Закончив на том, как вышла из офиса Розенкрейца, Оля замолчала и попробовала, наконец-таки, хваленый чай. К тому времени изрядно остывший, но не потерявший богатый вкус.
— Очень вкусный, — оценила рассказчица вкус напитка.
Марина пропустила ее слова мимо. Ее занимало другое: она обдумывала услышанную от подруги историю.
— Похоже, влюбилась ты в своего Диму по уши. И еще я думаю, что деньги тебе не нужны. — Подытожила Марина свои раздумья.
Оля чуть не поперхнулась. Она взглянула на подругу, пытаясь прочесть по ее глазам, что она хочет тем самым сказать. Как воспринимать такой вывод: вежливая форма отказа или что-то иное? Ольга ни разу Марину такой не видела. Она, обычно веселая и шутливая, сохраняла бесстрастное выражение лица: ни намека на иронию, ни злобы, ни сочувствия. Хотя, сочувствие при желании обнаружить можно. А вот от ее серьезности озноб пробирал по коже.
— Год назад, — посчитала нужным разъяснить Марина, — отцу Вадима поставили диагноз, по которому официальная медицина, давала прогноз, что он умрет в течение трех месяцев. Мы места себе не находили: не знали что делать. Никто не брался его лечить. Сказали, что операция только ускорит исход. Короче, ситуация похожа на твою.
И вот от знакомых тесть узнал, что под Питером в глухой деревне стоит древняя церквушка, в которой служит старый-престарый священник, молитвами который едва живых на ноги ставит. Тесть бросил все дела: они тут же собрались и поехали к нему. Неделю жили в деревне, ожидая встречи, потому что едут в деревню люди со всех весей. Священник к тому же ясновидит, когда и с кем ему лучше говорить. Вообщем, принял их в положенное время, осмотрел тестя, даже официальные анализы и заключение врачей прочитал, долго с ним беседовал и в церковь водил, а напоследок дал еще каких-то целебных трав. Я подробностей особых не слышала, но знаю, что тесть ездил к тому святому отцу еще несколько раз и теперь спустя год в полном порядке. Когда ему сделали повторные анализы в той больнице, где ставили диагноз, то не поверили. Никаких следов болезни. Представляешь! Тесть после этого помог батюшке церковь отремонтировать — рабочих прислал и стройматериалы. И знаешь, изменился как-то: добрее и отзывчивее, что ли, стал. Он и до болезни хороший человек был, душа компании, а сейчас так весь цветет, жизни как ребенок радуется.
— Марина, времени почти не осталось, чтобы неделю в очереди стоять.
— Оля, я поговорю с тестем. Он теперь с тем священником часто общается и бывает у него, и попрошу, чтоб замолвил за тебя словечко. Случай-то у тебя особый. Священник оплату не берет, а, наоборот, сам благодарит, когда люди жертвуют церкви от сердца, сколько не жалко. Поэтому я и сказала, что дополнительные деньги тебе не понадобятся.
Оля не смогла сдержать слез. Она обняла подружку и заплакала ей в плечо.
— Мариночка, спасибо тебе.
Марина погладила Олю по голове.
— Все обойдется. Не переживай: все будет хорошо. — И добавила засмеявшись. — Дело-то житейское!
Оля отстранила подругу, посмотрела на нее и не смогла сдержать улыбку. Все та же пересмешница Маринка — веселая, неунывающая в любых ситуациях.
Тут же пересмешница взялась за дело: позвонила тестю и поговорила с ним. Разговаривали, наверное, минут десять. Марина ходила по комнате с трубкой радиотелефона, размахивая свободной рукой перед невидящим собеседником. Несколько раз повторяла, что ей срочно необходимо попасть в Петербург, на прием к деду. Оля восхищалась напористостью подруги. Рядом с ней она обрела былую уверенность и проблема, еще час назад казавшаяся неразрешимой, выглядела теперь вполне решаемой. Если не походя, то в рабочем порядке.
Закончив разговор, Марина нажала на кнопку. Радиотелефон в ответ слабо пискнул и отключился.
— Сильно занят, но уговорила. До вечера доделает свои дела, а утром ранним едем в Санкт-столицу Петербург.
Оля бросилась обнимать подругу, чуть не свалив ее с ног от радости.
— Тихо, тихо. — Успокоила ее шутливым тоном Марина и набрала на телефоне еще один номер. — Нужно Вадима обрадовать, что я уезжаю с тобой.
— Ты поедешь мной?
— Не могу же я тебя одну бросить.
— Какая ты молодец! Я тебя люблю! — Оля поцеловала подругу в щечку.
— Иди, любовь моя, умывайся, и пойдем по Москве погуляем. Я сама уже в городе тысячу лет не бывала.
