Собственно, протокол хоронил дело напрочь. Серафима Олейник утверждала, что всё произошло по взаимному согласию, никто над ней насилия не совершал и водкой не спаивал, а лоб она разбила, упав на мостовую, когда шла от трамвая к дому. Агент уголовного розыска, который её опрашивал, сделал пометку карандашом — «Потерпевшая находится в расстроенных чувствах, сознание ясное, скорее всего боится». И тут Панов был с ним полностью согласен, даже не видя жертвы, он понимал, что та себя оговаривает, и направление удара было совершенно не такое, как случается при падении, и загаженная мостовая обязательно оставила бы в ране следы. Но раз потерпевшая решила, что защита милиции ей не нужна, и насильника выдавать отказалась, следователь производство по делу прекратил. Как говорится, хозяин — барин, точнее барыня. Субинспектор вылез из-за стола, словно случайно отодвинув трубку подальше, дошёл до дежурного, распорядился найти Кольцову и отдать ей бумаги. А от себя написал, чтобы «практикантка», их изучив, обязательно к нему заглянула. Дежурный свободного милиционера отрядил с посланием сразу же, по адресу — Варсонофьевский переулок, дом 4.
* * *
Кольцова всё утро пятницы мучилась головной болью, две таблетки аспирина поначалу помогли, но к обеду по вискам и макушке вновь долбили молоточки. Вчерашний вечер в ресторане уже не казался ей таким волшебным и интригующим, равно как и его участники, на вопросы Коврова девушка отвечала вяло, и тот вскоре отстал. В середине дня машина оказалась в районе Кузнецкого моста, Лена попросилась заехать домой, забрать кое-какие вещи. На удивление, Николай возражать не стал, даже наоборот, поднялся в квартиру Лацисов вместе с ней, вмиг очаровал домработницу Глашу, напросился на вчерашние щи и свежеиспечённый пирог с рыбой, нахваливал их как мог, утверждая, что так в лучших ресторанах не готовят. Кольцова к еде почти не прикоснулась, только чаю горячего попила, отчего ей стало ещё хуже, к горлу подкатил неприятный комок, сердце ухало невпопад и руки стали ледяными.
— Знаете что, Елена Станиславовна, — завил Ковров, с аппетитом уплетая тёплую ватрушку, — я это так не оставлю. Точнее, оставлю вас здесь, потому что здоровьем пренебрегать нельзя. Идите-ка, ложитесь, и не вставайте до утра, почитайте книжку какую-нибудь.
— Ой, — Глаша, которая с умилением за ними наблюдала, всплеснула руками, — совсем из головы вылетело. Леночка, тебе из милиции конверт пришёл.
Кольцова распечатала бумаги, буквы перед глазами плыли, но общий смысл она поняла.
— Николай Павлович, не хотелось бы утруждать, не поймаете извозчика? — спросила она.
Ковров готов был утрудиться. Он не только помог собрать вещи и снести вниз, но и лично довёз Лену до дома Пахомовых, а там довёл до комнаты Сергея. А когда узнал, как зовут брата хозяйки дома, чему-то заулыбался.
— Вот ведь как случается, ещё говорят, что мир большой, — невпопад заметил он, поцеловал Кольцовой руку, и умчался на прокатном автомобиле, сказав напоследок, что до полудня понедельника в услугах и Лены, и Травина не нуждается.
Сергей приехал домой, когда уже стемнело, уставший, голодный и злой. Весь день и вечер они с Радкевичем мотались по городу, и казалось, объехали его вдоль и поперёк. Такое суматошное передвижение объяснилось по приезду на Генеральную. Радкевич потребовал остановить автомобиль на углу площади, возле ресторана, протянул пятнадцать рублей.
— Это не тебе, — надменно усмехнувшись, сказал он, — мастерская напротив, отвези экипаж, пусть отремонтируют и крышу перетянут, отдашь деньги каретнику. А как будет готово, Петька заберёт, на этом я с тобой прощаюсь.
