— И всё же учить людей необходимо, — вернулась к болезненной для обоих теме Дуня. — И делать это надо организованно и повсеместно. Жизнь людей коротка и трудна, деды не успевают научить детей жить. Мастерство худо-бедно передают, а вот рассказать обо всех жизненных перипетиях не получается. Да и не умеют. Говорят что-то от случая к случаю, а мы потом удивляемся, как проходимцам удаётся обманывать людей, заставляя верить во всякую чушь. Горько видеть, как теряются взрослые жены и мужи, когда сталкиваются с бедой и даже не представляют, какие есть способы выхода из неё. Всё, что они делают, это начинают усерднее молиться.
— Дунька, — предостерегающе окликнул её Феодосий.
— Что Дунька? Сначала истово молятся, требуя помощи от бога, а потом разочаровываются во всем и идут вразнос.
Старец сердито поджал губы, но не разразился гневной тирадой, а устало произнес:
— Да что ты мне объясняешь? Уж поболе тебя пожил и видел, как из-за неурожая всё бросают и идут в город просить милостыню. Раньше каждый малец мог в лесу прожить! Знал, чем вооружиться, как еду добыть, а что теперь?
Вот тут Дуня тактично промолчала, что в этом как раз виновата церковь. Так хорошо боролись с язычеством, так отваживали людей от леса, что сейчас народ побаивается в него ходить. Для многих лес стал чужим и страшным. Охотники, рыбаки и травники держатся наособицу, секретами своими не делятся, а вокруг них уплотняется ареол таинственности.
Боярышня и бывший владыко ещё немного посидели, помолчали. Стар и млад, они на удивление хорошо понимали друг друга. Жаль, что так поздно встретились, но если бы раньше… Он улыбнулся, взглянув на боярышню. Она и сейчас ещё очень юна, а раньше совсем малышкой была. И всё-таки чувствуется в ней божественное предначертание. Кому дано зреть невидимое — уже поняли.
— Значит, школы? — вернулся он к их спору.
Дуня встрепенулась. Она понимала, что Феодосий вновь и вновь обдумывает поставленные перед ними задачи, ища выход для скорейшего решения.
— На это нельзя жалеть денег, — быстро поддакнула она.
Феодосий покивал:
— Вот что, отроковица, с этим без тебя управимся, — хмыкнул он, — а ты езжай-ка с боярыней Евпраксией в Новгород.
— А?
— С князем я поговорю, а он утрясет всё с твоим дедом и отцом.
— Но…
— Цыц! Наклони голову, благословлю.
— Да как же…
— Ох и нравна ты! Делай, что говорю!
Феодосий благословил ничего не понимающую Дуню и долго смотрел вслед, наблюдая, как она уходит, обиженно оглядываясь. Не чует божья душа, что затеяла немыслимые по масштабу перемены. У него, бывалого и битого, дух захватывает их обсуждать, а уж думать о том, к чему они приведут, страшно подумать, а ей всё нипочём. Небось уже новые грандиозные планы выдумывает!
Дуня ничего такого не намерена была выдумывать, потому что всё уже было на стадии детализации и готовилось передаться деду на рассмотрение. Она была рада, что организацию школ и лекарен удалось спихнуть на церковь и уж точно больше не собиралась лезть с советами по этому поводу, поэтому не поняла, зачем её отсылают в Новгород! У неё дел невпроворот и ехать никуда не хотелось. Теперь-то, когда в руках были собственные капиталы, на которые не претендовала семья, можно было развернуться!
Мысли о набитой серебром сумке, коя была равна двухгодичному жалованию деда, погнали её к оставленной под охраной бричке.
Уже дома, обласкав взглядом каждую монетку, сложенную в столбик, Дуня выдохнула. В конце концов можно по дороге в Новгород подумать о строительстве новой слободы, а поездку использовать в своих целях.
Озадачившись вопросом, какие у неё могут цели в Новгороде, боярышня вышла во двор. На улице было по-весеннему тепло. Устроившись на прогретой солнышком лавочке, Дуня довольно щурилась и смотрела, как Гришаня гоняет новиков. Под взглядами дедовых боевых холопов юноши старательно выполняли требуемое, надеясь получить похвалу.
Вскоре во двор выбежал Дунин брат и начал хвастать перед Гришкиными новиками ловкой стрельбой из лука. Лучник из боярича получился знатный.
