Позавчера я опять задержался на опорном, но уже целенаправленно и преисполненный коварством. Днем набрал у старшины райотдела пол-литровую банку солидола. Перемешав с ним остатки родамина и дождавшись темноты, встал на перила крыльца и измазал трубу. Смазки я не жалел, трубу извазюкал, насколько хватило роста и вытянутой руки. Сам, к счастью, уберегся и завершил техническое мероприятие с чистыми руками и холодной головой.
Судя по переполоху, вот уже вторые сутки сотрясающему «спецуру», той ночью «химари» от самоволки тоже не воздержались. И на утренней проверке они приятно удивили родоминовой раскраской не только дежурную смену Спецкомендатуры, но и поднятых по тревоге начальника, отрядников и оперов. И, если несведущие зеки просто пытались отмыть с себя непонятную краску с запахом солидола, то менты, покрываясь испариной, прекрасно понимали, что их спокойная жизнь подошла к завершению. А оттого свирепствовали нещадно.
Поскольку комендачи запытывали меня втемную, я тоже душу им открывать не стал и про покраску родамином трубы им не поведал. Глядишь, службу вспомнят, а, может, и раскроют чего, с зеками общаясь.
Глава 27
Вчера к Вове приходила Людмила Васильевна Боровикова, директор комплексного общежития завода имени Орджоникидзе. Женщина со следами былой красоты и в возрасте. От Вовы я знал, что до недавнего времени она работала на заводе начальником управления соцкультбыта. Вообще-то, это она была главной везущей лошадкой в сфере социалки всего производственного объединения. Но, что-то там приключилось в заводских верхах и на ее место пришел более достойный специалист. По чистой случайности, им как раз оказался племянник заместителя директора моторостроительного ПО имени Орджоникидзе по социальным вопросам. А Боровикова, попереживав о превратностях судьбы, но дисциплинированно вняв крылатой фразе своего руководства, что молодым у нас везде дорога, три месяца назад возглавила заводскую комплексную общагу. Не то, чтобы ее так привлекла карьера общажного руководителя, просто ей хотелось доработать оставшиеся два с половиной года до своей пенсии на родном предприятии. Где она всех знала и где все знали ее. Опять же, тетку грели перспективы немалых льгот за солидный непрерывный стаж на одном предприятии.
Сам завод находился в промкомзоне района, на земле Локтионова. А вот его громадная общага расположилась на территории участкового инспектора Советского РОВД лейтенанта Нагаева. Но общагой это заведение можно было назвать, лишь очень сильно покривив душой. Без какого-либо преувеличения, это был город в городе. В «комплексе», как народ называл длинное девятиэтажное комплексное общежитие, как в Греции, было все. Кинозал, библиотека, магазин и даже парикмахерская. Была столовая и буфет, в котором до часу ночи, пришедшие со второй смены жильцы, могли поужинать, а также купить себе продукты и полуфабрикаты. Строго говоря, в «комплекс» входили три общежития, каждое со своим комендантом и штатом воспитателей. Но все они подчинялись Боровиковой, которая и осуществляла общее руководство. Обычно, в случае какой-либо нужды она звонила Нагаеву по телефону и приглашала его к себе, а вчера снизошла и заявилась самолично.
Из общения Людмилы Васильевны и Вовы, я уяснил, что причиной ее визита и давней Вовиной головной боли была группа этнически нерусских лиц. Большей своей частью незаконно проживавшей в «комплексе». Надо сказать, что несмотря на эту длящуюся проблему, моя память на нее никак не откликнулась. Такая избирательность моего головного процессора начинала уже напрягать. Вот и вчера, не подавая виду, я чувствовал себя тупым инородным телом в беседе Нагаева и Боровиковой.
