Ознакомительная версия.
— Иду. Доктор, там у меня трехтонка. Могу в город вывезти раненых. Только я сама их отберу.
— Что?! — Тут доктор изумился. — Черт знает что такое?! Танкова, вызовите охрану. Кто там у нас есть?
— Зови, Матильда. Только в этот херов журнал загляни. Я профессору два слова наедине скажу. — Катя поправила за ремнем колотушки гранат.
Мотя попятилась.
— Вали отсюда, корова блудливая! — гаркнула на нее Катя.
Товарищ военфельдшер исчезла.
— Да вы, барышня, буйная, — с некоторым интересом проговорил доктор. — Бомбой в меня швырнете? Здесь, если вы не изволили заметить, раненые кругом.
— Простите, — пробормотала Катя. — Привычка у меня дурная — оружие щупать. Времени объясняться, честное слово, нет.
— Понимаю, у вас задание. Срочное.
— Это тоже. Я что хочу сказать… Немцы прорвались. Бой на Горе идет. И на Корабельной стороне фрицы крепко зацепились.
— Ну и? — Старик совершенно спокойно приподнял бровь.
— Наши отходят к городу и к Херсонесу. Через сутки или двое немцы будут здесь. Сколько я могу посадить в трехтонку?
— Глупости не говорите, барышня. У нас здесь почти пять сотен раненых. Не считая личного состава двух госпиталей. Обещали эвакуировать морем…
— Доктор—…Катя смотрела в старческий острый кадык, туда, где из-под халата торчал грязный воротничок кителя. Кто он все-таки по званию?
— Глупо, — проскрипел доктор и вдруг ухватил Катю за комбинезон и свирепым рывком втянул в ординаторскую. — Валюша, покиньте-ка нас на минутку. Живенько!
Миниатюрная женщина, возившаяся у кипятящихся инструментов, испуганно выскочила за дверь.
— Вы мне весь госпиталь всполошите, — злобно зашипел старик. — Нам еще паники не хватало. Что там происходит? Говорите немедленно.
— Я сказала. Я из штаба. Немцы прорвались. Согласно приказу командующего Северо-Кавказским фронтом, эвакуации не будет. Приказ такой товарища Буденного. Слышали, да?
— При чем здесь приказ? У меня раненые. Я понимаю — «До последнего патрона, до последней капли крови». Но раненые драться не могут, — старик блеснул очками в сторону двери. — Их необходимо посадить на корабли, вывезти в тыл и лечить. Как, черт бы вас побрал, иначе? Понимаете?
— Понимаю. Возьму тех, кто сможет самостоятельно дойти от машины до борта корабля. Тех, кто не может стрелять. Тех, кого немцы расстреляют без колебаний. Тех, кто доживет до Новороссийска в тесноте без медицинской помощи. Попробую их посадить на корабль.
Доктор глянул надменно:
— Отберете и попробуете? Барышня, знаете, кто вы такая?
— Знаю. Сука я. Не возражаю. Не могу я предложить ничего лучшего.
Доктор покачал головой.
— Насколько я понимаю, иных вариантов действительно может и не быть. Хорошо. Сейчас подготовят документы и начнут погрузку. Что там еще у вас?
— Ничего. Мотька сама справку найдет.
— Замечательно, — доктор дернулся к двери, но обернулся. — Послушайте, почему? Почему бросили? Почему даже раненых?
— Не бросили. Флот не может подойти. Его топят. Прорвутся подлодки, катера и самолеты. Сделают все, что могут. Но здесь остаются тысячи. Вы человек военный.
— Значит, миноносцы на раненых не меняют? Вот так-то. Согласно приказу бывшего полного кавалера Святого Георгия? Что ж, вы ординаторскую покиньте, сестрам работать нужно, — доктор вышел.
Катя шагнула в гудящий одним непрерывным стоном коридор, прислонилась спиной к обшарпанной, когда-то побеленной стенке и опустилась на корточки. Рядом неровно всхрапывал пробитой грудью рослый моряк. Вздрагивала восковая, грязная рука. Вздрагивала синими крыльями чайка татуировки.
Катя старалась смотреть только на носы своих ботинок. Держатся еще. Вид, конечно, не парадный, но держатся. И комбез неплох. Пропитка помогает, что ли?
Только не думать, не смотреть.
— Эй, красивая, не горюй.
На Катю смотрел раненый, лежащий у противоположной стены коридора. Правая рука в угловатой толстой повязке, уцелевшая лапа прижимает к груди мятую бескозырку. Торчит гипсовая кукла-нога. Улыбнулся бескровными губами:
— Ох, Егор, прикинь, глазки-то какие. У вас в туманах разве такую красоту обнаружишь?
— Товарищ, девушка явно питерская, — прохрипел боец, с головой, сплошь замотанной бинтами, из-под которых блестел единственный глаз. — Интеллигентное изящество у девушки. Но вот слезы — это лишнее. И так сыростью от моря тянет.
— Я не плачу, — сказала Катя, яростно сморгнув. — Тут дух лекарственный, глаза режет.