Мастерская находилась тут же, на Преображенской площади, возле трактира, где извозчики проводили свободное время — длинный сарай, одной стеной примыкавший к двухэтажному каменному зданию. Радкевич стоял на углу, наблюдая за Травиным и автомобилем, так что спонтанно возникшая идея отвезти машину на Божедомку и там продемонстрировать дворнику так и осталась пока что только идеей. Сергей решил сделать это позже, под каким-нибудь предлогом. Каретный мастер, неопределённого возраста мужчина с землистым лицом, деньги спрятал за пазуху, и обещал, что экипаж будет готов почти немедля, может быть в воскресенье, а может и в среду, как получится. Сергей кивнул, вышел из мастерской, и только дойдя до моста, взглянул на часы.
Часов на запястье не оказалось, Травин точно помнил, что ещё в обед, когда он, ожидая Радкевича, перекусывал на Малой Бронной в кооперативной столовой, хронометр был при нём — он взглянул на время, садясь в машину, и после этого оттуда не вылезал. Пришлось вернуться обратно в мастерскую. Студебеккер стоял нетронутый.
— Хоть всю ночь ищи, — махнул рукой мастер, по его лицу было заметно, что он расстроился, пропажа могла и ему достаться, — только больше не трогай ничего.
Сергей открыл двери, осмотрел диваны сверху, на заднем чуть было не поцарапался об оставшиеся осколки, и начал шарить сначала под передним сиденьем — там ничего не нашлось, а потом под задним. Ремешок часов он нащупал в самой глубине, потянул на себя, но они словно за что-то цеплялись. Сидения диванов у Студебеккеров крепились на четыре болта, два можно было отвернуть из салона, а ещё два — со стороны днища, Травин, игнорируя предупреждение хозяина мастерской, нашёл подходящий инструмент и домкрат, приподнял автомобиль сначала с одного бока, потом со второго, выкручивая нижние болты, а потом то же самое проделал с верхними. Спинка осталась на месте, а низ Сергей вытащил.
На фанерном полу лежали часы, а рядом с ними — золотая цепочка с синим камушком-кулоном.
— Вот, почитай, — Лена протянула ему листы бумаги, стоило Сергею переступить порог комнаты, — твоя Сима утверждает, что никто её не насиловал и не спаивал. Ты где был, на станции вагоны разгружал?
— Почти, — молодой человек сел на пол, чтобы не пачкать мебель, пробежал глазами печатный текст и карандашные пометки, — насиловали и спаивали, и я даже знаю, кто.
— Откуда? Кто они?
Травин молча положил рядом с Леной цепочку с синим кулоном. Мужчина может забыть, а то и вовсе не заметить, что надевала женщина месяц или год назад, какие на ней были серьги или кольца, но другая женщина об этом будет помнить всегда, особенно если у неё есть для этого личные причины. Кольцова украшение, которое было на Симе в тот день, когда они встретились в Сокольниках, узнала сразу же.
— Надо сейчас же идти в милицию, — девушка вскочила, начала собираться, возбуждённо шагая по комнате, — эти сволочи не должны просто так жить, их нужно арестовать. Немедленно. Давай, что же ты медлишь.
— Погоди, — Сергей заставил её сесть на стул. — Во-первых, один из них уже мёртв. Да, я своими глазами видел, ему череп раскроили топором. А во-вторых, есть ещё кое-что, о чём тебе надо бы узнать.
До этой минуты Травин не хотел вмешивать Кольцову, но тут многое наложилось одно на другое — и Пилявские, и то, что Ковров её с Радкевичем познакомил неизвестно по какой причине, и что с Симой случилось. Он рассказал Лене почти всё, что знал, и о Коврове, который утверждал, что на ОГПУ работает, и о бандите Радкевиче и его подручных-апостолах, и о хулиганах из Сокольников, и даже о драгоценностях. Кольцова поначалу не верила, потом была готова снова бежать в подотдел уголовного розыска к Панову или даже к самому инспектору, но наконец взяла себя в руки, достала свою тетрадку и начала записывать. Ей легче думалось, когда слова обретали видимость.
— Погоди, а Кальманис тут при чём? — поначалу не поняла Кольцова.
Но потом поняла.
— Ах он сволочь, а про женщину эту я знаю, она в Гохране уборщицей работает, вдова, вечно нуждается, хорошо хоть с комнатой ей дядя Генрих помог. Муж от тифа умер, когда ребёнку ещё года не было, так они в Москву подались от нужды. Ну Карлис, ну хорош, ко мне подкатывал, а сам в это время с другой. Я у Генриха спрашивать про него не буду, а у тёти Яны обязательно спрошу, она может и слышала что. Так значит, им комната пустая нужна?
