— Все назад! — отчаянно заорал я и попятился, нашаривая в сухарной сумке дымовые шашки. Вытащил две; теперь надо было сдвинуть крючок, на который закрывалась стеклянная дверка фонаря и запалить дымовухи от свечи. Как бы не так: под мышкой у меня был зажат карабин, а под локтем — инкунабула из сундучка с цепями. Тяжеленная, с острыми, неудобными углами, она мешала ужасно, и я не глядя сунул запретный том влево, где скулил у стены Опиньяк, запалил сначала одну, потом другую шашку и, размахнувшись, кинул обе навстречу серой пищащей массе.
Видимо, я достаточно старательно скручивал пропитанные селитрой бумажные полосы, потому что мои изделия задымили сразу, густо, вонюче, заполняя ватными клубами вонючего дыма весь коридор, от пола до потолка.
— Теперь бегите!
Ростовцев послушно повернулся и ринулся в отступ; за ним кинулся Прокопыч, едва не споткнувшись о рассыпавшиеся из узла инкунабулы. Я вытащил ещё одну шашку, потянулся к свече — и едва не полетел с ног от сильного толчка. Опиньяк бестолково метался из стороны в сторону, прижимая к груди «запретный» том — очки он где-то потерял, щека расцарапана, физиономия перекошена в животном страхе. Я попытался схватить его за руку, но при этом уронил фонарь, который с жестяным стуком покатился по полу, теряя разбитые стёклышки. Стразу стало темнее, только за спиной мелькали отсветы фонаря в руках гасконца. Писк накатывался дурной волной, заглушая испуганные вопли несчастного учёного, селитряной дым драл глаза и гортань — и я повернулся, и, спотыкаясь, бросился бежать. Вокруг рушились кирпичи, один из них чувствительно ударил по плечу, другой выбил из рук карабин — как я успел его подхватить, не знаю… За спиной пронзительно заскрежетало, загрохотало — но я не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, как тысячетонная масса камня, кирпичных обломков и глины осела, наглухо перекрывая заполненный дымом и крысами коридор.
X
Когда с потолка начали падать камни, и позади истошно заорали «Бегите!», Далия схватила Дауда за рукав и кинулась прочь. Мамлюк шипел от боли, ругался по-арабски, но ухитрялся как-то не отставать — больше всего она боялась, что он рухнет на пол, и тогда придётся либо тащить его на себе, либо бросить здесь, в эпицентре разгорающегося катаклизма. Сзади бухали сапоги других беглецов, треск и скрежет нарастал, фонарь в её руке мотался из стороны в сторону, мешая бежать. И когда слева открылся узкий сводчатый проход, она, не раздумывая, нырнула туда, увлекая за собой мамлюка. Сапоги пробухали мимо — то ли спутники не заметили их исчезновения, то ли решили предоставить собственной участи. Тем не менее, услыхав их, Далия попятилась, споткнулась — и полетела на камень спиной вперёд. Она упала на локти — правую руку пронзила острая боль, фонарь с дребезжанием покатился по полу. Свеча при этом потухла, и еще несколько секунд Далия могла наблюдать крошечную оранжевую точку на кончике фитиля. Потом пропала и она, и всё вокруг погрузилось в кромешную тьму…
Делия не могла сказать, сколько времени она просидела возле стены, баюкая ушибленную руку. Давно стихли трески и шорохи, несшиеся из основного коридора, и даже перестало тянуть оттуда мерзким химическим запахом, от которого слезились глаза и першило в горле. Но вскоре селитряную вонь вытянуло взявшимся невесть откуда сквозняком — послюнявив палец, Далия подняла его перед собой, и обнаружила, что слабый ветерок дует вправо, а значит — в глубину спасительного коридора-отнорка. Если есть сквозняк — значит, может найтись и выход, это она помнила ещё с детства, когда читала «Тома Сойера», про его с Бекки странствиям по пещере Мак-Дугала. Или это было в какой-то другой книге? Неважно, главное — у неё появилось что-то, пусть и отдалённо, но напоминающее путеводную нить.
