решетчатые окна, в это место проникал искусственный насыщенный свет, но даже он, из-за длины балконов, не достигал того места, где стояли парни.
— А кому она нравится? — с легкой усмешкой спросил Кайсен. — Ты теряешь все свои силы и постоянно переживаешь, что на тебя кто-то может набросится. Не знаю как ты, а я в такие ночи спать не могу.
— Я тоже, но мне они нравятся.
Задумчиво прикрыв глаза, Шейн представил свою первую кровавую луну в этом мире и подумал:
«Потому что в одну из таких ночей я сбежал из дома».
Внезапно, сквозь пелену мыслей до сознания донесся тихий голос Кайсена:
— Я рад, что ты выжил. — Юноша, искоса рассматривая Шейна, как-то грустно и виновато улыбался. — Рад, что вернулся невредимым.
— Невредимость — понятие относительное в данном плане. — Шейн невольно улыбнулся в ответ, представляя то, в каком состоянии он был во время испытания. — Но спасибо. Не думал, что ты будешь настолько переживать.
Кайсен подошел к балюстраде и, наклонившись, руками уперся в нее. Теперь его взгляд оказался направлен на прекрасный цветочный сад, располагавшийся прямо под окнами главного дворца.
— Конечно. Это ведь я был старшим в нашей группе. Я, как второгодка, должен был оказывать вам поддержку, а по итогу…
— Слушай, — перебил Шейн, — того монстра ни я, ни ты не смогли бы одолеть. Это факт.
Наступила напряженная тишина. Кайсен, явно все еще обдумывавший это, стал улыбаться еще грустнее, чем раньше. Шейн уже начал задумываться над тем, какими же словами можно было его отвлечь, как внезапно сам Кайсен резко выпрямился и бодро заговорил:
— Значит, нужно стать сильнее. Никто не знает, встретимся ли мы еще раз с подобными тварями, поэтому нужно быть готовым ко всему.
Такая смена настроения и настолько позитивный настрой даже поражали. Обычно в таких ситуациях Шейн мог терзать себя сомнениями до самого конца, и потому смотреть на то, как другие справлялись со своими внутренними переживаниями, было интересно. Казалось, именно из таких моментов можно было узнать что-то новое и чему-то научиться.
— Согласен, — со вздохом ответил Шейн, не скрывая улыбки.
— Как твои способности? Ты ведь не только мечом здесь машешь?
— Конечно, нет.
— Ну и?
— Да… ничего особенного. — Шейн подошел к балюстраде ближе и оперся о нее руками также, как еще недавно сделал это Кайсен. — На последней миссии раскрыл шестой круг ледяной магии. Хочу подтянуть еще кристаллическую, но она дается намного тяжелее.
— Что? — От внезапной новости Кайсен резко развернулся и весь вытянулся, словно струна. — Почему ты говоришь об этом так, будто бы это ничего не значит?
— Не знаю. — Шейн посмотрел на товарища с иронией. — Может быть, хотел понаблюдать за твоей реакцией?
Возмущенный подобным ответом Кайсен замахнулся, и в тот же миг Шейн поднял руку. Удар, который должен был прийтись по предплечью, столкнулся с блоком. Шейн, плавно выпрямившись, с усмешкой посмотрел на нападавшего и строго проговорил:
— Только попробуй.
Кайсен отступил и удивленно приоткрыл рот, будто пытаясь подобрать нужные слова. Взмахнув руками, словно какой-то ребенок, он возмутился:
— Вообще-то здесь я королевских кровей.
— Не ты ли только что прощение просил за бесполезность?
— Я все понял. — Отвернувшись, парень недовольно нахмурился. — Понял. Нельзя тебе такое говорить. Больше не буду, так и знай.
Шейн, при виде подобного поведения, невольно рассмеялся. Его высокий радостный голос, захватив внимание, буквально вынудил Кайсена расслабиться и вновь посмотреть на собеседника.
Немного успокоившись, Шейн повернулся спиной к балюстраде и осторожно облокотился на нее. Теперь его взгляд был устремлен ко дворцу, в сторону окон, отделявших их от величественных залов. Также, заметив стоявшую все это время в тени фигуру, Шейн улыбнулся и спросил:
— А ты чего молчишь?
Велас, все это время также находившийся здесь, действительно ничего не говорил. Он сидел на балюстраде, свесив ноги с балкона куда-то вниз. Казалось, он даже не обращал все это время внимание на своих знакомых, пока не наступила продолжительная пауза. Оглянувшись, Велас посмотрел в сторону Шейна и Кайсена, и лишь тогда понял, что обращались действительно к нему.
— Разве, — заговорил Кайсен, — ты не рад вернуться в родные края?
В ответ на этот вопрос парень лишь натянуто улыбнулся. Был ли он рад вернуться туда, откуда пытался сбежать? Навряд ли. Но ответить что-то все же стоило.
— Как-то не особо, — протянул Велас. — В моей семье все не так, как среди наследников Жанвиоля.
— В моей семье тоже далеко не сахар, — Кайсен, пожимая плечами, улыбался, — но матушка у меня все-таки особенная. С ней мне повезло.
— Ты же единственный ребенок? — Шейн, посмотрев на товарища, удивленно приподнял брови. — У нее не получается больше родить?
Не успел Кайсен что-то на это ответить, как Велас, тут же закачавший головой, произнес:
— В таком случае она могла бы просто взять кого-то из побочной ветви, как это случилось со мной.
В подтверждение этих слов Кайсен кивнул. Казалось, направление, в которое завернул весь этот разговор, было тяжелым даже для самого юноши. Облокотившись на балюстраду, как это сделал Шейн, Кайсен спокойно заговорил:
— Не в этом дело. Она просто не хочет, чтобы у меня с потенциальной сестрой начались скандалы. Если бы у нас была небольшая разница в возрасте, сестра определенно начала бы вести себя со мной также, как это делают все остальные знатные дамы.
Велас и Шейн, внимательно слушавшие это пояснение, уже понимали, о чем шла речь. Даже если бы младшая принцесса имела другое воспитание, окружение аристократок, в котором она была бы вынуждена присутствовать, все равно сподвигло бы ее к мысли, что мужчины — ничтожества. Вероятность подобного исхода была крайне высока, хотя и не абсолютна.
— Поэтому, — продолжал Кайсен, — мне кажется, что матушка просто ждет момента, когда я выпущусь из академии. После этого разница между мной и возможной сестрой будет велика, да и я в таком случае уже буду состоявшимся человеком со связями и каким-никаким влиянием.
— Значит, — Шейн, задумчиво щурясь, попытался присмотреться к лицу товарища, будто бы желая прочитать его мысли, — ты думаешь, что мать тебя любит?
— Конечно. — Кайсен улыбнулся настолько широко, что это даже убеждало. В его словах определенно не было ни лжи,
