Кто не любит, никогда не будет любим.
Что ты сделала с нашей любовью?
Она превратилась в холодную дрожь.
Смех, наши ужины —
Уже невозвратимые сцены.
Я больше не твоя мысль,
Я больше не твоя настоящая любовь,
Я сладость с горьким привкусом,
Которую ты больше не ешь…
Ну почему ты не сказала этого раньше,
Кто не любит, никогда не будет любим.
* * *
[1] ЗОЖ — здоровый образ жизни.
[2] Elton John — «Rock n» Roll Medley' — https://rutube.ru/video/40650b76dd481008aed20164f960c791/?r=plwd
[3] Adriano Celentano «Confessa» — https://youtu.be/78NELYY11Vw
Глава 4
— Ты, ты, ты, — что-то пыталась сказать Сьюзи, но не могла, потому, что дослушав мой перевод, она снова разрыдалась.
— Да ты чего, в самом деле? — разозлился я. — Ну, что за сопли, Сьюз⁈ Это же просто песня!
— Ага, песня! Ы-ы… А зачем ты именно сейчас её спел? Ы-ы-ы… Чтобы что?
Я присел рядом с ней на кровать, приобнял за плечи, притянул к себе и стал целовать её голову. Потом я притянул её к себе ещё ближе и получилось, что она леглана мои руки, словно маленький ребёнок. Почему-то, видимо рефлекторно, я начал раскачиваться вперёд-назад, словно укачивая её.
Она всхлипывала и молчала, я тоже молчал и думал, что у нас с ней будет дальше. Так продолжалось минут десять. Уже и спина моя стала наливаться свинцом. Да и ей было не очень удобно, хоть она и развернулась, положив ноги на кровать и прильнув по мне грудью и закинув руки мне на шею.
— Эта песня, больше похожа на мою жизнь, — вдруг сказала она.
— Почему? — спросил я.
— Долго рассказывать. Меня в юности часто обижали и бросали. Мы же с детства с сестрой и братом по кабакам играли. И наш отец был музыкантом. Мой старший брат очень хороший музыкант. Это он меня научил играть почти на всех инструментах. Даже на барабанах.
— Да, ты здорово стучишь! Наверное, лучше меня.
— Ага! Не надо врать! Ты стучишь круто!
Она вздохнула.
— Ты всё делаешь круто! Почему! Откуда ты? С Луны свалился? Или с Марса? Ты, наверное, инопланетянин? Так не бывает, чтобы зубрила был музыкантом. А ведь ты зубрила, раз собрал компьютер. Я узнала, что это такое. Чтобы его собрать, нужно знать физику, а её у нас в классе знали только три человека. Учитель и два зубрилы.
— Школы разные бывают. Вот в нашей, то есть этой, которая здесь в Лондоне, собрались почти все зубрилы по физике, математике, химии. Все очень способные ребята, которые хотят знать больше и потом применять свои знания в своей профессии. С этого года к нам приедут даже из Европы. О! Кстати про Европу… Знаешь для чего я спел эту песню?
Сьюзи уже успокоилась было, но тут вдруг вспомнила, что уже давно не плачет и снова стала всхлипывать. Я решил продолжить не смотря на сырость.
— Ты права, итальянские песни очень лирические. Они или сумасшедше весёлые, или безумно грустные, Хочешь спою весёлую песню?
— Не хочу — капризно буркнула Сьюзи.
— Ну, хорошо не буду. У меня есть ещё несколько песен на итальянском. Как-то я баловался с этим языком. Там смешная рифма получается. Так, что, можно записать несколько итальянских песен и выпустить синглы в Италии Есть у меня и на французском языке. Я много прикалывался.
— Ты и французский знаешь?
— Ерунда! Так же как и итальянский. Эти песни имеют такой смысл, что можно петь поочереди. Сначала ты, потом я, потом снова ты. И наоборот. Даже эту, что я спел, можно так спеть.
— Не-не! Эту песню должен петь только ты. Все девчонки будут рыдать у твоих ног.
Она чуть отстранилась и заглянула мне в глаза и вдруг сказала.
— Я себя ненавижу!
— Чего вдруг? — удивился я. — Нельзя так говорить про себя! Нас и так мало кто любит. А если и мы сами себя не будем любить, тогда зачем вообще жить?
— Я тоже часто себе задаю этот вопрос.
