— Хватит с тебя, Дмитрий Иванович.
Он недовольно рыкнул, но сумел взять себя в руки.
— Простите, Константин Платонович. Очень сложно удержаться от соблазна, будто рюмку из-под носа увели.
— Ничего, — я хлопнул его по плечу, — ты молодец, справился. Будем знать в следующий раз, что долго под маскировкой ты водить меня не можешь.
Я отпустил Кижа развеяться, а сам пошёл вниз, на первый этаж. После хождения под «плащом мертвеца» на меня напал дикий голод, будто не ел неделю. Но едва я спустился по лестнице, меня чуть не сбили с ног.
— Дядя Костя!
Ксюшка налетела как ураган, врезалась на полном ходу и обняла, уткнувшись лицом мне в живот.
— А я знала, что ты их всех победишь. — Она подняла голову, заглядывая мне в глаза, и затараторила: — Ты самый сильный волшебник во всём мире, я так всем и говорю. А они не верят, представляешь? Приехали фифы наряженные, банты вот такенные, а в магии ничего не понимают. Папа говорит: «Ты должна развлекать кузин, они гостьи». А мне скучно, они только куклы фарфоровые обсуждают, рюшечки всякие, стихи в альбомы записывают. Дядя Костя, настоящие маги ведь не занимаются такими глупостями? Диего говорит, что всегда настороже надо быть, держать магию у кончиков пальцев. Только она последнее время меня заклинаниям не учит, только дышать заставляет. А мне ску-у-у-учно дышать и не бегать. Лучше всполохами кидаться, да?
— Ксения, — прервал её отец, вошедший следом, — мы, кажется, говорили с тобой о приличном поведении и манерах.
— Говорили, папá.
Девочка тяжело вздохнула, отпустила меня, сделала шаг назад и присела в реверансе, придерживая юбку.
— Добрый день, Константин Платонович.
Я решил подыграть. Без тени шутки поклонился в ответ и поцеловал девочке руку, как взрослой.
— Добрый день, Ксения Петровна. Рад снова видеть вас в своём доме.
И пока Добрятников не видел, заговорщицки подмигнул ей.
— Мы обсудим произошедшие события позже, когда я улажу дела с вашим папá.
Она хитро улыбнулась и кивнула мне. Всё правильно: внешние приличия — внешними приличиями, а личные отношения не выставляются напоказ. Добрятников правильно взялся натаскивать дочь, ведь она так быстро взрослеет.
— Думаю, вы можете пока развлечь себя беседой с Настасьей Филипповной, — сказал я чопорно и добавил шёпотом: — Она как раз напекла свежие булочки.
— С корицей! — пискнула Ксюшка и, больше не утруждая себя светскими условностями, унеслась в сторону столовой.
Добрятников вздохнул, глядя ей вслед, и подошёл ко мне, протягивая руку.
— Рад, что вы живы, Константин Платонович. Александра мне подробно всё рассказала, поразив всё наше семейство. Особенно благодарю, что позаботились о моей дочери и не дали лезть в самое пекло.
— Не стоит даже вспоминать, это моя обязанность как учителя.
— Ах, Константин Платонович, стоит, поверьте моему опыту. Сейчас мало кто занимает себя настоящей заботой о воспитанниках.
Минут десять мы с ним так расшаркивались. Добрятников чувствовал себя обязанным мне за обеих дочерей, взятых в обучение, и мне стоило немалых трудов прекратить его славословие.
— Пётр Петрович, сейчас у меня к вам дело. Быть может, вы не откажете мне в некоторой консультации и небольшой услуге?
— Для вас, дражайший Константин Платонович, всё что угодно.
Я отвел Добрятникова в кабинет, усадил в кресло, налил бокал чего-то крепкого ещё из дядиных запасов и спросил:
— Пётр Петрович, скажите, вы лично знакомы с Троекуровым?
— Да, приходилось с ним общаться, по-соседски.
— Что можете о нём сказать? Каков по характеру, что за человек и всё такое.
— Понимаю ваш интерес к нему, Константин Платонович, но, боюсь, не смогу удовлетворить ваше любопытство. Я не настолько хорошо его знаю, из третьих рук. Могу пересказать только слухи.