На трассе Е-95, связывающую Москву с северной столицей, оживленное движение днем и ночью. Машину вел Иван Федорович, свекор Марины. Высокий, статный мужчина в костюме и галстуке. Официальный вид для нынешнего визита вовсе не требовался. Причина была в другом: Иван Федорович не успел переодеться и поехал в Санкт-Петербург прямо с работы, не заезжая домой.
Подружки сидели на заднем сидении. Ольга смотрела в окно, как мимо проплывают темные силуэты зданий, подмигивают вывески на магазинах и ночных заведениях. Марина дремала, положив голову на плечо Ольге.
Выехав за кольцевую дорогу еще по темноте, они встретили рассвет уже в Ленинградской области. Оле не спалось. Она по-прежнему смотрела в окно и вспомнила Диму. Подумала о том, как устала от круговерти событий, от мистики и непредсказуемости. От всей этой жуткой истории, в водоворот которой оказалась втянутой. Поскорее бы все закончилось. Хорошо ли, плохо ли, но чтобы закончилось. Пораженческая мысль заставила ее ужаснуться. Ольге стало стыдно перед самой собой и Димой за то, что она допустила саму возможность, что никогда не увидит его прежним. Умствования прервал голос Ивана Федоровича:
— Ну вот, скоро приедем.
Синий щит на обочине показывал, что до Санкт-Петербурга оставалось восемьдесят километров. Вскоре Иван Федорович свернул с магистрали по указателю. Дорога шла через лес. Водитель еще несколько раз поворачивал на развилках по одному ему известным приметам, пока асфальт окончательно не сменила разбитая проселочная дорога из бетонных плит. Иван Федорович поехал на малой скорости.
Проселок выбежал из леса. Впереди за мостом через неширокую речушку, показались островерхие деревенские избушки. За мостом бетонка закончилась. Эстафету приняла посыпанная крупным гравием дорога, заходящая в селение. По днищу автомобиля забарабанили отскакивающие из-под колес камешки. Затявкали в ближайших дворах бдительные собаки. Иван Федорович повел машину по центральной улице. По обеим сторонам крепкие избы с высокими заборами и палисадниками под окнами. В самом начале улицы высилась церковь с белеными стенам, сияющим в лучах восходящего солнца крестом. На площадке перед храмом и около близстоящих домиков стояли автомобили с номерными знаками разных регионов. За запотевшими стеклами угадывались тела спящих людей.
На улицах появились первые местные жители, с напускным безразличием осматривающие приезжих.
— Все. Прибыли. — Иван Федорович свернул на обочину перед большой рубленой избой с резными окнами и палисадником, где росли стройная березка и яблони.
В доме уже не спали: из высокой трубы в бледно-голубое утреннее небо вился сизый дымок. Иван Федорович вылез из автомобиля и подошел к дому. Перегнулся через ограду палисадника, постучал в окно. За стеклом дернулась занавеска. Кто-то выглянул и показал на входную дверь с железным кольцом, устроенную в высоком заборе. Ивану Федоровичу пришлось подождать: изнутри дверь открыли через несколько минут и впустили его во двор.
Девушки остались в машине. По улице в сторону храма ехал автомобиль с самарскими номерами. В салоне две женщины. За рулем мужчина. Поравнявшись с машиной, в которой сидели девушки, он притормозил. Одна из женщин открыла окно, чтобы что-то сказать. Марина тоже опустила стекло со своей стороны.
— Девушки, мы к храму правильно едем? — спросила женщина.
— Да. — подтвердила Марина.
Женщина поблагодарила за подсказку. Водитель повел машину дальше.
— Я тебе говорила, что к отцу Михаилу едут, чуть ли не со всей России. — Напомнила она шепотом Ольге, кивая в сторону отъехавшего автомобиля.
В этот момент из ворот появился Иван Федорович. Он быстрым шагом прошел к машине, открыл дверь и деловито спросил:
— Оля, у тебя фотография парня с собой.
— Конечно. — Девушка полезла в сумочку. За последнее время она уже стала привыкать, что все, к кому обращалась по поводу Димы, запрашивали его фото.
Ольга отдала Ивану Федоровичу две фотокарточки из семейного архива, которыми снабдил ее Николай. На первой, черно-белой фотке для документов, Дима сфотографирован на пятом курсе института. Другая — цветная. Он в компании трех друзей у костра. Фото сделано в прошлом году. И на нем он такой же, каким запомнила его Ольга — веселый, радующийся жизни, милый и родной.
Иван Федорович взял фотографии, мельком взглянул на них и позвал девушек:
— Идем. Батюшка Михаил ждет.
