Грохот почему-то не прекращается.
«Двери ломают, — вяло догадываюсь я, — народ к знаниям рвется, не упрятать красоту за замками, как ни старайся…».
В глазах начинает темнеть. Уже смутно, как в тумане вижу, как в дальнем конце зала вылетают с петель дверные полотна. Там, в столбе пыли — Сан-Саныч, Ирина, еще кто-то. Рядом в груде кабаньей шерсти и осколков копошится и стонет поверженный враг. Последняя мысль — не убил ли я его, сдуру?
Меня уже куда-то тащат. Уплывают куда-то вниз круглые потолочные светильники. Сначала — до боли яркие, потом — все тусклее и тусклее.
Сознание умиротворенно гаснет.
Финал.
Я тоже тут, вот о чем подумал…
… (благо, теперь на больничной койке времени для размышлений у меня более чем предостаточно)…
… каких-то пару недель назад в школе меня сбил с ног забияка-старшеклассник. Обычное дело. Везде и всюду такое происходит. Но моя реакция была явно нетипичной. Да что там говорить! Не адекватной. И социально опасной.
Как результат — в городе вскрыта и ликвидирована обширная вражеская сеть.
А если бы я просто, хлюпнув носом, вернулся в класс? Как это, собственно, и было на самом деле. В первом, основном варианте моего детства. Я точно не познакомился бы с пионерами-хулиганами. Не узнал бы Родиона и не бросился бы в опорный пункт милиции к нему на помощь. И толстая лживая инспекторша продолжала бы с подачи продажного опера КГБ шантажировать военных, вытягивая из них секретную информацию для закордонных аналитиков.
В школу бы не вызвали Гришко, и я бы не познакомился с дружной бригадой госбезовских «волкодавов». Не узнал бы смешливую Ирину, невозмутимого Сан-Саныча, железного Пятого, Сергея Владимировича — умницу и профессионала. Жил бы я себе и жил, как и сорок лет назад. Обычно и адекватно. А совсем рядом, кто-то нечистоплотный продолжал бы подгрызать корни моей стране, подпиливал бы ей сухожилия. Делал бы свое черное дело.
И сделал бы! В итоге — ни страны, ни народа. Вернее — другая страна, и уже почти другой народ. Не знаю, лучше ли, хуже — просто другой.
Помните хрестоматийную Бабочку Рэя Брэдбери? Путешественник во времени раздавил насекомое в прошлом и… вернулся в совершенно другой мир. А я тут, на секундочку, придавил червей потолще!
Ну, ладно. Не совсем я, будем скромнее. Тем не менее, дел то наделано изрядно! Может быть, изменилось что-то в этом мире? Может, слегка дрогнул коварный враг? Ну, хоть на йоту! И как-нибудь по-другому повернутся последующие события? В будущем? Должен же работать «эффект бабочки»!
К примеру, возьмет и не ввяжется наша страна лет через шесть в Афганскую мясорубку! И тысячи пацанов, моих сверстников не погибнут, страшно и бессмысленно. И будут жить дальше, работать, рожать и воспитывать детей. И станем мы, все наше общество на самую малость крепче, сильнее, сплочённее. Ну, может же быть такое? Ведь благодаря моим синякам и порезам стали же мы чуточку выше противника. Ну, хоть на немного! Может, с этой новой высоты что-то кому-то получше видно будет?
Может быть, благодаря этим новым открывшимся горизонтам, мы возьмем и одумаемся. Хотя бы — в конце века. И перестанем боготворить тех, кто искренне желает нам всем попросту сдохнуть. Ведь они и сейчас, в семидесятых хотят того же. Так ведь, держимся! Не даем себя заглотнуть. Да еще и зубы показываем! Может быть, продержимся еще?
Может, станем немного мудрее, добрее, правдивее, наконец? Лучше, чем были?
Хотя…
… Где надежды, а где реальность?
Только… очень хочется быть… оптимистом…
* * *
— Ну, как, герой, живот не отлежал?
Ирина. Улыбаясь, заходит в палату. Надолго задуматься мне здесь точно не дадут.