По их разговору выходило, что стая кауказских граждан паразитического образа существования, уже больше года отравляла жизнь добропорядочным строителям социализма в отдельно взятом общежитии. Костяк этой шайки составляли азеровские братья Кулиевы. Назим, Гамид и Ильхам. Причем, в общежитии был прописан лишь один из них, старший. Тот, который ранее судимый, Назим. Он числился в заводском профилактории сторожем, с графиком сутки через трое. Остальные джигиты вообще никакого касательства к заводу не имели, а, стало быть, и формального права находиться в «комплексе» у них не было. Но они находились. И практически в нем жили. Братья Кулиевы занимали целый блок. Блок, это две комнаты, плюс небольшая кухня-прихожая и туалет с душем. Несмотря на нехватку мест в общаге, в блок к Назиму никто не хотел селиться. Просто потому, что боялись. Мало того, кроме братьев там постоянно паслись еще четверо гамадрилов. Односельчанин Кулиевых Гусейн и еще трое мутных хачиков. Похоже, что на русской земле все многовековые араратско-азеровские междоусобицы и распри сошли на нет. Забылась даже резня хачей тюркским сообществом в 1915 году. Оказавшись на славянской территории, выбранной ими для кормления, эти прежде непримиримые нацмены, стали по отношению друг к другу ярыми толерастами.
Боровикова ушла, сообщив напоследок, что аровско-азерские блатные интернационалисты обычно кучкуются в общаге после восьми вечера. Она пообещала нам, что завтра вечером, вместе с воспитателями и комендантами, она будет на месте. После ее ухода мой напарник принялся вводить меня в суть проблемы.
- Эти чурбаны уже достали! – горячился мой русско-татарский друг, – Все беды в «комплексе» от них. Эти твари не только водкой по ночам торгуют, они там еще маковой соломкой барыжат. То, что эти ишаки нагло к девкам пристают, об этом я уже и не говорю, – кипятился мой самый доверенный товарищ по РОВД.
- А, чего это мы с тобой их так распустили? Почему эти басмачи все еще не на лесосеке? – искренне изумился я, на самом деле, не понимая абсурда происходящего.
- Ну ты даешь! Ты и этого не помнишь? – уныло и, с каким-то сочувствием посмотрел на меня напарник.
- Ты, Вова, в моей ране своим ржавым гвоздем не ковыряйся, ты излагай все, как есть и со всеми досадными подробностями! Итак, в чем подвох?
- У одного из этих хачей, у Вазгена Дегояна его родной дядя в городской прокуратуре работает. Гагик Радикович Ягутян. Он там начальник отдела и как раз за органами внутренних дел надзирает. На нас с тобой в прошлом году чуть дело не возбудил за рейд по «комплексу». В аккурат под Новый год, сука! Мы тогда с тобой всю эту шоблу по «мелкому» оформили и в камеру закрыли. А потом два месяца в прокуратуру, как на работу по повесткам ходили.
- Это чего он так закусился? Мы же с тобой закон никогда не нарушаем. А, если и нарушаем, то всегда по закону! Что-то не так по бумажкам оформили? – опять удивился я.
- Оформили все, как надо. И протоколы, и объяснения свидетелей, и рапорта на применение физической силы и на связывание. Просто ты его племяннику тогда челюсть сломал. Вот прокурорский ара и озверел. Посадить тебя пообещался и меня заодно с тобой. Все абреки на нас обоих заявы написали и в судмедэкспертизу сходили, побои сняли. Мы им в тот раз и правда, хорошо ввалили. Они девку к себе в комнату затащили, та едва от них вырвалась. А Вазген потом еще про твою маму нехорошо сказал, вот ты и расстроился.
- А как нам спрыгнуть удалось? Руководство заступилось? – недоверчиво поинтересовался я у подельника по преступному проявлению национализма к братьям низшим, вслух предположив самое невероятное.
По своему прошлому многострадальному ментовскому опыту я очень хорошо помнил, что милицейское руководство в таких случаях моментально прячется под корягу. И в самом лучшем случае, оно просто не помогает прокуратуре грызть попавших в ее челюсти ментов. С которых вот только что само же и требовало беспощадной борьбы с преступностью, показателей, и результатов.
- На хер мы не сдались нашему руководству! – зло сплюнул Вова, – Слоник тогда сразу нам с тобой предложил рапорта задним числом написать. Об увольнении. Хорошо, что Локтионов нас не бросил, помог. Консультировал, как и что говорить. И что делать. Связи свои подключал. Короче, если б не Михалыч, уехали бы мы с тобой, Серега, на тринадцатую зону в Тагил!