Добрятников пригубил из бокала, пожевал губами и досадливо цыкнул:
— Точно могу утверждать только про его чванство. Кирилл Петрович крайне любит себя превозносить и не упускает случая похвастаться богатством. Обожает, когда к нему приезжают в гости даже незнакомые люди, чтобы продемонстрировать себя им.
Очень хорошо! Я кивнул Добрятникову и зажмурил левый глаз, будто прицеливаясь в далёкого Троекурова. Значит, труслив и чванлив жадный соседушка. Что же, значит, будем действовать по плану.
— Пётр Петрович, а как вы посмотрите на просьбу поехать сейчас к Троекурову и выступить, так сказать, посредником. Передадите мои требования вернуть захваченные деревни и намекнёте, что я могу причинить ему очень большие неприятности. Мол, вы по-дружески уговорили меня не идти на конфликт и взялись уладить дело миром. Распишете ему, что я эдакий… бешеный и буйный человек, готовый на всякое. Упомяните, что я застрелил Фридриха и захватил Берлин без приказа. Можете смело сгустить краски, если пожелаете. Предложите ему разойтись миром, сделав упор на возможные потери.
Добрятников пробарабанил пальцами по подлокотнику и ухмыльнулся:
— А что, это будет забавно. Не уверен, что Троекуров пойдёт на попятную, но попробовать стоит. Я согласен выступить эдаким миротворцем. Вы хотите, чтобы я поехал прямо сейчас?
— Не стоит откладывать. Но только с одним уточнением.
— Да-да?
— Мы с Дмитрием Ивановичем поедем с вами и будем присутствовать при разговоре.
— Эээ…
— Незримо для Троекурова. Мне интересно посмотреть на его реакцию.
— Весьма неожиданно. Вы действительно можете стать невидимым? Никогда не слышал ничего подобного!
— Только никому, Пётр Петрович. Это мой маленький секрет для крайних обстоятельств.
— Конечно-конечно, я всё понимаю. Значит, будете слушать? Пожалуй, так получится ещё интересней. Я весь в предвкушении такого необычного приключения. Едем!
* * *
Добрались мы быстро, часа за полтора всего. Деревни Троекурова, которые мы проезжали, производили удручающее впечатление. Везде крайняя бедность и унылые измождённые лица без просветов радости. Было видно, что помещик выжимает крепостных досуха. Причём Добрятников не видел в этом ничего необычного, Киж был к таким проблемам безразличен, и только меня царапало скотское отношение к людям.
Не доезжая версты до усадьбы Троекурова, я попросил Добрятникова остановить дрожки. Дал знак Кижу, и тот накинул на нас «плащ мертвеца». Мир, как и в прошлый раз, выцвел и отдалился.
— Однако.
Добрятников нервно хохотнул и потянул себя за рыжий ус.
— Ну и фокус. Да-с, первостатейный.
Он хлестнул вожжами и пустил лошадей шагом. До самой усадьбы он косился на «пустое» место, где сидели мы с Кижом, и щека у него непроизвольно дёргалась.
Дрожки подкатились к парадному входу усадьбы, и мы стали свидетелями небольшой сценки.
На ступенях стоял человек лет пятидесяти в дорогом халате с золотым шитьём, на его обрюзгшем лице проступали последствия излишеств в еде и выпивке. А то, как он кривил губы, хмурился и пучил глаза, превращали его в крайне неприятную фигуру. Похоже, это и был сам хозяин усадьбы Троекуров.
Перед крыльцом, понурив головы и теребя в руках шапки, стояло несколько крепостных. Вид у них был самый что ни на есть побитый и откровенно жалкий.
— Не понимаете вы хорошего обращения, — Троекуров зло сплюнул. — Придётся наказать всю деревню, раз слов не понимаете.
— Барин, случайно же вышло, — старший из крепостных поклонился и принялся скороговоркой оправдываться: — Не виноваты мы, вот те крест! Никто и не думал на кабана того охотиться, чай, знаем порядок. Только он сам на огороды выскочил, Акулину рвать стал чуть не до смерти. Если бы мужики с вилами не кинулись, задрал бы девку. Тебе, барин, с того убыток бы был.
— Ты, Фрол, дурак и тупица. Что мне та девка? Одной больше, одной меньше. А кабанов вам не по чину бить.
— Барин…
— Цыц! Не понимаете по-хорошему, будет вам по-плохому. Завтра всей деревне по десять плетей всыпать. От мала до велика, понял?
