— Ну, как сказать.
— Честно скажи.
— Бывает, беру с собой намеренно. Вот как сейчас. Вдруг кто приставать начнёт, а я маленький и слабый.
— Не притворяйся, все видят, что ты изменился. Ты внутренне стал сильнее, а не просто приёмчики выучил.
— Так я и говорил, что в деревне стал мужчиной. А вы только хихикали.
— Да ну тебя, балабол! Я серьёзно, а ты шутишь. Хотя… может ты там и в самом деле что-то такое попробовал. Вон какой решительный стал. Особенно сегодня. Мне с тобой хорошо, ты умеешь сделать приятное девушке.
— Смотри, девушка, в лужу не наступи! А то тут у нас сегодня с тротуарами не очень. Ты не слышала прогноз, не передавали резкое таяние асфальтового покрытия?
— Это да, куда горком партии только смотрит?
— Как куда? В отчёты. А там всё в порядке, и асфальт недавно положили, и жилой фонд отремонтировали.
— Ты что, такого не может быть!
— Согласен, не может быть. Недавно по телеку такой фильм показывали. Видела? Не может быть, но случается.
— Да, точно! Там еще Крамаров с Куравлёвым играли. Но то сатира, а тут жизнь.
— Ага, а сатира не про жизнь?
— Сатира про отдельные недостатки.
— Вот! И нас они тоже имеют место. Отдельные недостатки, которые вообще везде норма жизни. Ты «Фитиль» перед картиной сегодня смотрела?
— Ну да, вместе же хохотали.
— Видишь, смешно. У нас в городе такое бывает?
— Да только так и бывает, чего там.
— Что и следовало доказать. Снимали-то не у нас, в другом городе. А придумывали вообще в третьем. Но описали ту же фигню, которая творится везде. Понимаешь, везде одна и та же хрень.
— И что делать?
— А что тут сделаешь? Государство так устроено.
— Но мы же комсомольцы! Нельзя это так оставлять!
— А комсомолу можно с партией спорить? Или можно только брать под козырёк? «Партия сказала „надо“, комсомол ответил „Есть!“» Всё, никаких других вариантов диалога Устав не предусматривает. И Моральный кодекс строителя коммунизма тоже, что характерно. Дурацкий у нас разговор получился. Лучше бы дальше целовались.
— Лучше. Ты после школы что делать будешь? — Плавно сменила тему Ирка.
— Завтра или вообще?
— Завтра. А про вообще ты уже что, уже что-то решил? Два с половиной года впереди.
— Завтра буду монтажом в актовом зале заниматься. А вообще — через полгода есть вариант в технарь свалить. Я еще не решил оставаться в школе или уходить?
— А я как же?
— А ты снова встретишь кого-то, влюбишься, потом вы разбежитесь, потом ты опять встретишь кого-то, выйдешь замуж. Потом…
— Стой-стой! Не надо мне все эти потом!
— Девушка, он к вам пристаёт? — Раздалось из темноты.
— Да пошли вы все! Сама разберусь — В ту же темноту заорала взвинченная Долгополова.
— Жалко, а то уже так хочется заступиться за кого-нибудь.
— Так не сидите во дворе — на площадь идите или к парку. Там полно тех, за кого заступиться можно.
— Ты нам не указывай, что делать, шкет. Скажи спасибо своей девчонке, что она на тебя не пожаловалась. А то бы сейчас уже огребал.
— Чего, вино кончилось? — Догадался я.
— Ага. А у тебя есть что ли?
— Откуда! Я еще мелкий.
— Мелкий, а соображаешь. Ладно, покедова! Нормальный ты пацан! — Донеслось из темноты и раздались удаляющиеся шаги.
— Это что было? Кто это? — Словила опасность Ира.
— Люди. Практически Робин Гуд с бандой. Спасти тебя хотели.
— От тебя?
— Да им всё равно, от кого. Музыки нет, вина нет, заняться нечем. «Место встречи изменить нельзя уже кончилось». Вот и маются от безделья бедняги.
— Хулиганы?
— Просто оболтусы. Как пластилин — приставь к чему полезному, будут делом заниматься. Позови их дурью страдать — будут фигнёй страдать. Люди почти все такие, за вожаком куда угодно пойдут.
— Это как за тобой?
— Не понял.
— Ну ты же не как все.
— Да ладно тебе!
— Ты всегда наособицу ходишь. Один.