— Э-э! Ты прекращай!
— Ну, ты же сам сказал, что меня не любишь.
— Ну-у-у… Наконец-то железная Сьюзи заговорила о любви. Что ты мне тогда говорила, когда мы с тобой первый раз поцеловались? Что терпеть не можешь эти слюни. Эти щенячьи нежности… Говорила? Ну? Скажи? Говорила?
— Отстань. Подумаешь? Когда это было. Я тогда тебя совсем не знала и думала, что ты такой же, как и все парни.
— А теперь узнала? — спросил я и хмыкнул.
— Узнала, — прошептала она.
— И что, другой? — спросил я.
— Другой, — прошептала она. — Точно — другой. Я же говорю, — ты инопланетянин.
— Ха! И в чём же выражается моя инопланетность?
Сьюзи некоторое время молчала, потом сказала:
— Ты заботливый, как моя мама. Не как отец, а как мама. Ребята у нас все эгоисты. Думают только о себе. Да все у мес думают только о себе. А ты, с какого-то хера, заботишься обо мне, о Ленни, об этих пидорах. То водичку вскипятишь в чайнике не на себя одного, а на всех, мать твою. То начнёшь поднимать нам всем настроение разными прикольными историями, когда всем тошно. Не думаю, что ты хочешь таким способом задобрить нас. Тебе, я вижу, по херу, играешь ты с нами или нет. Тут что-то другое. Думаю, это — привычка. Это, наверное, ты у индусов набрался вежливости. Они там, кажется, даже коров не едят. А буддисты веником перед собой метут, чтобы жучков не раздавить.
Она снова отстранилась от меня и я для равновесия тоже вынужден был отклониться назад, чтобы не завалиться вместе с ней вперёд. Вот была бы «хохма»! Видно, что она ждала ответа на вопрос. А я понял, что она меня раскусила, как тонкую скорлупу арахиса.
— Просто ты мне очень нравишься. Давно нравишься.
— Как давно? — спросила она кокетливо шмыгая носом и снова пряча лицо у меня на грудь.
— Мне кажется — вечность, — прошептал я.
— Небось, похабничал на мой постер? — хмыкнула Сьюз, как всегда назвав вещи своими именами не стесняясь в выражениях. Видно было, что она выросла среди мужиков. Меня это раньше шокировало, но теперь я уже привык к её похабщине. Но сейчас решил её проучитб, ибо она затронула мои чистые стороны души.
— Я срисовывал тебя с конвертов пластинок. Потом сделал плакат в полный твой «великанский» рост. Клал его на пол и…
— Фу-фу-фу! — фыркнула Сью. — Не хочу слышать!
— Ха-ха! Да, пошутил я! Успокойся! Картинка была маленькой, как и конверт пластинки. Даже меньше, зато она помещалась под размер школьного дневника и постоянно была со мной.
— Что за дневник? Записная книжка?
— Бля, — выматерился я. — У них же нет дневников в нашем понимании этого слова. Им туда не ставят отметки и не пишут замечания.
— А где теперь эта картинка?
— Со мной. В вещах лежит, — соврал я.
— Покажешь?
— Обязательно, но потом. Мне нужно набраться смелости. Она не очень хорошо получилась. Я тогда только учился рисовать.
— Ну, покажи-покажи, — заканючила Сьюз и даже стукнула меня кулачком в грудь.
— Нет, моя хорошая. И не капризничай.
— Ты защищаешь от меня своё личное пространство? Значит ты мне ещё не веришь?
— А ты мне?
Она промолчала.
— Вот видишь! У нас с тобой ещё всё впереди. И радости, и печали. Это, если ещё будет это «у нас».
— Радости и печали…
Сью задумалась, а потом как-то крутнулась, развернувшись на моих руках, снова опустив ноги на пол, оттолкнулась ими и завалив меня на спину, расположилась на мне в полный рост.
— А ты точно этого хочешь? — спросила она прищурив правый глаз.
Она была «леворукой» и точно таким образом целилась из револьвера, из которого научилась стрелять лет в четырнадцать.
— Не знаю, — честно сказал я.
Она вскинула брови.
— Не знаю, готов ли я стать подкаблучником?
Её брови вскинулись ещё выше.
— Зачем тебе становиться подкаблучником? Будь самим собой. А я буду самой собой.
— Тогда будут лететь искры, — улыбнулся я.
