Ты причиняешь мне боль.
Его пальцы разжимаются, мужчина отворачивается от меня, открывая дверь кареты.
— Садись, — уже спокойнее произносит он.
Не смея спорить, забираюсь внутрь теплого салона, только сейчас осознавая, насколько замерзла, стоя на ледяном ветру. Обхватываю себя за плечи, стараясь согреться. Блондин легко заныривает в карету, устраиваясь напротив меня на бархатном темно-синем диване, проводит рукой по какой-то перламутровой панели, и карета начинает двигаться.
— Как тебя зовут? — решаюсь я нарушить тишину, спустя несколько минут поездки.
Я должна узнать хоть что-то о человеке, с которым я очутилась рядом.
— Герцог Райнхольд Микаель Линден, — представляется мужчина. Поколебавшись пару секунд, добавляет: — Ты — герцогиня Альвина Эрика Мальм. Или ты забыла только обо мне и наших договоренностях?
Мотаю головой и шепчу:
— Я не помню вообще ничего…
— Сделаю вид, что поверил тебе. Но сейчас нет времени обсуждать это. Помни о своей задаче — улыбаться и выглядеть влюбленной без памяти, Альвина.
Морщусь. Так непривычно слышать чужое имя. Хоть оно и походит на мое, но ощущение, будто каждый раз, когда герцог называет меня Альвиной, чужие судьба и душа черным крылом касаются меня. Неприятно, даже немного мучительно испытывать это ощущение.
— Я могу тебя кое о чем попросить? — тихо спрашиваю я, с надеждой смотря на Райнхольда.
— Смотря о чем, — коротко отвечает тот.
— Пожалуйста, называй меня Алей, — выдаю и впервые замечаю эмоцию, проскальзывающую на непроницаемом лице.
Удивление.
— Что за блажь, Альвина?
— Пожалуйста… — просто еще раз прошу. — Для меня это очень важно.
Если это все сон, то без разницы, как он будет развиваться, ведь проснусь я в своей постели целой и невредимой, что бы ни произошло. Если же я и правда очутилась в другом мире… Хочется, чтобы хоть что-то осталось от меня настоящей.
Наверное, я сошла с ума или еще не до конца осознала происходящее, потому что не испытываю ужаса от мысли, что мне придется навсегда забыть о собственном мире и жизни. Страх мне сейчас внушает только один-единственный герцог, который продолжает сверлить меня взглядом,
— Хорошо, АЛЯ, — наконец, что-то решив для себя, кивает Райнхольд. — Но и ты выполнишь одну мою просьбу.
— Какую? — спрашиваю, сжимаясь.
— Я озвучу ее позже. Теперь улыбнись. Мы уже приехали.
Карета замедляется, подтверждая слова герцога. Он отворачивается, снова проводя пальцами по гладкой панели, назначение которой так и остается пока для меня загадкой.
— Сейчас мы войдем в зал, где все будут приветствовать нас овациями. Приготовься, Аля, внимания будет много, и зачастую оно будет очень навязчивым. Ни слова о знакомстве, наших отношениях и договоренностях. Тем более, молчи о своей потере памяти. Не отходи от меня ни на шаг, — строго инструктирует меня Райнхольд.
— Я поняла, — покорно соглашаюсь я, пока не видя иного выхода.
Что ж, Алевтина, ты хотела приключений и чудес? Кто-то свыше услышал твои желания и воплотил их в жизнь. Добро пожаловать в другую реальность.
Как и предупреждал герцог, толпа, заполнившая помещение, встречает нас аплодисментами. Что за мода — постоянно хлопать в ладоши? Может быть, это какая-то традиция? Растягиваю губы в улыбке, вцепившись в локоть Райнхольда, который кажется сейчас какой-то точкой опоры, среди вереницы разноцветных нарядов незнакомых мужчин и женщин.
Оглядываю огромный зал, в котором мы оказались, и замираю от восторга, позабыв обо всем.
Стены с витиеватыми снежными узорами словно просят дотронуться до них, хрустальные люстры, свисающие с темного потолка, похожего на ночное звездное небо, выглядят настолько хрупкими, будто вот-вот растают под ярким светом. Прямо с потолка падают крупные снежинки, исчезающие, лишь стоит им коснуться пола. Завороженная танцем искрящихся хлопьев, опираясь на Райнхольда, делаю осторожный шаг по голубоватому, выглядящему скользким полу, но быстро понимаю, что он лишь кажется состоящим изо льда.
— Мы с Альвиной рады приветствовать вас всех на нашем празднике, — откашлявшись, громко произносит Райнхольд. — Наслаждайтесь вечером.
Да… Оратор из него никудышный, я ожидала более торжественной и продолжительной речи. Впрочем, мое дело — улыбаться и не отходить от герцога.
Вот и сейчас, словно приклеенная, следую за ним к отдельно стоящему столу на две персоны, уставленному серебристыми блюдами, наполненными аппетитными яствами.
Райнхольд отодвигает мне стул, садится рядом и накладывает себе в тарелку еду.
Наблюдаю, как все рассаживаются за длинные столы, накрытые белыми скатертями с ажурными краями.
Хм, пока все напоминает обычную свадьбу. Не понимаю, что тогда за брачный обряд планируется еще через две недели? Становится любопытно. Осторожно оглядываюсь по сторонам, но окружающие просто наслаждаются едой, запивая ее чем-то из высоких серебряных кубков. Никаких тостов? Криков “горько”? Конкурсов? Эх, сюда бы тамаду. А то больше походит на пышные похороны. Может быть, все веселье еще впереди?
— Альвина, почему ты не ешь? — выводит меня из размышлений голос Райнхольда.
Морщусь, снова услышав чужое имя.
— Я не голодна, — вру.
На самом деле еще как голодна! Просто на столе одни только незнакомые блюда, а есть ли здесь аптека, я не знаю. Папа все же не зря назвал меня малоежкой. Я всегда была очень придирчива в еде, и с возрастом эта особенность не прошла, просто теперь я точно знаю, к каким продуктам не стоит прикасаться ни в коем случае. Но у моей привередливости всегда были и есть свои причины. Физического плана.
— Аля, поешь, пожалуйста, — настойчиво, но мягко просит мужчина. — Тебе это необходимо.
— Зачем это? — с подозрением спрашиваю я.
— Чтобы ветром Хольмгер в свою обитель не унес, — уголками губ улыбается