— А я-то как рад тебя видеть!
— Да ты не переворачивайся. Я не обидчивая, и со спиной могу поговорить.
А! Ну, да.
У нас новый предмет для подколок.
Лежать действительно приходится на животе. Я даже не интересовался, сколько хирургических швов украсили мою задницу. Саднит постоянно. Ужасно хочется почесаться — заживает, значит.
— А что, американская спина хуже оказалась?
К слову, Ричард жив-живёхонек. И тоже лечится на животе, так как получил серьезные повреждения в области спины и… ниже. Ну, и мне не так обидно. И горло у него в порядке, разговаривает даже. Можно сказать, соловьем заливается.
Их сеть оказалась шире и глубже, чем виделась нам. И Донахью оказался центральной фигурой, координатором организации, шлюзом для перекачки информации.
Он действительно — сын миллионера. И папина яхта своевременно прибыла сюда из Констанцы. Ричард дисциплинированно загрузился на нее со всем своим мажоровским багажом, а потом легко ушел под воду в миле от берега и через дикие пляжи добрался до города. Ему нужно было восстанавливать порушенную мной и моими друзьями структуру.
Сейчас у него есть реальные шансы вернуться к папочке. Я полагаю, путем обмена. Впрочем, такие нюансы до меня не доводят. Спасибо, что хоть сомнения в моих версиях отпали.
Ирина садится на край кровати и легонько пальцем тыкает мне в повязку. А вот и не больно! Как раз там и чешется.
— Не ревнуй, маленький. Американское тело мне уже не доступно. Там Сан-Саныч заправляет…
Кстати, о Сан-Саныче!
Он сейчас старается мне на глаза не показываться. Напомнил я ему как-то про фотопленку и «дилетантский бред сивой кобылы». Со своими вольными комментариями, естественно. А с юмором, как известно, у него трудновато. Переживал, сопел. Даже сострить в ответ попытался. Разумеется, плоско.
Обиделся, кажется…
— И, вообще, — Ирина стала усиленно тормошить меня за спину, — хватит прикидываться тяжелобольным! Лежит тут, страдает! Врачи говорят, заживает все как на собаке, выпишут уже завтра. Лучше посмотри, кто к тебе пришел!
Она встает и подходит к окну.
Кряхтя поднимаюсь, стараясь не оказаться в положении сидя, надеваю тапочки и шоркаю к своей боевой подруге. Подоконник высокий. Встаю на стул и прижимаюсь носом к стеклу.
И чувствую, как жаркий ком, неожиданно вспыхнувший в груди, с силой бросается мне в лицо. До красноты. До слез.
Под окном стоят мама и отец. Рядом сними — братишка, держит за руку мою бабулю. В руках тяжелые сумки с провизией, будто меня здесь плохо кормят!
И все вчетвером, только завидев меня, дружно машут мне руками, улыбаются, кричат что-то.
И я машу им ладошкой, улыбаясь во весь рот. Плачу и смеюсь сквозь слезы.
Потому что…
… где-то я уже это все… когда-то видел!
август, 2015 г.
Извините… Я такой неуклюжий… Мне нет прощения… Чертовы толстяки…
«Камяха» — каменный краб на слэнге прибрежной шпаны.
О, спасибо! Я не справился бы… сам.
«Бархатные лапки прячут острые когти» — английская пословица, аналог нашего «волка в овечьей шкуре».
С такой добычей можно и без пальцев остаться.
О! Да… Вау! Ты говоришь по-английски? Да? Это очень удачно! Нет, правда!
А я то, как рад…
А как у Вас с русским языком?
Меня зовут Ричард! Рад знакомству, очень рад!
Можешь звать меня… Витёк!
О, супер! Какая потрясающая свежесть! Слушай, Витёк! Есть отличная идея! Пойдем со мной! В натуре! Вон туда! К Михалычу. Будь-ем куш-ать крап-пы! Давай!
Неплохо бы!
Да! Это означает — неумеха, плохо знающий иностранный язык.
Сделанного не воротишь.
Посмотрим.