— Да, дух тут не куртуазный, — согласился тот, что с бескозыркой. — Мы сами с трудом притерпелись. Так что, плоховато там на высотах?
— Деремся, — сказала Катя.
— Да ладно тебе, зеленоглазая. Мы слышали, что ты дивизионному Титанычу говорила. Значит, пятимся? Да ты не бойся, мы в истерике кататься не начнем, силенок маловато. Конец обороне, видать, скоро?
Катя лишь на миг опустила ресницы.
— Спасибо, что без агитации, — прохрипел питерец Егор из-под бинтов. — Я сам политрук, слово ценю. Ну, вы там все-таки, кого сможете, эвакуируйте.
— Давай, двигай, ленинградка, — поддержал моряк. Только ты это… гранаткой не поделишься? А то у нас на двоих полторы руки — натуральная полундра. Братва, вон, винтарь оставила, — он показал глазами на винтовку, стоящую в изголовье. — Да нам с такой мортирой теперь развернуться трудновато.
Катя нащупала под комбинезоном «парабеллум», сунула в горячую ладонь.
— Вот это дело, — оживился матрос. — Ох, зеленоглазая, вот это успокоила. Что ж я такую богиню раньше не встретил?
— Ребята, вы только поразумнее, — прошептала Катя. — Жизнь, она по-разному повернуться может.
— Да ты не беспокойся, — прохрипел Егор. — Я присмотрю. С умом распорядимся. Сейчас силенок поднакопим, глядишь, на свежий воздух выползем.
— Давайте, — Катя сунула под бок одноглазому немецкую «колотушку». — Только вы уж без суеты. А то за кого нам после войны замуж выходить?
— Ого, ловлю на слове, — обрадовался матрос. — Давай, сразу выбирай. Кого осчастливишь?
— Вот жук, — прохрипел Егор. — И здесь ловчишь. Кто меня, такого кота в мешке, выбирать станет?
— Ничего, в бинтах даже загадочней, — улыбнулась Катя. — Ладно, после победы решим. Держитесь, парни.
Катя автоматически дошагала до выхода. На дворе жгло злое солнце. В машину грузили кряхтящих и ругающихся раненых. Рядом дивизионный врач Титаныч злым тихим голосом отчитывал покрасневшую Мотю.
— Ваша подруга, изволите видеть, настаивает на отправке рядового Окунева.
— В виде исключения, доктор, — пробормотала Катя.
Титаныч глянул на нее:
— Окунев — не ходячий.
— Виновата. Он вроде как родственник.
Доктор зыркнул на Мотю.
— Что стоите, Танкова? Хотели грузить, так грузите. Только поживее. Документы и сумку не забудьте.
Мотя-Матильда засеменила в корпус, а доктор осуждающе сказал Кате:
— Что-то вы, срочная барышня из органов, расслабились. Сопли нам здесь ни к чему.
— Солнце яркое, — пробурчала Катя, усиленно смаргивая.
— Что вы хотите, июль на дворе. Так, Танкову я отправляю с вами. В качестве сопровождающего.
— Спасибо.
— Не за что. У вашей подруги супруг — капитан 2-го ранга. Обстоятельство, в данном случае, отягощающее. Уж спровадьте ее подальше. Я Николая Ивановича лично знаю. Рассудительный и достойный врач. В отличие от некоторых взбалмошных особ.
— Понимаю. Спасибо. Извините, вас как зовут? По имени-отчеству?
— Какое это имеет значение? — удивился старик. — Положим, зовут меня Ричард Титович Рябинский.
— У меня мужа Ричардом звали.
— Поздравляю, — дивизионный врач хмыкнул. — Знаете, барышня, убирались бы вы отсюда побыстрее. Отвлекаете.
— Есть убраться.
Катя запрыгнула на колесо, ухватилась за борт «ЗИСа». Двенадцать человек бурчат, ворочаются, освобождая место носилкам с Окуневым. Мальчишка бледный, как бумага, но в сознании. Глянул на «посыльную-диверсантку» с суеверным ужасом. Ничего, потерпит, — перебинтовать его успели.
— Товарищи бойцы! Внимание сюда. Сержант отдельного эвакуационного отдела Мезина. Временно принимаю командование над вверенным мне личным составом. Требую терпения, спокойствия и осознания серьезности ситуации. На ухабах не орать, материться шепотом. Панические настроения давить или пережевывать самостоятельно. Пересадка на плавсредство пройдет в строго назначенное время. По поводу пописать-попить, уколоться и забыться, обращаться к заместителю по медицинской части военфельдшеру Танковой. Вопросов нет? Нет. Поехали.
8.44. Немцы успели перебросить на берег Северной бухты подкрепление. По Воловьей балке прорвались на гору Суздальскую. Одновременно атакуют через Инкерман и по шоссе мимо Шампанстроя. Наши части IV сектора обороны медленно отходят. В III секторе остатки 345-й стрелковой и двух бригад морской пехоты, в районе Инкерманского болота ведут бой в полуокружении. В Лабораторной балке гаубичная батарея Чапаевской дивизии занимает позиции для стрельбы прямой наводкой.
Ознакомительная версия.