Наблюдая за воинами, за примостившемся на корточках у стены конюхе, гладящего заматеревшего Пушка за ушком, за снующими по двору девицами, на Дуню снизошло спокойствие и умиротворение. Все люди их семьи добротно одеты, сыты, любят добродушно позубоскалить и спокойно выполняют свои обязанности. Никто ни на кого не кричит, не стоит над душой.
Стайка малышей оккупировала качели, поставленные для них возле чёрного хода, и шумно галдела, деля очередь качаться на них. Две девочки-крохи с важным видом сидели за детским столиком и играли в дочки-матери, разливая воду по игрушечным кружкам.
Из кухни доносились возбужденные голоса ребят постарше. Они вернулись с учебы у мастеров и рассказывали Василисе, чему научились сегодня.
И тут Дунин взгляд зацепился за прячущегося за распахнутой дверью маленького Олежку. Он жадно следил за тем, как Григорий занимался с новиками.
Дуня не стала его окликать, а тихо понаблюдала за ним. Ключница недавно жаловалась, что у Олежки не заладилась учеба у мастеров.
С недавних пор Доронины решили, что научат ремеслу всех своих дворовых ребят. Мальчишки старались, понимая, что вместо чёрной работы смогут заниматься делом, как Митька или Аксинья. А вот у Олежки учеба не пошла впрок. Уже два мастера наотрез отказались от него, твердя, что мальчишка ни на что не способен. Это было странно, потому что дома все считали его смышлёным.
И сейчас, наблюдая за ним, Дуня сообразила, что у маленького хитреца есть собственные планы на своё будущее. Она перевела взгляд на Григория и непроизвольно нахмурилась: её верный охранник до сих пор не женился, но женки часто о нём сплетничают и при этом краснеют.
Тут Дуня пригляделась к затаившемуся Олежке, потом вернула взгляд на Гришаню, увидела сходство между ними, и сквозь зубы шумно выдохнула, пробормотав:
— Вот ведь поганец!
Дуне стало стыдно, что она раньше не попеняла своему защитнику на его загулы. Хотя как бы она ему об этом сказала? Не так всё просто во внутренних взаимоотношениях между дворовыми.
Тут Дуня обратила внимание, что мальчонка заметил её интерес к нему и застыл сусликом, не зная, что делать. Видно, испугался, что она осердилась на него.
— Олежка, иди-ка сюда, — позвала, постукивая ладонью по скамейке.
Он подбежал, с беспокойством оглядываясь на Григория. Тот приостановил тренировку, проводил мальчишку цепким взглядом, но когда увидел, что боярышня встретила его улыбкой и заговорила о чём-то, то отвернулся и продолжил гонять новиков.
— Будь добр, — ласково обратилась к Олежке Евдокия Вячеславна, — посчитай мне, сколько ворон сидит на том дереве, а то что-то солнышко в глаза слепит, и я не вижу.
Мальчик приосанился и начал считать.
— Хорошо, очень хорошо! — обрадовалась она.
Олежка с удивлением распахнул глаза, боясь поверить, что боярышня радуется его успехам. Мамка-то считала блажью его старания и жалела его, прося не забивать голову глупостями, а он перечил, и от того страдал.
— А скажи мне, за сколько можно продать дюжину пирогов?
— Это смотря с чем, — начал рассуждать Олежка.
— Ну-ка, ну-ка, расскажи, — подбодрила его Дуня.
Они долго беседовали, не обращая внимания на недоумённые взгляды остальных. Пару раз заливисто рассмеялись, чем привлекли самых маленьких, но те не решились подойти. Иногда боярышня собирала их и играла вместе с ними. Это было весело, и малыши потом подолгу вспоминали их игры, надеясь повторить, но взрослые велели не надоедать ей.
— Так кем же ты хочешь стать? — под конец спросила Олежку боярышня и мальчик, не задумываясь ответил:
— Боевым холопом, как… — он осёкся и сжал кулачки.
— Похвально, — улыбнулась Дуня, сделав вид, что не заметила брошенного в сторону Григория взгляда, — каждый муж должен уметь защитить себя и своих близких.
Олежка важно кивнул. Дуня какое-то время ещё посидела, удерживая подле себя мальчика. Она не понимала, почему Григорий не признаёт этого умного малыша. Но это его дело.