Девушка позвала Дауда, сначала робко, шёпотом, потом громче и громче. Бесполезно — мамлюк не ответил. Пошарила вокруг, но не обнаружила ничего, кроме брошенного фонаря и кирпичных стен. Тогда она встала на четвереньки и, держась за стену, поползла, следуя за током воздуха. На то, чтобы подняться на ноги сил не было. К тому же, она и раньше видела, как потолок в тоннеле ни с того ни сего снижался каменным уступом; попадались и поперечные балки на высоте ниже человеческого роста— толстенные, со следами грубой ковки, покрытые рыхлой ржавчиной. Под эти препятствия приходилось подлезать, согнувшись в три погибели, а в кромешной темноте о них запросто можно рассадить макушку а то и разбить лицо… Бесполезный фонарь она тащила в пострадавшей руке, и жестяной скрежет по камню был единственным звуком, нарушавшим могильную тишину. Ни звона капель, падающих с потолка; ни звука далёких шагов, ни даже сухого шороха тараканьих усиков… Сукно на коленях скоро продралось, потом расползлось клочьями. Нежная кожа на круглых коленях, которые так любили целовать её любовники, покрылась кровоточащими ссадинами и царапинами. Но Далия упорно продвигалась вперёд, понимая, что В какой-то момент пол стал понижаться; потом уклон стал таким сильным, что оброненный фонарь покатился вниз. Стена, вдоль которой она ползла, сделалась влажной, между каменными плитами кое-где скапливались лужицы воды — верный знак того, что коридор уходит вглубь, приближаясь к водоносным слоям. Жажда уже давно мучила Далию, и она стала слизывать камни с кирпичей, а потом, преодолев брезгливость, склонилась к полу и стала по-собачьи пить из лужицы. Стало легче, но добавилась новая напасть — передвигаться по осклизлым каменным плитам стало труднее, одежда пропитались влагой. В какой-то момент она почувствовала, что замёрзла и обессилела вконец, но останавливаться и не подумала. Остановиться — значит смириться с неизбежной смертью от голода и жажды, а она хотела жить, и верила, что сумеет выбраться даже из такой безнадёжной ситуации.
* * *
Далия не могла сказать, когда в коридоре появился свет. Просто в какой-то момент она стала различать слабый контур пальцев поднесённой к лицу пятерни. Потом обозначились стены и потолок, и даже глубокие щели в кирпичной кладке стали видны. Он далеко не сразу осознала, что свет испускают неровные потёки на стенах и потолке — видимо, род плесени, прижившейся с незапамятных времён в московских подземельях. Но и этого слабого, едва уловимого глазом свечения хватало, чтобы она встала на ноги и побрела, пошатываясь и по-прежнему держась за стену. Тоннель всё круче уходил вниз, в полу появились даже ступени — она несколько раз упала и сильно расшиблась, споткнувшись о них.
…потом стены раздвинулись, и она неожиданно для себя оказалась в обширном зале. Низкие потолки подпирали квадратные колонны, разбросанные по помещению без всякого порядка; исключение составляли четыре колонны вдвое толще остальных, образовавшие ровный квадрат в самом центре. Дальняя стена тонула в полумраке, потому что рассеянного полусвета плесени не хватало на то, чтобы осветить всё помещение. Она сделала несколько шагов вперёд — и с ужасом увидела, как зашевелилось что-то вроде серого ковра, укрывающего пол между четырьмя центральными колоннами. А в середине этого колышущегося покрова…
…в центре этого омерзительного ковра — Далия ясно различила, что его составляли сотни, даже тысячи крыс — возвышался каменный помост, длиной в три и шириной полтора метра, высотой несколько ниже пояса человека.
Но человек не стоял рядом с помостом. Он лежал на нём, обнажённый, распятый привязанными к запястьям и лодыжкам кусками тонких ржавых цепей, и Далия с ужасом узнала в несчастном Дауда. С простреленного плеча мамлюка сорвали повязку, и кровь из растревоженной раны стекала на пол — девушку едва не вырвало от отвращения, когда она увидела, как несколько мелких крыс толкаясь и гневно пища, слизывают её с камня. Писк нарастал, усиливался, стал ритмичным, в нём появилось подобие некоей мелодии. Серый ковёр колыхался ей в такт, и тут Далия увидела такое, от чего у неё потемнело в глазах.