— Сейчас же я с коллективом.
— Нет. Сейчас не ты с коллективом, а коллектив с тобой. Вернее, за тобой идёт. Думаешь, не видно? То с коньками устроил фокус, то теперь ансамбль организовал. Это ж надо было придумать — ансамбль в нашем классе!
— Да чего тут такого! Инструменты есть, ребята с музыкальным образованием тоже. Бери да смешивай в нужной пропорции.
— Ага, а если чего не хватает, то ты придумаешь. Или в школе выпросишь у директора.
— А чего, нормальный мужик же!
— Во-во, и чего его все боятся? — Прищурилась Ирак и наклонила голову по-киношному.
— Я не боюсь. С каждым человеком можно договориться.
— Ладно, вон мой подъезд! Ты не ходи до двери, а то увидят.
— Боишься, скомпрометируешь себя таким кавалером?
— Дурак ты и не лечишься! Не хочу, чтоб про меня языками трепали. Пока! — И она неожиданно чмокнула меня в щёку. Ответный поцелуй завяз в воздухе, безобразница как-то ловко вывернулась, словно заслуженная дзюдоистка, и ввинтилась в пространство. Секунда — и она уже хлопает дверью.
Ну и я пойду, не в том я возрасте, чтоб несколько минут стоять и смотреть на дверь, отрезавшую меня от прекрасного создания. От еще одного прекрасного и невинного существа, впорхнувшего в мою странную жизнь.
Вечер так и закончился на грустной романтической ноте. По пути домой меня не встретили никакие хулиганы, тишину не разорвали заполошные торопящиеся попасть выстрелы из лёгкого стрелкового оружия, не визжали шины на обледенелом асфальте. Такое в советской действительности случается, даже частенько, но только на экранах телевизоров. Вот там да, там милицейские «Москвичи», сбитые киоски, стрельба по бегущим преступникам. Сразу после передовиков производства, которые каждый вечер в двадцать один ноль-ноль рапортуют Родине об очередных трудовых успехах.
— Мам-пап, я дома! Да, на свидании. Спасибо пап, твой рубль оказался как никогда кстати. То есть как всегда кстати!
— Дима, ты ему рубль дал на кино? Куда столько?
— Верунчик, парень вырос. Он теперь вынужден платить не только за себя, но и за девушку.
— Михаил, это так? У тебя появилась девушка?
— Не то чтобы у меня, но как-бы да. И нет, бабушкой ты пока не станешь, не переживай.
— Нахал! Иди ужинать, гроза девичьих сердец недоделанная!
10 ноября 1981 года
Вчера после уроков почти весь класс осел в актовом зале. Кто-то занимался делом, а кто-то бездельем. Вернее, не совсем бездельем. Некоторые одноклассники создавали своим присутствием и ненапряжным трёпом атмосферу дружелюбия, и компанейской теплоты. Ну и были на подхвате, всегда нужно что-то подержать, куда-то сходить, послушать из того угла, как звучит. Потом из этого угла. А если выйти из зала? А если выйти и дверь закрыть за собой? Акустика зала — вопрос серьёзный. Семиклашки из зала выгонялись с суровостью и непреклонностью, Ашки заглядывали якобы спросить Арзамаса что-то неотложное, а потом кое-кто со скучающим лицом из них оседал на последних рядах, затем дрейфовал в сторону сцены. Короче, коллектив после праздников и каникул набрался немаленький.
— Самоха, хорош смолить!
— А то чё⁈ Комсомолец что ли?
— Контору не пали!
— Чо⁈ — И впрямь, оборот не из этого времени. Не понял не только второгодник Самохин, но и другие пацаны.
— Говорю, не подставляй всю кодлу. Тебе покурить захотелось, а из-за этой ерунды нас всех отсюда попрут.
— И чо? Жопу рвёте перед завучем? Хорошенькими быть хотите?
— Фигню ты сказал. Мы занимаемся тем, что нам нравится. И заметь — нам пока не мешают. Вы со шпаной своей во дворе на гитаре для комитета комсомола наяриваете или чисто для себя?
— А причём тут мы? — У Самохи в голове шестеренки так быстро крутиться не умеют.
— А причём тут завуч? Когда мы на электрогитарах и фоно шпарим, то мы под комсомол легли, а когда вы — то всё пучком? Двойные стандарты применяешь, Самоха!
— Чо?
— Чинарик забычкуй!
